Анна Грин - Кто убийца?
– Но вы, быть может, помните, как ваша кузина вышла в переднюю из библиотеки?
– Конечно.
– У нее в руках была бумага?
– Бумага? — переспросила Мэри задумчиво и, обернувшись к кузине, проговорила: — У тебя в руках была бумага, Элеонора?
В комнате воцарилась тишина. Все с напряженным вниманием ждали ответа Элеоноры. Та, вздрогнув при слове «бумага», поднялась и хотела что-то сказать, но коронер остановил ее жестом и обратился к Мэри:
– Мы допросим вашу кузину потом, а теперь говорите, что вы видели сами.
Элеонора вновь опустилась в кресло, на щеках ее горели яркие пятна; в зале послышался ропот негодования — все думали лишь о том, как бы удовлетворить свое любопытство, и вовсе не интересовались тем, ведется ли следствие по правилам.
Когда в комнате, наконец, установилась тишина, коронер повторил вопрос:
– Скажите, пожалуйста, видели ли вы что-нибудь в руках у вашей кузины?
– Нет… ничего не видела, — ответила Мэри.
Когда ее стали допрашивать относительно событий, предшествовавших роковой ночи, она тоже не сказала ничего нового. Мэри только заметила, что дядя ее за ужином казался менее разговорчивым, чем всегда, но это могло быть вызвано легким недомоганием, или он мог быть озабочен каким-нибудь делом, входившим в круг его обычных занятий. После ужина она его уже не видела.
– Не знаете ли вы, не было ли врагов у вашего дяди? Не держал ли он дома каких-нибудь ценных бумаг и денег?
На эти вопросы Мэри ответила также отрицательно.
– Не посещал ли кто-нибудь посторонний вашего дядю в последние дни или, быть может, он получал какие-нибудь письма, которые могли бы пролить свет на эту тайну?
Мисс Мэри несколько замялась и сказала:
– Насколько я знаю — нет.
Она украдкой взглянула на Элеонору и, по-видимому, прочитала на ее лице нечто успокаивающее, поскольку поспешила добавить:
– Я даже могу сказать это с уверенностью, ведь дядя всегда сообщал мне, если случалось что-нибудь важное.
Когда ее спросили про Джен, Мэри высказалась о ней в самых добрых выражениях; она не имела понятия о том, по какой причине та исчезла, и не могла себе представить, чтобы между этим исчезновением и преступлением существовала какая-либо связь. Насколько она знала, у Джен не было любовника и она не принимала у себя гостей. На вопрос, видела ли мисс Левенворт когда-нибудь револьвер покойного, она ответила, что видела его только один раз — в тот день, когда он был куплен. Надзор за комнатами дяди входил главным образом в обязанности Элеоноры.
Один из присяжных обратился к Мэри с вопросом:
– Ваш дядя составил завещание?
В первую минуту в девушке, казалось, заговорила оскорбленная гордость, но она тотчас овладела собой и спокойно ответила:
– Да, у дяди было завещание.
– Только одно?
– Я слышала только об одном.
– Вам известно его содержание?
– Он не делал тайны из своих намерений.
– Вы можете сказать, кому, исходя из этого завещания, была выгоднее смерть покойного?
Вопрос был настолько прямолинеен, что все находившиеся на дознании выразили свое негодование. Мисс Мэри, однако, гордо выпрямилась, спокойно взглянула в лицо говорившего и ответила:
– Я могу вам сказать, кто больше всего потерял от смерти дяди: это две девочки, которых он спас от голода и нищеты, взяв под свое покровительство, и которые всегда могли найти у него и кров, и добрый совет. Для них его смерть является такой потерей, по сравнению с которой все остальное не имеет никакого значения.
Этот исполненный благородства ответ так пристыдил присяжного, задавшего неуместный вопрос, что он тотчас поспешил сесть на место. Тогда поднялся другой и, поклонившись, спросил:
– Нет ли у вас какого-нибудь, пусть и не вполне сформировавшегося, подозрения относительно того, кто виновен в смерти вашего дяди?
Это был ужасный момент не только для меня, но и для другой особы. Но Мэри Левенворт спокойно посмотрела в лицо вопрошавшему и заявила:
– Нет, я никого не подозреваю! Я даже не представляю, кто мог убить моего дядю.
Все почувствовали облегчение. Допрос Мэри Левенворт кончился, очередь теперь была за Элеонорой.
Глава VIII
Вещественные доказательства
В комнате, где проходило следствие, напряжение достигло наивысшего предела. Всем казалось, что вот-вот приподнимется завеса, укрывающая роковую тайну, и станет ясно, кто же совершил гнусное убийство.
Мне хотелось бежать отсюда как можно дальше, чтобы не видеть ничего и не слышать. Не оттого, что я боялся, что Элеонора выдаст себя, — нет, за нее я был спокоен: она, видимо, полностью владела собой, и какой-либо неприятной неожиданности с этой стороны опасаться было нечего. Но что, если подозрение кузины родилось не из ее ненависти к сестре, если оно основывалось на неопровержимых фактах? Не больно ли мне будет смотреть, как эта с виду невинная и гордая девушка разыгрывает представление и лжет всем в лицо?
Однако любопытство пересилило во мне все прочие чувства, и я, как и все присутствующие, остался на месте. Коронер, на которого привлекательная наружность Мэри произвела, по-видимому, благоприятное впечатление, к несомненной невыгоде Элеоноры, был, кажется, единственным человеком, не выказывавшим волнения. Он обратился к новой свидетельнице с видимым уважением, но тоном, в котором все же звучал оттенок суровости:
– Вы с самого детства находились в семье мистера Левенворта?
– С десяти лет, — последовал ответ.
Я в первый раз слышал ее голос; он напоминал голос ее кузины, но вместе с тем звучал совершенно иначе.
– С вами всегда обращались здесь как с дочерью?
– Ни один отец в мире не обходился со своей дочерью лучше, чем дядя со мной.
– Мисс Мэри — ваша кузина, если не ошибаюсь. Когда она была принята в семью вашего дяди?
– Почти в то же время, что и я. Наши родители погибли одновременно в одной и той же катастрофе, и если бы дядя не сжалился над нами, мы оказались бы брошены на произвол судьбы. Но он, — губы девушки заметно задрожали, — по доброте сердца взял нас к себе и дал нам то, чего у нас не было, — родной дом, сам же заменил нам отца.
– Вы говорите, что он был отцом как для вас, так и для вашей кузины, и удочерил вас обеих. Хотите ли вы этим сказать, что он не только давал вам все, пока вы жили у него, но и обещал в будущем обеспечить вас одинаково?
– Нет, он с самого начала дал мне понять, что все состояние перейдет к моей кузине.
– Ваша кузина была для него такой же родственницей, как и вы. Он никогда не объяснял причины подобного пристрастного отношения?
