Элизабет Джордж - Прах к праху
— Я тебе покажу потрясение, — прорычал Деррик, приближая свое лицо к самому лицу мистера Фрискина.
Адвокат и бровью не повел. Спокойно и в высшей степени вежливо он произнес:
— Мисс Купер, пожалуйста, примите решение. Кому вы желаете доверить ведение дела вашего сына?
— Дер, — примирительно сказала Джин. — Оставь Джима. Мистер Фрискин знает, как лучше.
Деррик выпустил руку Джимми, безвольную, как желе.
— Кретин чертов, — бросил он. Брызги слюны попали Джимми на щеку. Он сморщился, но слюну не вытер.
Джинни сказала брату:
— Иди наверх к Стэну. Его беспрерывно рвет, как увезли Джимми.
Краем глаза она заметила, что ее старший сын поднял голову при этих словах, но когда Джин к нему повернулась, голова его опять была опущена.
— Да, хорошо, — ответил Дер и, бросив злобный взгляд на Джимми и мистера Фрискина, стал подниматься по лестнице, крича: — Эй, Стэн! Ты все еще от унитаза оторваться не можешь?
— Извините, — сказала Джинни, обращаясь к адвокату. — Дер частенько сперва скажет, а потом подумает.
Мистер Фрискин принялся уверять, что, дескать, дело обычное: ничего страшного, если дядя подозреваемого наседает на адвоката, пыхтя как разъяренный бык. Он объяснил, что Джимми отдал ботинки по просьбе полиции, что сам разрешил взять у него отпечатки пальцев, сфотографировать его, срезать у него несколько прядок волос.
— Волос? — Она устремила взгляд на спутанную шевелюру сына.
— Они или сравнивают их с волосками, найденными в коттедже, или делают анализ на ДНК. В первом случае, их специалисты дадут заключение через несколько часов. Во втором — мы получим несколько недель.
— Что все это значит?
Они ведут следствие, пояснил мистер Фрискин. Полного признания они еще не имеют.
— Но разве они не получили всего, что им было надо?
— Чтобы задержать его? Предъявить обвинение? — Мистер Фрискин кивнул. — При желании.
— Тогда почему они его отпустили? Ведь, значит, все закончилось?
Нет, ответил ей мистер Фрискин, это не конец. У них в рукаве какой-то козырь. Мисс Купер может быть уверена, что они еще наведаются. Но когда это случится, он будет рядом с Джимми. Больше полиции не удастся допрашивать мальчика, оставаясь с ним один на один.
— У тебя есть вопросы, Джим? — спросил он, и когда Джимми вместо ответа наклонил голову набок, подал Джинни свою визитку со словами: — Постарайтесь не волноваться, мисс Купер, — и ушел.
Едва за ним закрылась дверь, как Джинни окликнула сына:
— Джим? — Она взяла у него из рук пакет и положила на кофейный столик с такой осторожностью, словно в нем было стекло ручной работы. Джимми остался на месте — вес тела перенесен на одну ногу, правая рука стискивает локоть левой. Поджал ступни, будто от холода. — Дать тебе тапочки? — спросила его Джинни. Он поднял и опустил плечо. — Я подогрею суп. У меня есть томатный с рисом, Джим. Идем.
Она ожидала сопротивления, но он последовал за ней на кухню. Не успел он сесть к столу, как задняя дверь со скрипом отворилась и вошла Шэр. Закрыв дверь, она прислонилась к ней спиной, не выпуская ручки. Нос у девочки был красный, стекла очков в пятнах слез. Молча, вытаращив глаза, она смотрела на брата. Потом сглотнула, и Джинни заметила, как дрогнули ее губы в попытке произнести слово «папа». Джинни повела головой в сторону лестницы. Шэр, казалось, хотела воспротивиться, но в последний момент всхлипнула, бросилась вон из кухни и затопала верх по лестнице.
Джимми тяжело опустился на стул. Джин открыла жестянку, вылила суп в кастрюльку, поставила ее на плиту и нажала на кнопку поджига, но после двух попыток ей так и не удалось зажечь газ.
— Черт, — пробормотала она.
Джинни знала, как драгоценна эта минута наедине с сыном. Понимала, что малейшего сбоя в ходе этой драгоценной минуты достаточно, чтобы все погубить. А этого допустить было нельзя, пока она не узнает.
Она услышала, что Джимми шевельнулся, скрипнул отодвигаемый стул. Надеясь удержать его, Джин торопливо произнесла:
— Надо покупать новую плиту. — И добавила: — Сейчас все будет готово, Джим.
Но он не ушел, а достал из ящика коробок спичек и зажег газ. Спичка догорела в его пальцах до конца, как вечером в пятницу. Только в отличие от пятницы Джинни была ближе к нему, поэтому успела задуть пламя, пока оно не добралось до кожи.
Он уже перерос ее, вдруг осознала Джинни. Скоро догонит отца.
— В полиции тебя не били? — спросила она. — Не мучили? — Он покачал головой, повернулся, чтобы уйти, но Джинни удержала его за руку. Он попытался вырваться, но она держала крепко.
Два дня страданий — достаточно, решила она. Два дня мысленных причитаний: «Нет, я не хочу, нет, я не могу», не принесли ей ни знания того, что случилось, ни понимания, ни, более того, душевного покоя. Каким образом я потеряла тебя, Джимми? — спрашивала она себя. Где? Когда? Я хотела быть сильной для всех нас, но кончила тем, что оттолкнула тебя, когда ты во мне нуждался. Я думала: если я покажу, что могу выдержать все удары и не сломаться, вы трое тоже научитесь держать удар. Но из этого ничего не вышло, да, Джимми? Все получилось совсем не так.
И поскольку она поняла, что наконец-то достигла такой степени осознания, какой никогда не достигала раньше, она нашла в себе мужество.
— Расскажи мне, что ты говорил в полиции, — попросила она.
Лицо его застыло — сначала глаза, потом рот и челюсть. Он не сделал новой попытки вырваться, но отвел глаза.
— Расскажи мне, — повторила она. — Поговори со мной, Джимми. Я делала ошибки, но я хотела как лучше. Ты должен знать это, сын. И еще ты должен знать, что я тебя люблю. Всегда любила. Ты должен сейчас со мной поговорить. Мне надо знать о тебе и вечере в среду.
Он сильно вздрогнул — словно судорога прошла по телу. Джинни с осторожностью чуть сильнее сжала его запястье, и на этот раз Джимми не стал вырываться. Ее рука с запястья поползла вверх, она погладила его руку, плечо, осмелилась коснуться волос.
— Скажи мне, — взмолилась она, — поговори со мной, сынок. — И добавила то, что должна была добавить, но во что ни на минуту не верила и не знала, как выполнить: — Я никому не позволю тебя обидеть, Джим. Мы как-нибудь из этого выпутаемся. Но мне нужно знать, что ты им сказал.
Она ждала естественного вопроса: «Зачем?», но он его не задал. От кастрюльки пошел запах, и она, не отводя глаза, помешала суп. Страх, понимание, неверие и отрицание забурлили в ней, как в забродившем супе, но Джинни постаралась не дать этому отразиться на ее лице и в голосе.
— Когда мне было четырнадцать, я начала встречаться с твоим отцом, — сказала она. — Мне хотелось походить на сестер, а они все время крутили романы с парнями, так что я подумала — а почему же я не могу, я ничем не хуже их. — Джимми все смотрел мимо нее. Джинни помешала суп и продолжала: — Нам было хорошо, да только мой отец узнал, ему сказала твоя тетя Линн. Поэтому однажды вечером, когда я пришла домой после гулянки с Кенни, отец выпорол меня на глазах у всей семьи. Я не плакала. Но я его возненавидела. Желала ему смерти. И была бы рада, если бы он помер на месте. Может, даже помогла бы этому.
