Жорж Сименон - Мегрэ
Здесь разило потом и грязью. Большинство мужчин, обалдев от стыда за собственную наготу, покорно давали гонять себя из угла в угол и тем более неловко выполняли распоряжения персонала, что зачастую не знали по-французски.
Мегрэ сердечно пожимал руки служащим, выслушивая неизбежное:
— Приехали встряхнуться? Как там в деревне? Хорошо? А уж в такую погоду, наверно, просто великолепно.
Комнатушку фотографа освещал холодный свет неоновой лампы.
— Много прошло женщин за утро?
— Семь.
— Учетные карточки у вас?
Карточки валялись на столе — их еще не классифицировали. Третьей была Фернанда: пять пальцевых отпечатков, неумелая подпись, жестоко реалистический словесный портрет.
— Она ничего не сказала? Не плакала?
— Нет. Вела себя очень послушно.
— Знаете, где она сейчас?
— Мне неизвестно, выпустили ее или продержат день-другой в Сен-Лазаре.
Взгляд Мегрэ обежал голых мужчин, стоявших шеренгой, как в казарме. Он поднес руку к шляпе и попрощался:
— До свиданья.
— Уже уходите?
Мегрэ проследовал по лестнице, где не было ни одной ступеньки, на которую тысячу раз не ступала бы его нога.
Другая лестница, еще более узкая, чем первая, вела в лабораторию, где ему были знакомы малейшие закоулки, самые неприметные колбы.
Потом он вновь очутился на третьем этаже, откуда схлынула толпа инспекторов. У дверей начали рассаживаться посетители: одних вызвали, другие явились с жалобами сами, третьи имели что-то сообщить.
Мегрэ провел в этой атмосфере большую часть жизни, но сегодня, неожиданно для себя, он оглядывался вокруг с чувством, похожим на отвращение.
Неужели Филипп все еще в кабинете начальника?
Вероятно, нет. Сейчас он уже взят под стражу, и двое бывших коллег препроводили его к следователю.
Что наговорили ему за обитой дверью? Достало ли у начальства искренности без обиняков заявить:
— Вы допустили неосторожность. Против вас столько улик, что общественность не поймет, почему вы до сих пор на свободе. Но мы воспользуемся вами, чтобы докопаться до правды. Вы останетесь одним из наших.
Нет, этого ему наверняка не сказали. Мегрэ чудилось, что он слышит, как начальник полиции, нехотя помогая Амадье, выдавливает между двумя приступами притворного кашля:
— Инспектор, у меня действительно нет оснований радоваться вашему поступлению к нам на службу. Благодаря протекции вашего дяди оно далось вам легче, чем кому бы то ни было. Оказались ли вы достойны такой чести?
Амадье подвинчивает гайку еще крепче:
— С этого момента вы передаетесь в руки следователя. При самых благих намерениях мы ничего не можем для вас сделать.
А ведь этот Амадье с его длинным бледным лицом и каштановыми усами, которые он беспрерывно подкручивает, человек не злой. Но у него жена и трое детей, в том числе дочь, а значит, необходимо позаботиться о приданом.
Ему вечно мерещится, что все вокруг в заговоре против него. Он убежден, что каждый зарится на занимаемую им Должность и думает лишь об одном: как бы его подсидеть.
Что касается начальника уголовной полиции, ему осталось два года до предельного возраста, и до тех пор он будет избегать осложнений.
Происшествие представляло собой банальную уголовную историю, то есть не выходило за рамки текучки. Кому же охота рисковать и нарываться на неприятности ради того, чтобы прикрыть оступившегося молодого инспектора, который, к тому же, приходится племянником Мегрэ?
Что Кажо — гадина, знают все. Он и сам этого не скрывает. Не брезгует никакой поживой. И когда продает кого-нибудь полиции, это означает, что человек перестал быть ему полезен.
Вот только гадина он опасная. У него приятели, связи. Особенно ловок он в защите. Конечно, в свой день и час он тоже накроется. С него давно уже не спускают глаз. Проверили даже его алиби. И вообще, следствие ведется честно.
Но кому нужно чрезмерное рвение? И особенно этот Мегрэ с его манией соваться куда не просят!
Бывший комиссар добрался до плохо вымощенного дворика перед судом по делам несовершеннолетних, где ждали совсем уж убого одетые люди. Несмотря на солнечную погоду, здесь было свежо и в тени, между булыжниками, еще поблескивал иней.
— Ох уж этот кретин Филипп! — проворчал Мегрэ, которого начинало мутить при одной мысли о происходящем.
Он отчетливо сознавал, что ходит по кругу, как цирковая лошадь. Дело шло не о том, чтобы додуматься до чего-то гениального: в делах, связанных с полицией, от гениальных мыслей проку мало. Речь также не шла и о том, чтоб найти неожиданный след или не замеченную никем улику.
Все было проще и грубее. Кажо убил или приказал убить Пепито.
Требовалось одно — заставить Кажо наконец признать: «Это правда».
Теперь Мегрэ бродил по набережным неподалеку от плавучей прачечной. Он не имел права вызвать Нотариуса в кабинет и продержать там несколько часов, сто раз повторяя один и тот же вопрос, а при нужде и поприжать так, чтобы сдали нервы.
Не мог он также вызвать официанта из кафе, хозяина «Табака» и прочих, кто каждый вечер играл в белот в ста метрах от «Флории».
Стоило ему прибегнуть к услугам Фернанды, как ее буквально увели у него из-под носа.
Он добрался до пивной «У Нового моста», распахнул застекленную дверь, пожал руку Люкасу, сидевшему у стойки.
— Как дела, шеф?
Люкас по-прежнему именовал его так в память о временах совместной работы.
— Плохо! — выпалил Мегрэ.
— Трудно, правда?
Нет, это было не трудно, а трагично, хотя и мелко.
— Старею. А может, деревня расхолаживает.
— Что будете пить?
— Перно, разумеется.
Мегрэ сказал это так, словно бросал вызов. Он вспомнил, что обещал жене написать, но до сих пор не собрался с духом.
— Могу я чем-нибудь помочь?
Люкас был занятный человек: всегда скверно одет, к тому же плохо сложен, ни жены, ни семьи. Мегрэ блуждал глазами по залу, который постепенно наполнялся, а когда он повернулся к залитому солнцем окну, ему пришлось прищуриться.
— Ты уже работал с Филиппом?
— Несколько раз.
— С ним действительно неприятно?
— Есть такие, что злятся на него: он не очень-то разговорчив. Он, знаете ли, из робких. Его взяли?
— Твое здоровье.
Люкаса встревожила непривычная замкнутость Мегрэ.
— Что вы намерены делать, шеф?
— Тебе могу сказать. Я сделаю все, что будет нужно, ясно? И тогда, если что-нибудь стрясется…
Он утер рот тыльной стороной руки и постучал монетой по столу, подзывая официанта.
— Оставьте. Сегодня плачу я.
— Как хочешь. Мой черед будет, когда все закончится. До свиданья, Люкас.
— До свиданья, шеф.
Рука Люкаса на секунду задержалась в шершавой ладони Мегрэ.
