Убийства в стиле Джуди и Панча - Карр Джон Диксон

– Ты что, офигел? Дуй в свой свисток, дубина. Есть опасный… – начал он с подчеркнутым равнодушием, но потом замолчал.

Я пошарил вдоль стены в поисках выключателя. Выключатель там был, но, когда я нажал на него, свет не зажегся. Фонарь все еще висел у меня на поясе. Его широкий луч скользнул по комнате к стене с книгами, затем повернул направо и замер. Вдоль правой стены располагались два закрытых ставнями окна. В другом конце комнаты, в нескольких футах от дальнего окна, стоял широкий стол на когтистых ножках, за ним, боком к двери, – низкое мягкое кресло, а в кресле сидел мужчина и ухмылялся.

Это было довольно неприятное зрелище. «Ухмылялся» – подходящее слово, хотя оно вряд ли завершает описание лица, полностью потерявшего форму, оплывшего, как каучук или воск. Шея была выгнута дугой назад, лицо частично повернуто в сторону двери, маленькое худенькое тельце мужчины искривилось в форме арки, будто он хотел подняться со стула, а его ноги запутались в ножках стула. Его лицо, казалось, состояло из одних зубов и глаз, и, если бы не заостренная мочка уха, я не сразу узнал бы Пола Хогенауэра. Белое глазное яблоко поблескивало на свету. Не требовалось больших медицинских познаний, чтобы понять, что Хогенауэр мертв, при этом для специалиста, даже неопытного, было очевидно, что Хогенауэр умер от отравления стрихнином.

На нем был один из тех смокингов, которые были в моде тридцать лет назад, из плотной темной ткани с бурыми лацканами. Лысая голова была увенчана давно вышедшей из моды «шапочкой для курения» в форме турецкой фески, с которой за ухо свисала кисточка. Шапочка выцвела до красновато-оранжевого цвета. Она напоминала перевернутый вверх дном цветочный горшок. А под ней сидел мертвец, склонив голову на плечо, и ухмылялся.

Пол Хогенауэр никак не мог издать тех быстрых шуршащих звуков, которые я уже слышал здесь. Бауэрс был прав. В комнате находился кто-то еще – кто-то живой. Я медленно поводил фонарем по кругу. Гостиная представляла собой обычную библиотеку-кабинет размером примерно пятнадцать на восемнадцать футов, со светло-коричневыми обоями на стенах и темно-коричневым узорчатым ковром на полу. У левой стены стоял шкаф – единственное место, где, по всей видимости, мог спрятаться неизвестный. Вдоль стены, обращенной к двери, располагались книжные шкафы. Камин был справа у стены, между окнами со ставнями, над ним – часы с кукушкой, деления на циферблате которых были обозначены штрихами, будто их нарисовал ребенок, а на каминной полке лежали длинные курительные трубки с фарфоровыми чашечками и кисточками. В середине комнаты стоял круглый стол, на котором было несколько журналов, пустой стакан и бутылка минеральной воды, заполненная на две трети. Но взгляд все время возвращался к письменному столу, за которым, ухмыляясь, сидел Хогенауэр в своей красной феске. Над столом висел электрический шнур с патроном на конце. Патрон был пуст, но на столе с противоположной от покойника стороны лежала большая лампочка.

Я сделал шаг в комнату – и мне показалось, что отодвинулась дверца шкафа. Но меня беспокоил не столько человек, прятавшийся в шкафу, сколько Бауэрс и то, что Бауэрс может сделать, когда увидит фигуру на стуле.

Обнаружить мертвое тело в компании нервного человека, который уже начинает подозревать тебя, в то время как полиция рыщет по окрестностям, – не самая приятная ситуация. Тем не менее в этом было и что-то хорошее. Это давало мне законный повод подойти к телефону, что я и хотел сделать с самого начала. Под предлогом звонка в полицейский участок я мог бы набрать номер Г. М. и выяснить, о чем, черт возьми, они думали, отдать приказ арестовать меня как вора, и заставить Чартерса отозвать своих гончих, прежде чем они снова меня схватят. Поэтому я ободряюще заговорил с Бауэрсом:

– Заходи. Все в порядке. Он мертв. Он не может причинить нам вред.

Как ни странно, при этих словах Бауэрс словно немного выпрямился. Он рискнул выглянуть из-за дверного косяка, и хотя потом слегка обмяк при виде фигуры в кресле, но взял себя в руки.

– Мистер Хогенауэр был отравлен, – сказал я. – Это либо самоубийство, либо убийство. В любом случае я должен позвонить в участок. Где здесь телефон?

– Э-э? – сказал он. – Тогда кто издавал эти звуки? Кто?

– Не обращай на это внимания. Где здесь телефон?

– Здесь нет телефона, – безучастно сказал Бауэрс, и земля ушла у меня из-под ног. – Никакого телефона. Шефу он не нравится. – Он все еще пребывал во власти оцепенения от шока, не думая ни о чем, кроме мертвеца в кресле. – Все это неправильно. И почти вся мебель переставлена!

– Что?

– Точно. Вон, посвети. Тот большой письменный стол, за которым он, ну, ты понимаешь… – Бауэрс кивнул. – В общем, стол стоял напротив другого окна. – Он указал на подвесную лампу с коричневато-желтым абажуром и немецкими буквами. – И этот абажур раньше находился на другой лампе. Часы над каминной полкой – им там не место: они висели на стене напротив. Эти длинные трубки должны лежать на большом столе. Все стулья не на своих местах… Ради бога, включи свет!

Я поспешил к столу и взял лампочку, сказав Бауэрсу, чтобы тот нажал выключатель у двери. И в этот момент дверца шкафа открылась.

Бауэрс вскрикнул. Из шкафа вышел человек. Но он не бросился к двери и, казалось, вообще никуда не спешил. Напротив, неторопливо направился к креслу. Я вкрутил лампу в патрон. Это была лампочка мощностью двести ватт, и на мгновение ее свет ослепил нас обоих.

Затем мы обнаружили очень бледную женщину с бесстрастным лицом, которая, выпрямившись, сидела в кресле с подголовником. Хотя ее грудь взволнованно вздымалась и опадала, взгляд ее излучал спокойствие. Женщина была очень хороша собой, несмотря на несколько грубоватый нос и широкий рот, ее соломенного цвета волосы были разделены пробором посередине и зачесаны за уши, а белки голубых глаз казались красноватыми. На ней был твидовый костюм с белой шелковой блузкой и темным галстуком, а пальцы сжимали сумочку из змеиной кожи. Женщина достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку. Затем закурила.

– Я подумала, что мне лучше выйти, – сказала она, – а то выставила бы себя на посмешище, если бы меня вытащили оттуда. Полагаю, вам нужно это?

Она снова полезла в сумочку и достала маленькую закупоренную бутылочку, примерно на треть заполненную беловатым кристаллическим порошком.

Глава пятая

Четыре пары запонок

– Это?.. – спросил я.

Машинально придвинувшись, я взял бутылочку. На ней аккуратным почерком было написано: «Бромид калия. Принимать по пол чайной ложки, растворив в полстакана воды».

Женщина, несмотря на внешнюю сдержанность, была на грани нервного срыва.

– По крайней мере, я смогу выбраться отсюда, – сказала она. – В этой бутылочке, офицер, содержится соль стрихнина. Вы можете видеть, или ваш… ваш медэксперт сможет увидеть, что бедный мистер Хогенауэр умер от отравления стрихнином. Но есть одна вещь, которую я должна вам сейчас сказать. Если в этом и есть какая-то вина, то только моя. Мой муж не имеет к этому никакого отношения. Он только начинает свою карьеру… – Она тихонько стукнула кулаком по подлокотнику кресла. – Я не знаю, что случилось, но это все моя вина.

– Вы миссис Антрим, не так ли?

Она подняла глаза:

– Вы уже знаете об этом? Ларри… мой муж… доктор Антрим…

– Я видел его сегодня вечером у начальника полиции, – уклончиво ответил я. – Что случилось?

– Вот этого-то я и не знаю! Мистер Хогенауэр был пациентом моего мужа. Вчера вечером он приходил… – Она сделала паузу и умоляюще посмотрела на Бауэрса. – Ты ведь помнишь. Ты был вместе с ним. Ты слуга мистера Хогенауэра, верно?

– Да, мэм, – ответил Бауэрс, сжимая руки. Его прилизанные волосы растрепались. – Когда шеф уезжал, что случалось нечасто, он брал напрокат машину в гараже, и я отвозил его.

– Он беседовал с моим мужем, – продолжала миссис Антрим, старательно кивая в сторону орнамента на ковре. – Доктор выписал ему бромид, обычное нервно-успокоительное средство. Я отвечаю за раздачу лекарств. Я изучала медицину, и, как правило, меня не трогает вид мертвого тела.