Энн Перри - Пожар на Хайгейт-райз
– Как это ужасно! Похоже на смерть, но такую, которая не приносит окончательного мира и успокоения. А с Теофилиусом могло такое произойти?
– Могло. Но он умер от первого же удара. Возможно, это не следует считать несчастливым исходом.
– Вы сказали об этом Селесте и Анжелине?
Брови у него удивленно поднялись – возможно, от осознания собственного упущения.
– Нет… Нет, не сказал. – Он состроил неприятную гримасу. – А теперь, надо полагать, уже чуточку поздно. Они еще подумают, что я ищу какие-то оправдания.
– Да, – кивнула Шарлотта. – Они обвиняют вас, но насколько это серьезно, не мне судить.
– Бог ты мой! – взорвался Шоу, и на его лице появилось изумленное выражение. – Неужто вы полагаете, что Анжелина и Селеста стали бы прокрадываться во тьме ночи к моему дому, чтобы сжечь его вместе со мною, потому что считали, что я мог бы спасти Теофилиуса? Это нелепо и абсурдно!
– Но кто-то же это проделал.
Изумление с его лица исчезло, осталась одна только боль.
– Да, конечно. Но не из-за Теофилиуса.
– Вы в этом абсолютно уверены? Разве вы исключаете такую возможность, что его смерть произошла в результате убийства? И теперь кто-то боится, что вы можете это понять, а затем и выяснить, кто его убил? В конце концов, ситуация-то сложилась чрезвычайная, не так ли?
Шоу недоверчиво посмотрел на нее, и это выглядело почти комично – широко раскрытые глаза и открытый рот. Потом, постепенно, эта мысль стала для него менее абсурдной, и доктор понял всю ее мрачную подоплеку. Он взял со стола свои нож и вилку и снова начал есть, автоматически, усиленно при этом размышляя.
– Нет, – сказал он наконец. – Если это было убийство, во что я не верю, значит, оно было проделано идеально. Я ничего не заподозрил – и сейчас не подозреваю. Да и кому бы вообще захотелось его убивать? Он был ужасно невыносимый человек, но таких огромное множество. И ни Пруденс, ни Клеменси не нуждались в его деньгах.
– Вы уверены? – мягко спросила она.
Шоу поднял руку, перестав есть, и улыбнулся вдруг совершенно очаровательной улыбкой, полной радости и удовольствия.
– Конечно. Клеменси раздавала свои деньги со всей возможной быстротой; а Пруденс имела и имеет вполне достаточно поступлений от своих книг.
– Книг? – Шарлотта крайне удивилась. – Каких книг?
– Ну, например, от «Тайны леди Памелы», – ответил он, теперь широко улыбаясь. – Она сочиняет романтические истории – да, конечно, под другим именем. Но имеет огромный успех. Джозайю хватил бы апоплексический удар, если бы он про это узнал. И Селесту тоже – но, естественно, по совершенно иным причинам.
– Вы уверены? – Шарлотта была ужасно довольна, но все еще не могла до конца в это поверить.
– Конечно, уверен. Клеменси занималась ее делами – чтобы Джозайя ничего про это не прознал. Полагаю, теперь этим придется заниматься мне.
– Боже ты мой! – Шарлотте очень хотелось захихикать – это было настолько абсурдно, что она едва сдержалась; однако оба они были слишком озабочены совсем другими проблемами. – Ну, хорошо. – Она с усилием привела себя в чувство и несколько успокоилась. – А если не из-за Теофилиуса, не из личной к нему неприязни или из-за его денег, тогда из-за чего?
– Не знаю. Я уже обшарил всю память, множество раз перебрал все, что только можно, – реальные события и воображаемые, которые могли бы вызвать чью-то ненависть ко мне или страх, достаточные, чтобы предпринять такой страшный шаг, как попытка убийства. – Он помолчал, и в его глазах снова возникла тень прежней ироничности. – Не то чтобы, как потом оказалось, это был слишком большой риск. Полиция, кажется, так и не пришла ни к каким выводам по поводу того, кто это сделал; у них не больше понимания, чем было в первый день.
Шарлотта сразу же бросилась на защиту Питта, инстинктивно, и сразу же пожалела об этом.
– Вы хотите сказать, что они вам ничего не рассказывают? Но это вовсе не значит, что они не знают…
Шоу резко вздернул голову, широко раскрыл глаза.
– Они и мне ничего не рассказали, – быстро добавила она.
Но он-то понял разницу.
– Конечно. Это я поспешил с выводами. Они, кажется, вполне откровенны, но вряд ли станут посвящать меня во все свои дела. Я у них, вероятно, числюсь в главных подозреваемых. По-моему, это абсурдно, но, надо полагать, представляется им вполне разумным подходом.
Шарлотте больше нечего было ему сказать, других вопросов не оставалось, ничего такого она больше придумать не могла. И тем не менее она так и не могла пока что ответить на вопрос, поставленный Веспасией. Может, он и впрямь дурак – в том смысле, который она вкладывает в это понятие, – то есть не видит некоторых эмоциональных нестыковок, которые сразу же разглядела бы любая женщина?
– Спасибо, что уделили мне столько времени, доктор Шоу. – Шарлотта поднялась из-за стола. – Я понимаю, конечно, что все эти мои вопросы были несколько назойливы и даже нахальны. – Она улыбнулась извиняющейся улыбкой и тотчас заметила его мгновенную ответную реакцию. – Я задаю их, потому что проследила весь путь Клеменси и потому что очень высоко оцениваю ее деятельность, настолько высоко, что крайне озабочена тем, чтобы тот, кто ее убил, был обнаружен; кроме того, я намерена добиться, чтобы ее работа была продолжена. Мой зять вообще-то собирается выставить свою кандидатуру на выборах в парламент. Его и мою сестру очень задело то, что нам удалось выяснить, так что, я думаю, они не остановятся, прежде чем не займутся проблемой принятия такого закона, которого добивалась Клеменси.
Шоу тоже встал, обошел стол и вежливо подвинул стул, давая ей возможность более свободно двигаться.
– Вы понапрасну тратите свое время, миссис Питт, – сказал он очень тихо.
Тон его голоса был не критический; скорее, в нем слышалось сожаление, словно он уже произносил эти же самые слова и раньше и по тем же причинам, – и они и в тот раз не принесли никакого результата. Возникло даже ощущение, что в комнате сейчас присутствует Клеменси или благородный призрак этой женщины, которая так нравилась им обоим. Это не казалось им каким-то нежелательным вторжением в их беседу – для них это было присутствие духа, который отнюдь не возражал против их дружеских встреч, даже против того, как он мягко прикасался к руке Шарлотты, против возникшего чувства близости, когда он прощался с нею, когда его глаза вдруг заблестели, пока он смотрел, как она удаляется, спускается по ступеням, а потом садится в карету, опершись на руку лакея Веспасии. Шоу остался стоять в коридоре; так он и стоял, выпрямив спину, еще долго после того, как экипаж завернул за угол, прежде чем закрыть за ней дверь и вернуться в столовую.
