Джун Томсон - Секретные дела Холмса
— Мне было бы очень приятно, если бы он решился навестить меня, — признался я, тронутый тем, что Гал Уорбертон сохранил ко мне дружеское расположение. — Если бы я знал, что полковник в Лондоне, то, несомненно, написал бы ему и предложил встретиться. Но прошу вас, миссис Уорбертон, продолжайте. Вы упомянули о том, что по признанию вашего мужа у него в Индии случались приступы помешательства. А замечали ли вы какие-нибудь признаки безумия у него еще в Индии?
— Нет, доктор Ватсон. Ни о чем таком и речи не было вплоть до самого последнего времени. Точнее говоря, о безумии Гарольд в первый раз упомянул ровно два дня назад. По обыкновению, он в тот день после завтрака уединился в своем кабинете, где писал историю своего полка. Когда почтальон доставил вторую почту, я сама отнесла ее Гарольду, поскольку он не любит, когда его беспокоит горничная. Муж был в превосходном настроении. Вся корреспонденция состояла из двух писем, в одном конверте, как я думаю, был счет от зеленщика, второй конверт был надписан неизвестным мне почерком.
Поскольку мы редко получали письма, так как ни у Гарольда, ни у меня не осталось в Англии ни близких родственников, ни друзей, я обратила особое внимание на второй конверт: на нем стоял почтовый штемпель Гилфорда. Я немного удивилась, так как мы не знали никого, кто жил бы в Сюррее.
Примерно через полчаса, в одиннадцать часов, я пошла в кабинет, чтобы принести мужу чашечку кофе. И на этот раз застала его совершенно в другом состоянии. Он расхаживал по кабинету в сильнейшем возбуждении, руки его тряслись, а речь была бессвязной. Сначала я подумала, что с ним снова приключился приступ лихорадки, и уже хотела было послать горничную за врачом, как Гарольд вмешался и упросил меня не делать этого.
Вот тогда-то муж и сообщил мне, что с детства страдает приступами безумия, к счастью, они бывают редко, ранние симптомы которых он ощущал в последние несколько дней. Именно поэтому он написал письмо в одну частную лечебницу, которую рекомендовал один знакомый врач, с просьбой принять его как можно скорей. Мне он ничего об этом не говорил потому, что не хотел беспокоить раньше времени. Гарольд объяснил, что надеется справиться с симптомами если же это не удастся, то за ним в полдень прибудет экипаж, и его отвезут в лечебницу. Лечение должно занять не более двух недель. Самое главное при этой болезни — абсолютный покой и тишина, поэтому я не должна навещать его или писать ему письма, и, стало быть, я не буду знать название лечебницы и имя доктора, который рекомендовал ее. Вот я и подумала, не вы ли это были, доктор Ватсон.
— Нет, конечно! Как я вам уже говорил, я даже не знал, что ваш муж вернулся в Англию. Какое необычайное стечение обстоятельств, миссис Уорбертон! Наблюдались ли у вашего мужа какие-нибудь симптомы помешательства, о которых он упомянул в разговоре с вами?
— Нет, никаких и никогда. Вплоть до этого дня его поведение было совершенно нормальным.
— Не вызвали ли у вас подозрения его внезапный приступ и решение пройти курс лечения в частной клинике?
— Сначала не вызвали, доктор Ватсон. Я была слишком потрясена, чтобы рассуждать логично. Кроме того, сразу занялась сбором его саквояжа. Гарольд также находился не в том состоянии, чтобы я могла продолжать расспросы: он был все еще сильно возбужден. Вскоре прибыл крытый экипаж, и человек, которого я приняла за служителя, помог мужу сесть в него.
И лишь когда экипаж скрылся из виду, у меня появилась возможность собраться с мыслями, и меня начали терзать дурные предчувствия. Поскольку приступ приключился с Гарольдом вскоре после второй почты, я вернулась в кабинет, чтобы взглянуть на то злополучное письмо из Гилфорда. Меня не покидала мысль, что именно оно стало причиной внезапного приступа у Гарольда. Счет от зеленщика по-прежнему лежал на столе, но второго письма нигде не было видно, пока наконец я не заметила в камине остатки какой-то обугленной бумаги. Так как на дворе стоит лето, огонь в камине в то утро не разводили. От письма остался только пепел, но все же мне удалось подобрать крохотный клочок, которого не коснулось пламя. Я привезла его с собой.
— Позвольте мне взглянуть, — попросил я.
Миссис Уорбертон открыла сумочку и достала простой конверт.
— Уцелевший кусочек письма находится внутри вместе с веточкой мирта, которую я также нашла в золе. Мне кажется, что она тоже была в письме, хотя и не могу понять почему.
Открыв конверт, я осторожно вытряхнул его содержимое на стол. Как и говорила миссис Уорбертон, это были веточка с темно-зелеными листочками, слегка опаленными пламенем, и крохотный обрывок бумаги размером с флорин, сильно пострадавший от огня, на котором я мог различить только буквы «ви» и чуть дальше «ус». Может быть, это отдельное слово «ус», но к чему здесь оно?
— Так вы говорите, что это мирт? — спросил я, дотрагиваясь до листочков кончиками пальцев. — А разве вы не знаете, что он означает?
— Только не в связи с решением Гарольда немедленно отправиться в психиатрическую лечебницу. Что же касается мирта, то я его сразу узнала. Ведь веточка мирта была и в моем свадебном букете. На языке цветов мирт означает девичью любовь[11].
— Могу ли я оставить все это у себя? — спросил я, приняв внезапное решение. — С вашего разрешения я хотел бы показать и клочок бумаги, и веточку моему старому другу мистеру Шерлоку Холмсу. Вы о нем слышали? Он снискал широкую известность как сыщик-консультант и мог бы, в чем я не сомневаюсь, провести от вашего имени все те розыски, которые вы захотите предпринять.
Я видел, что миссис Уорбертон сомневается.
— Видите ли, мистер Ватсон, мой муж — человек очень скрытный и вряд ли одобрил, если бы кто-нибудь посторонний вмешался в его дела. Но я действительно наслышана о мистере Холмсе и, поскольку меня глубоко волнует здоровье Гарольда, готова дать свое согласие, если вы гарантируете порядочность вашего друга.
— Вне всяких сомнений!
— Тогда я попрошу вас безотлагательно проконсультироваться с ним. Я знаю, что вы принимаете интересы моего мужа близко к сердцу, — произнесла миссис Уорбертон, вставая и протягивая мне карточку. — Вы найдете меня по этому адресу.
Я навестил Холмса на нашей старой квартире в доме на Бейкер-стрит в тот же день и застал его в гостиной, где он с сосредоточенным видом наклеивал в общую тетрадь вырезки из газет. Но стоило мне объяснить причину моего появления, как детектив отложил кисточку и клей, сел в свое кресло и с неподдельным интересом выслушал полный отчет о необычайной истории, о которой мне поведала миссис Уорбертон.