Артур Дойл - Лучшие классические детективы в одном томе (сборник)
– Извините, – сказал он, – я не знал, что мистер Беттередж занят.
Он вынул из кармана бумажку и подал ее Беттереджу.
– Список для будущей недели, – произнес он.
Глаза его опять устремились на меня, и он вышел из комнаты так же тихо, как вошел.
– Кто это? – спросил я.
– Помощник мистера Канди, – ответил Беттередж. – Кстати, мистер Фрэнклин, вы с огорчением узнаете, что маленький доктор не выздоровел еще от болезни, которую он схватил, возвращаясь домой с обеда в день рождения мисс Рэчел. Чувствует он себя довольно хорошо, но потерял память в горячке, и с тех пор она почти к нему не возвращалась. Весь труд падает на его помощника. Практика у него сильно сократилась, остались одни бедные. Они ведь не могут выбирать. Они должны примириться и с человеком пеговолосым и черным, как цыган, иначе вовсе останутся без врача.
– Вы, кажется, не любите его, Беттередж?
– Никто его не любит, сэр.
– Почему же он так непопулярен?
– Сама его наружность против него. Потом, ходят слухи, что мистер Канди взял его, несмотря на весьма сомнительную репутацию. Никому не известно, откуда он. Здесь нет у него ни одного приятеля. Как же можете вы ожидать, сэр, чтобы после всего этого его кто-нибудь любил?
– Разумеется, никак нельзя ожидать. Могу я спросить, что ему нужно было от вас, когда он отдавал вам эту бумажку?
– Он принес мне список больных, сэр, которым требуется вино. Миледи всегда раздавала хороший портвейн и херес бедным больным, и мисс Рэчел желает продолжать этот обычай. Времена переменились! Времена переменились! Помню, как мистер Канди сам приносил этот список моей госпоже. А теперь помощник мистера Канди приносит этот список – мне. Я дочитаю письмо, если вы позволите, сэр, – сказал Беттередж, опять придвигая к себе исповедь Розанны Спирман. – Невесело читать, уверяю вас. Но все-таки это мешает мне печалиться, думая о прошлом.
Он надел очки и мрачно покачал головой:
– Есть здравый смысл, сэр, в нашем поведении, когда мы появляемся на свет божий. Каждый из нас более или менее сопротивляется этому появлению. И мы совершенно правы в этом, все до одного.
Помощник мистера Канди произвел на меня такое сильное впечатление, что я не мог немедленно прогнать его из своих мыслей. Я пропустил мимо ушей последнее философское изречение Беттереджа и вернулся к вопросу о пегом человеке.
– Как его зовут? – спросил я.
– У него пребезобразное имя, – ворчливо ответил Беттередж. – Эзра Дженнингс.
Глава V
Сообщив мне имя помощника мистера Канди, Беттередж, по-видимому, решил, что он потратил достаточно времени на такой ничтожный предмет, и снова принялся за письмо Розанны Спирман.
Я сидел у окна, ожидая, пока он кончит. Мало-помалу впечатление, произведенное на меня Эзрой Дженнингсом (хотя в том положении, в каком был я, казалось совершенно непонятным, чтобы какой-нибудь человек мог произвести на меня какое бы то ни было впечатление), изгладилось, и мысли мои вернулись в прежнюю колею. Я еще раз обдумал тот план, который наконец составил для будущих своих действий.
Вернуться в Лондон в этот же день, рассказать все мистеру Бреффу и наконец – что было всего важнее – добиться (все равно какими способами и посредством каких жертв) личного свидания с Рэчел – вот каков был мой план, насколько я вообще был способен составлять планы в то время. Оставался час до лондонского поезда; оставалась слабая надежда, что Беттередж может найти в не прочитанной еще части письма Розанны Спирман что-нибудь, что полезно мне было бы знать, прежде чем я оставлю дом, в котором пропал алмаз. Поэтому я и решил подождать, пока он не кончит читать.
Письмо заканчивалось следующим образом:
«Не надо сердиться на меня, мистер Фрэнклин, даже если я чуть-чуть поторжествовала, узнав, что держу в руках всю вашу будущность. Тревога и опасения скоро опять вернулись ко мне. Зная мнение сыщика Каффа о пропаже алмаза, можно было предположить, что он начнет с осмотра нашего белья и одежды. В комнате моей не было места – в целом доме не было места, – которому, по моему мнению, не грозил бы обыск. Как спрятать вашу ночную рубашку, чтобы сыщик Кафф не смог ее найти, и как сделать это, не теряя ни минуты драгоценного времени? Нелегко было ответить на такие вопросы. Моя нерешительность кончилась тем, что я придумала способ, который, может быть, заставит вас посмеяться. Я разделась и надела вашу ночную рубашку на себя. Вы носили ее – и, надев ее после вас, я испытала еще одну радостную минуту.
Новое известие, дошедшее до нас в людской, показало, что я как раз вовремя успела надеть на себя вашу ночную рубашку. Сыщик Кафф пожелал видеть книгу, в которой записывалось грязное белье.
Я отнесла эту книгу в гостиную миледи. Мы с сыщиком встречались не раз в прежнее время. Я была уверена, что он узнает меня, и не была уверена в том, как он поступит, когда увидит, что я служу в доме, где пропала ценная вещь. Я почувствовала, что в таком состоянии для меня будет облегчением ускорить нашу встречу и тотчас узнать самое худшее.
Когда я подала ему книгу, он посмотрел на меня, как будто я была ему совершенно незнакома, и особенно вежливо поблагодарил меня за то, что я принесла ее. Я подумала, что и то и другое – дурной знак. Неизвестно, что он мог сказать обо мне за спиной; неизвестно, как скоро меня могли арестовать по подозрению и обыскать. В это время пришла пора вашего возвращения с железной дороги, куда вы ездили провожать мистера Годфри Эблуайта, и я пошла в вашу любимую аллею в кустарнике, выждать нового случая поговорить с вами – последнего случая, как я предполагала, который еще мог представиться мне.
Вы не явились, и, что было еще хуже, мистер Беттередж и сыщик Кафф прошли мимо места, где я пряталась, – и сыщик увидел меня.
После этого мне ничего не оставалось, как вернуться к своей работе, пока со мной не случились еще новые беды. В ту минуту, когда я пересекала тропинку, вернулись вы. Вы шли прямо к кустарнику. Когда вы увидели меня, – я уверена, сэр, что вы меня увидели, – вы вдруг повернули от меня в другую сторону, словно от зачумленной, и вошли в дом[3].
Я пробралась домой по черной лестнице. В те часы прачечная бывала пустой, и я осталась там одна. Я спрашивала себя, что будет труднее сделать, если дела пойдут таким образом: перенести равнодушие мистера Фрэнклина Блэка или прыгнуть в Зыбучие пески и положить этим конец всему?
Бесполезно было бы требовать от меня объяснения моего поведения в то время. Как я ни стараюсь, я сама не могу понять его.
