Энн Перри - Смерть внезапна и страшна
А адвокат не давал ему опомниться:
– Может быть, уж теперь-то вы припомните свою излишнюю вспыльчивость и ссору с мисс Бэрримор, когда она вновь проявила глупость и отказала вам? Неужели подобный факт разъярил вас меньше, чем проигрыш в бильярд заведомому плуту?
Свидетель открыл рот, но не смог издать даже звука.
– Конечно, – улыбнулся Рэтбоун. – Вам нечего ответить мне. Я понимаю, что расспрашивать вас нечестно. Присяжные должны сами прийти к своему решению. Благодарю вас, мистер Таунтон. У меня больше нет вопросов.
Ловат-Смит поднялся, блестя глазами:
– Вы можете не отвечать второй раз на этот вопрос, мистер Таунтон, – проговорил он с горечью, однако четко и ясно, – но если хотите, повторите еще раз. Итак, вы убили мисс Бэрримор?
– Нет! Нет, я не делал этого! – Молодой человек снова обрел дар речи. – Да, я был рассержен, но не причинил ей никакого вреда! Боже… – Он бросил взгляд в сторону скамьи подсудимых. – Это Стэнхоуп убил ее! Разве не очевидно?!
Немедленно все, даже Харди, поглядели на сэра Герберта. Сам хирург впервые был в явном смятении, но он не прятал своих глаз и не краснел. Он глядел на Джеффри Таунтона с некой смесью разочарования и гнева, но не вины.
Оливер ощутил прилив восхищения. В этот момент его желание добиться оправдания подзащитного только окрепло.
– Некоторым из нас это уже очевидно. – Ловат-Смит терпеливо улыбнулся. – Но не всем. Во всяком случае – пока. Благодарю вас, мистер Таунтон, можете идти.
Свидетель медленно и нерешительно сходил по ступенькам, словно бы собираясь задержаться и добавить что-то еще. Но наконец, осознав, что эта возможность – если она вообще существовала – уже ускользнула, он ускорил шаг и быстро прошел те несколько ярдов, что отделяли его от скамей публики.
После перерыва первой вызвали Беренику Росс-Гилберт. Вид ее вызвал волнение еще до того, как она успела открыть рот. Попечительница госпиталя держалась в высшей степени уверенно и была великолепно одета. Случай был скорбным, но леди Росс-Гилберт не стала надевать траур, что было бы знаком дурного вкуса, поскольку лично она никого не оплакивала. Напротив, надела жакет густого сливового цвета с угольно-серой оторочкой и огромную юбку аналогичного оттенка, лишь чуть более темного. Такой наряд невероятно шел к ее волосам и лицу и был идеальным для ее возраста, придавая ей одновременно достойный и драматический вид. Рэтбоун слышал, как затаили дыхание в зале, едва она появилась на месте свидетеля, а когда обвинитель поднялся, чтобы задавать свои вопросы, воцарилась полная тишина. Безусловно, считали все, слова подобной особы должны иметь чрезвычайное значение.
– Леди Росс-Гилберт, – начал Ловат-Смит. Он не знал, в какой мере ему надлежит выражать почтительность к этой даме – нечто в его характере возражало против самой идеи этого, – однако голос его выдавал уважение и к самой свидетельнице, и к той ситуации, в которой она оказалась. – Вы принадлежите к числу членов попечительского совета. Насколько я понимаю, вы проводите в госпитале много времени?
– Да, – ответила леди трепещущим, но очень четким голосом. – Я бываю там не каждый день, но не меньше трех или четырех раз в неделю. Дел очень много.
– Не сомневаюсь. Подобное усердие красит гражданина. Если бы мы лишились вашей благородной склонности к творению добра, подобные заведения пришли бы в ужасное состояние, – проговорил Уилберфорс. Впрочем, в последнем тезисе легко было усомниться, и он не стал дальше развивать эту мысль. – Вы часто встречались с Пруденс Бэрримор?
– Конечно. Моральное благополучие, образ жизни и выполнение сиделками своих обязанностей относятся к числу тех вопросов, которыми меня часто просили заняться. Я встречалась с бедной Пруденс почти каждый раз, когда бывала в госпитале. – Свидетельница поглядела на Ловат-Смита и улыбнулась, ожидая следующий, вполне очевидный вопрос.
– А вы знали, что она часто работала с сэром Гербертом Стэнхоупом?
– Разумеется. – В голосе Береники слышалось сожаление. – Поначалу я считала это чистым совпадением, поскольку Бэрримор великолепно знала дело.
– А потом? – предложил ей продолжить обвинитель.
Леди красноречиво повела плечом:
– Потом я была вынуждена отметить ее особое отношение к нему.
– Иначе говоря, вы хотите сказать, что они работали вместе чаще, чем этого требовало дело? – Уилберфорс тщательно продумал вопрос, стараясь избегнуть оплошности, которая даст Рэтбоуну возможность для протеста.
– Это так, – согласилась Береника, чуть помедлив. – Я видела, как она восхищается им. Сэр Герберт – превосходный хирург, мы все это знаем, но отношение к нему Пруденс и ее стремление к любой сверхурочной работе лишили меня сомнений в том, что чувства ее к Стэнхоупу выходят за пределы профессионального восхищения, учитывая всю ее преданность делу и добросовестность.
– А не случалось ли вам замечать какие-нибудь свидетельства того, что потерпевшая была влюблена в сэра Герберта? – спросил Ловат-Смит негромким настойчивым голосом, однако слова его долетели до самой задней стены утонувшего в молчании зала. – Скажем, ее глаза зажигались при звуках его имени, она краснела, волновалась…
Леди печально улыбнулась с легким прискорбием:
– Я не могу придумать другого истолкования чувствам женщины, которая ведет себя подобным образом.
– И я тоже, – согласился обвинитель. – Леди Росс-Гилберт, с учетом того, что моральное благополучие сиделок являлось предметом вашей заботы, случалось ли вам разговаривать с ней по этому поводу?
– Нет, – ответила свидетельница, словно бы вспоминая. – Откровенно говоря, я никогда не считала, что ее мораль находилась под угрозой. Людям подобает влюбляться. – Она со смешком в глазах поглядела за спину Ловат-Смита на скамьи публики. – Иногда любовь, безнадежная, неуместная и неспособная достичь удовлетворительного завершения, безопаснее для морали, чем разделенная. – Она помедлила, выражая известное недовольство собой. – Увы, в то время я не могла представить, чем может закончиться вся эта история.
Береника ни разу не поглядела в сторону врача, сидевшего на скамье подсудимых, в то время как его глаза просто не отрывались от ее лица.
– Итак, вы утверждаете, что Пруденс воспылала неподобающей страстью. – Ловат-Смит еще не закончил задавать вопросы. – Можете ли вы утверждать, что сэр Герберт не отвечал на ее чувства?
Попечительница помедлила с ответом, но пауза, казалось, была предназначена лишь для того, чтобы подыскать правильные слова и не усомниться в собственных ощущениях.
