Эллери Квин - Чудо десяти дней
Вид Говарда вывел Эллери из равновесия. Они расстались во вторник, сегодня был только четверг, но за полтора суток Говард постарел на несколько лет. Под его здоровым глазом красовалось темное пятно с сетью морщин, рот сжался от напряжения, губы растрескались, а кожа при ярком дневном свете казалась изжелта-серой.
— Салли объяснила, почему я не встретил тебя на станции?
— Не извиняйся, Говард. Ты и так слишком возбужден.
— Тебе и правда понравилась Салли.
— Я от нее с ума схожу.
— Нам туда, Эллери.
Дом для гостей был выстроен из красного бука и напоминал драгоценную гемму на прочном каменном фундаменте. От террасы центрального особняка его отделял круглый плавательный бассейн с широкой мраморной каймой, на которой стояли легкие плетеные кресла, столы под зонтиками и переносной бар.
— Ты можешь поставить пишущую машинку на краю бассейна и прыгать в воду в перерыве между абзацами, — сказал Говард. — Или, если захочешь уединиться… Пойдем посмотрим.
Дом для гостей состоял из двух комнат и ванной. Обстановка была выдержана в стиле сельской хижины — с большими каминами, громоздкой мебелью из гикори, белыми коврами из козьей шерсти и наглухо закрытыми шторами. Стены украшали гобелены. В гостиной стоял поразительной красоты стол, от которого Эллери долго не мог отвести глаз, — царственное изделие из гикори и воловьей шкуры, а в придачу к нему — вращающееся кресло с глубоким сиденьем.
— Это мой стол, — сообщил Говард. — Я принес его сюда из моей комнаты в особняке.
— Говард, я ошеломлен. У меня просто нет слов.
— Черт, я им никогда не пользовался. — Говард направился к дальней стене. — Но я хотел показать тебе вот что. — Он отодвинул висевший там гобелен. Оказалось, что под ним не было стены, а лишь одно большое окно.
Вдали, внизу, за обширным зелено-табачным травянистым ковром у подножия горы, раскинулся Райтсвилл.
— Я понял, что ты имел в виду, — пробормотал Эллери и опустился во вращающееся кресло.
— Как по-твоему, ты сможешь здесь писать? Ведь тебе придется довольно туго. — Говард улыбнулся, и Эллери небрежно осведомился:
— С тобой все в порядке, Говард?
— Все в порядке? Да, конечно.
— Говори, не стесняйся. Приступы больше не возобновлялись?
Говард вытянул шею, высоко подняв голову.
— Почему ты спрашиваешь? Я же сказал тебе, что у меня никогда…
— По-моему, у тебя немного потемнело лицо. Вот здесь, на скулах.
— Вероятно, это реакция на удары. — Говард озабоченно отвернулся. — А теперь пройдем в спальню, сюда. В ванной есть кабинка для душа. И вот тут, в углу, стандартная портативная пишущая машинка. Рядом ты найдешь бумагу, ручки, копирку, скотч…
— Ты меня окончательно испортишь, Говард. На Восемьдесят седьмой улице я привык к спартанской жизни. Но это великолепно. Поверь мне, великолепно.
— Отец сам спроектировал дом для гостей и оборудовал его.
— Необыкновенный человек, жаль, что я его до сих пор не видел.
— Это даже к лучшему, — нервно откликнулся Говард. — Ты познакомишься с ним за обедом.
— С нетерпением жду этого момента.
— Ты даже не представляешь себе, как он хочет с тобой встретиться. Ну, мне пора…
— Не уходи от меня, ты, обезьяна.
— Но тебе же надо помыться с дороги и, быть может, немного передохнуть. Возвращайся к нам, в особняк, когда вздумаешь, и я продемонстрирую тебе окрестности.
С этими словами Говард удалился.
Какое-то время Эллери легонько раскачивался во вращающемся кресле.
За полтора суток — от вторника до четверга — с Говардом случилось что-то неладное. И он пытается скрыть это от Эллери.
Интересно, знает ли Салли Ван Хорн, в чем тут дело, принялся прикидывать Эллери.
И решил, что знает.
* * *Его не удивило, когда он увидел, что не Говард, а Салли ждет его в гостиной центрального особняка.
Салли неузнаваемо изменилась. Она переоделась в черное платье от «Вог» для торжественного обеда, с кружевами из черного шифона над глубоким декольте. Еще одно противоречие, подметил он, но до чего же привлекательное.
— О, я поняла, — проговорила она и покраснела. — Мой наряд слишком смел и далек от благородной сдержанности.
— Я разрываюсь между восхищением и раскаянием, — воскликнул Эллери. — Должен ли и я переодеться к обеду? Говард об этом не упоминал. И, честно признаюсь, я не привез с собой костюмы для обеда.
— Дидс бросится вам на шею и расцелует. Он терпеть не может костюмы для обеда. А Говард никогда не переодевается, если позволяют обстоятельства. Я надела это платье лишь потому, что оно новое и мне хотелось произвести на вас впечатление.
— И вы его произвели. Уверяю вас!
Салли засмеялась.
— Но что подумает ваш муж?
— Дидс? Господи, да он сам мне его купил.
— Великий человек, — почтительно отозвался Эллери, и Салли снова рассмеялась. Похоже, она позволяла ему продолжать светский разговор и делала вид, будто ее не волнует основная тема.
— А где Говард?
— Наверху, у себя в студии. — Салли скорчила гримасу. — У Говарда неважное настроение, и в таких случаях я всегда отправляю его наверх, в его комнаты, словно испорченного мальчишку. У него там целый этаж. Пусть сидит у себя и дуется, сколько его душе угодно. — Она небрежно добавила: — Боюсь, что вам еще не раз придется столкнуться с его вывертами.
— Ерунда. Я тоже веду себя не по правилам хорошего тона Эмили Пост, особенно когда работаю. Вероятно, через несколько дней вы сами попросите меня уехать. Но как бы то ни было, я ему благодарен. Он дал мне возможность безраздельно завладеть вашим обществом.
Эллери сказал это намеренно и окинул ее восторженным взглядом.
С момента их встречи на станции он чувствовал, что Салли сыграла важную роль в приступах амнезии Говарда, во всей его сложной психологической проблеме. Ведь Говард всегда был эмоционально связан со своим отцом. И внезапное вторжение этой желанной женщины вбило между ними клин, потому что теперь она стала для старшего Ван Хорна центром притяжения, главным интересом в жизни и объектом неослабевающей страсти. Несомненно, все это глубоко травмировало сына и вызвало у него болезненную реакцию. Характерно, что, судя по словам Говарда, приступы начались у него сразу после свадьбы отца, в первую брачную ночь Дидриха и Салли. Эллери внимательно наблюдал за отношениями Говарда и Салли с тех пор, как они подошли друг к другу у входа в центральный особняк и остановились под навесом.
Он заметил явную напряженность их обоих. Волнение Говарда, его бесцеремонное обращение с Салли в присутствии Эллери, нежелание смотреть ей в глаза свидетельствовали о серьезном внутреннем конфликте. Салли, как женщина, вела себя более осторожно, но Эллери не сомневался, что и она сознавала враждебность Говарда, направленную против нее. Эллери решил, что, будь она женщиной определенного сорта, приезд непричастного к их отношениям мужчины не только обрадовал бы ее, но и позволил бы Салли испытать облегчение. Любопытно, а вдруг она женщина того самого сорта?
