Энн Перри - Смертная чаша весов
Графиня Зора сидела прямо — она словно застыла, и лицо ее было белее мела.
Рэтбоун снова повернулся к свидетелю.
— Мне казалось, что она была прекрасной парой принцу, — простодушно признался он. — В ней столько достоинства и выдержки, ею восхищаются, ее любит и ей завидует половина мира… Что еще вам нужно?
Губы графа Лансдорфа сжались в болезненную гримасу то ли от боли, то ли от презрения.
— Она умеет соблазнять мужчин, остроумна и всегда в центре внимания, наделена вкусом и хорошо одевается, — отозвался он. — Вот и всё.
С галерки послышался свист, а кто-то из присяжных, не выдержав, пробормотал что-то возмущенным тоном.
— Оставьте, сэр, — возразил Рэтбоун, почувствовав азарт. Сердце его учащенно билось, а в горле пересохло от охватившего его волнения. — В лучшем случае вы невежливы к даме и весьма предвзяты, в худшем — испытываете к ней личную неприязнь…
Это дерзкое замечание адвоката окончательно вывело графа из себя. Подавшись вперед, он гневно уставился на Оливера.
— То, что вы не знаете истинного характера принцессы, — не ваша вина, сэр. Слава богу, об этом не догадывается и вся Европа! Я пожелала бы, чтобы все так и остались в неведении, но вы, сэр, вынуждаете меня сказать правду. Как для всякой династии, для нас важно иметь наследников. Принц Вальдо не может иметь детей не по своей вине, и я не могу, да и не хочу обсуждать это здесь. Но принцесса Гизела бездетна по своей воле…
Услышав такое неожиданное заявление, галерка снова не осталась безучастной.
Харвестер приподнялся на своем стуле, но его протест потонул в общем шуме.
Судья, стуча молотком, потребовал порядка и тишины.
Рэтбоун взглянул на свидетеля, а затем на Гизелу. В лице ее не было ни единой кровинки, а огромные глаза казались темными провалами. Адвокат не мог понять, был ли это страх, чувство стыда за публичное разоблачение или же застарелая боль и обида.
В зале все еще было шумно. Оливер повернулся к графине фон Рюстов. Зора казалась столь же растерянной и удивленной, как и все присутствующие в зале.
Судья снова принялся стучать молотком, и зал наконец затих.
— Граф Лансдорф, — отчетливо произнес Рэтбоун, обращаясь к свидетелю и как бы приглашая его продолжить. Но он мог этого и не делать.
— Если б принц Фридрих оставил ее, — тут же снова заговорил Рольф в наступившей тишине, — он мог бы вступить в брак с более достойной женщиной, которая дала бы стране наследника. Есть немало молодых леди благородного происхождения и безукоризненной репутации, с приятной наружностью и хорошими манерами. — Граф в упор посмотрел на адвоката. — Таких, как баронесса Бригитта Арльсбах, например, которая всегда была образцом совершенства. Герцогиня просила принца взять ее в жены. Баронесса почитаема и любима в народе, она происходит из весьма благородной семьи, и ее популярность растет…
Теперь казалось, что граф забыл о публике в зале и о присяжных, которые беспокойно поворачивались на своих скамьях, пытаясь найти в зале ту, которую так превозносит свидетель.
— У нее есть достоинство, честь, преданность своему народу и всеобщее уважение в своей стране и за ее пределами, — не останавливался Рольф. — Однако принц предпочел ей другую. — Он бросил взгляд на Гизелу. — И страна осталась без наследника!
— Такая трагедия постигает многие династии, граф Лансдорф, — с сочувствием произнес Рэтбоун. — Это знакомо и нам — здесь, в Англии. Вам надо внести изменения в вашу конституцию с тем, чтобы впредь престолонаследие было возможно и по женской линии. — Он сделал вид, что не замечает негодования свидетеля, вызванное этими словами. — Разве вы могли предполагать, что брак принца с Гизелой Беренц тоже окажется бездетным? Вы несправедливы ни к принцу Вальдо, ни к принцессе Гизеле: всю вину за бездетность брака принца Фридриха вы возлагаете на нее!
Оливер чуть понизил голос и продолжил:
— Многие женщины страстно жаждут материнства, и когда им это не удается, стойко переносят свое горе. И никто не должен видеть, как они страдают. Это очень личное горе. Зачем женщине, даже если она принцесса, оповещать о нем всех или просить всеобщего сочувствия?
— В случае с принцем Вальдо виноват недуг, — с горечью произнес граф. — Но принцесса Гизела сделала свой брак бездетным сознательно и по своей воле. Не спрашивайте, как мне это стало известно!
— Я обязан спросить, — возразил Рэтбоун. — Это слишком серьезное обвинение, граф Лансдорф. Вы не можете требовать от суда или кого-либо из нас, чтобы мы поверили вам на слово без каких-либо доказательств. — С этими словами адвокат иронично улыбнулся.
Рольф ничего не ответил.
Эшли поднялся со своего места с побагровевшим лицом.
— Ваша честь, это чудовищно!.. Я…
— Да, я вас понимаю, мистер Харвестер, — тихим голосом остановил адвоката судья. — Граф Лансдорф, — повернулся он к свидетелю, — вы должны или отказаться от ваших слов и заверить нас, что сказали неправду, или убедительно объяснить нам, почему вы это сказали, и тогда уже позвольте решать нам, верить вашему показанию или нет.
Рольф по-прежнему стоял навытяжку, распрямив плечи, но взгляд его был теперь устремлен в зал — точнее, в самый дальний его конец, на галерею. Рэтбоун тоже невольно посмотрел туда. Сделал это и судья, проследивший взгляд свидетеля, да и присяжные не остались безучастными.
В этот миг сэр Оливер впервые увидел в суде Эстер Лэттерли, а рядом с нею — юношу в кресле-коляске, в светлых волосах которого играли блики света. За ними адвокат увидел очень красивую пару — мужчину и женщину средних лет. Судя по тому, как они смотрели на молодого человека в коляске, Рэтбоун догадался, что это его родители. Вот он, пациент Эстер, о котором она ему рассказывала… Кажется, она говорила о том, что эта семья приехала из Фельцбурга. Поэтому не было ничего неожиданного в том, что, прочитав в газетах о судебном процессе, они решили побывать на нем.
Оливер снова повернулся к свидетелю.
— Граф Лансдорф, продолжайте.
— Гизела Беренц не была бесплодной, — сквозь зубы процедил Рольф. — У нее был ребенок от тайной связи. Это было задолго до ее брака с принцем Фридрихом…
В зале кто-то громко и испуганно вздохнул.
Растерянный Харвестер, вскочив, не знал, что сказать. Сидевшая рядом Гизела была смертельно бледна.
На скамьях присяжных кто-то с трудом подавил кашель.
— Она не хотела этого ребенка, — продолжал граф голосом, в котором было откровенное презрение, — и решила избавиться от него, сделать аборт…
Из-за возникшего в зале шума ему пришлось прервать свой рассказ. Галерка буквально взорвалась от гневного протеста. Послышался женский вопль. Кто-то выкрикивал проклятия…
