Жорж Сименон - Беглый
День базарный, и центр города кишит людьми.
Ж. П. Г, минует Часовую башню, смотрит, который час, но забывает поздороваться с постовым.
— Почему бы нет? — бросает он вдруг вполголоса.
Ему в голову пришла мысль, которую он сразу же, не раздумывая, приводит в исполнение — вероятно, потому, что прекрасно отдает себе отчет в своем сумасбродстве.
Еще никогда он не был настолько, с головы до пят, тем, кого прозвали Ж. П. Г. Он прямо держит голову под котелком, слишком низко надвинутым на лоб. Шагает, не сгибая ног. Не смотрит по сторонам.
Как автомат, он распахивает двери парикмахерской, и никто даже не замечает, что у него от волнения стеснило грудь и он добрых несколько минут не может вымолвить ни слова. Ж. П. Г, тянет время: не спеша вешает котелок на крюк, выбирает одно из вращающихся кресел. Ищет глазами Мадо, но ее нет — здесь мужской зал.
— Постричь? — осведомляется мастер.
— Да, постричь.
И чуть не добавляет: «Пришлите мне маникюршу».
Но этого он не делает. На него набрасывают пеньюар, обвязывают шею салфеткой, и теперь из этого белого савана торчит лишь голова.
Уж не плохое ли здесь зеркало? Во всяком случае, Ж. П. Г, впервые кажется, что лицо у него асимметричное — нос не совсем посередине, усы не перерезают физиономию безупречно горизонтальной линией.
— Покороче?
— Да, пожалуйста.
Он смотрит на себя своими большими глазами и думает: «С минуты на минуту Мадо войдет и увидит меня. Узнает ли?»
Он изменился меньше, чем она. Волосы у него всегда были жесткие, брови густые. Сильнее всего Ж. П. Г. изменили усы, но женщину не проведешь. Впрочем, Мадо больше всего любила в нем глаза.
— Просто преступление награждать такими глазами мужчину, — говаривала она. — У тебя они — как у женщины, бархатные…
И Ж. П. Г, с серьезным видом рассматривает свои глаза, пока парикмахер зачесывает ему волосы назад.
Кто-то захлопывает дверь, которую Ж. П. Г, оставил открытой, уличные звуки приглушаются и становятся слышны новые, идущие из глубины помещения.
Мужской салон отделен от женских кабин не стеной, а простой перегородкой, да и та не доходит до потолка.
За перегородкой позвякивают ножницы. Кого-то стригут. Незнакомый Ж. П. Г, голос произносит:
— Я нахожу это в самом деле вульгарным. Подумайте, да моя служанка по воскресеньям покрывает ногти красным лаком!
Ж. П. Г., выкатив глаза, ждет, и другой голос деловито отвечает:
— Серебряным лаком ногти покрывают только для вечера, но Антуан создал промежуточный тон радужного оттенка. Угодно попробовать?
Это Мадо! Она сидит напротив клиентки за маникюрным столиком с мисочкой теплой мыльной воды, маленькими деревянными палочками и никелированным инструментом. Она говорит, а ножницы, поскрипывая, открываются и закрываются, и легко догадаться, что парикмахер ходит вокруг клиентки, а маникюрша остается на месте.
— А этот лак легко снимается?
Как раз в эту минуту идиот, стригущий Ж. П. Г., предлагает:
— Не угодно ли свежую газету? А может быть, иллюстрированный журнал?
Ж. П. Г, качает головой, но ему все же кладут на колени журнал, на обложке которого красуются голые женщины с телом цвета розовой помадки.
Ж. П. Г, напрасно напрягает слух: теперь до него доносится лишь позвякиванье ножниц. Потом клиентка осведомляется:
— Что вы посоветуете для белизны рук? Я пробовала огуречный крем, но безрезультатно.
Ж. П. Г, поворачивает голову, чтобы лучше слышать, но тут как назло в салон входит крестьянин и останавливается на пороге.
— Загляну попозже, — объявляет он, видя, что парикмахер занят.
— Нет, нет, садитесь, пожалуйста. Я закончу минуты через три.
Крестьянин колеблется, шаркает ногами и наконец усаживается.
По ту сторону перегородки снова молчание.
Теперь Ж. П. Г, в безумной панике. Он спрашивает себя, как решился зайти сюда, сесть в кресло, буквально оказаться пленником.
Что если войдет Мадо?
Он покашливает: волосы падают ему на щеки и щекочут. Парикмахер время от времени мягким, но властным жестом приподнимает ему подбородок.
— Затылок покороче?
— Да… Я тороплюсь.
Ж. П. Г, говорит тихо — боится, что Мадо узнает его по голосу. А крестьянин вдобавок пускается в разговор, словно его о чем-то спрашивают.
— Вы, значит, думаете, муниципальный совет проголосует за кредиты на перестройку Вокзальной улицы?
— Говорят, — отвечает парикмахер, склонясь над затылком Ж. П. Г.
— В таком случае можно хотя бы требовать, чтобы подрядчики были из местных. А тут уже, кажется, понаехали из Сента и даже Бордо.
Парикмахер подмигивает Ж. П. Г, и немного погодя шепчет:
— Это торговец строительными материалами из Марана.
Слишком много звуков одновременно! Ж. П. Г, не удается сосредоточить внимание. Голосам из соседнего салона вторит столько других, что слов не разобрать.
Иногда ему все-таки кажется, что он слышит Мадо.
Он едва не попросил закрыть входную дверь, чтобы приглушить уличный шум.
В зеркале он видит кассу — она расположена у входа и обслуживает все салоны. Рядом отодвигают стул. Кто-то встает. Раздаются шаги, и Ж. П. Г, мысленно следует за ними по лабиринту незнакомых ему помещений. Он предчувствует, что идущий остановится у кассы.
И действительно, в зеркале возникает фигура в белом. Она облокачивается о барьер кассы и перечисляет:
— Маникюр — десять франков. Лак — восемь. Коробка палочек… Кажется, три?
— Три пятьдесят.
Мадо поворачивается спиной. Ж. П. Г, видит ее волосы, затылок. Он вцепился в подлокотники кресла и так подался вперед, что парикмахер вынужден ждать, пока клиент займет прежнее положение.
Мадо все еще не уходит. Она равнодушным взглядом окидывает мужской салон, направляется к порогу и несколько секунд стоит в дверях, дыша свежим воздухом и греясь на солнце.
Наконец, мурлыча песенку, возвращается назад, минует кассу и исчезает в неведомых Ж. П. Г, глубинах здания.
Парикмахер подносит зеркало к затылку клиента, чтобы тот оценил работу.
— Очень хорошо.
— Массаж?
— Не надо.
Он торопится уйти — ему не сидится на месте.
Он теперь сам не понимает, какое душевное затмение привело его сюда. Крестьянин, человек деловой, уже поднимается с места, снимает пиджак и торопливо бросает:
— Постричь и побрить.
Парикмахер обмахивает плечи Ж. П. Г, щеткой, и тот роется в жилетном кармане, доставая мелочь.
Ж. П. Г, выходит боком, как краб, и ударяется о притолоку. На улице до того убыстряет шаг, что со стороны кажется, будто он бежит.
Он не знает, куда идет. Он только спешит удалиться от парикмахерской и не смеет оглянуться.
Остановившись перевести дух, он видит, что он уже на плацу, около стоянки такси, где шоферы играют в «пробку»[5] на залитом солнцем треугольнике мостовой.
