Пьер Вери - Завещание Базиля Крукса
Но что было делать капитану Родериго? Еще раз попытаться исчезнуть? Это показалось ему невозможными Он решил остаться и приготовиться к борьбе. Он перестал сходить на берег: признак того, что он опасается за свою жизнь. Отсюда и железная дисциплина на яхте, чтобы не оказаться застигнутым врасплох.
Тем временем, капитан влюбился в синьору Тейа. В этом не может быть никаких сомнений. Тейа, по-видимому, что-то пронюхал из тайны капитана. Побуждаемый ревностью, он отправился на яхту, чтобы использовать свое открытие. Он угрожает — и немедленно находить смерть.
— Пигот, — прервал Нунец, — вы раб навязчивой мысли!
Пигот покраснел, что случалось с ним крайне редко. И подняв руку к небу, угрожающе, продолжал:
— Кто оказывается на «Альдебаране» единственным бодрствующим человеком в ночь перед убийством? Родериго! Кто совершает в эту ночь таинственную поездку на берег, и отказался дать какие-либо объяснения? Родериго! Кто приготовил коктейль, один глоток которого стоил жизни Тейа? Родериго! Кто, незадолго до драмы в баре произнес таинственные слова? Родериго!
Прибавьте к этому, что по наблюдениям опытного полицейского, Родериго сегодня в четверть седьмого утра отплыл с набережной на свою яхту, что на набережной найден брошенный велосипед и что, в шесть часов утра, в месте, отстоящем от набережной на десять минут велосипедной езды, найден убитым человек, который при таинственных условиях бежал с яхты вскоре после трагедии, и...
— Но почему вы связываете оба преступления?
— Они связываются единством лица — Родериго.
— Слушайте, Пигот, вы все таки ничего не доказали. Все факты допускают и другое объяснение. Прежде всего...
Но Пиготу не суждено было узнать взглядов своего начальника. Дверь кабинета открылась, и в ней показалась маленькая фигура архивариуса.
— Как я рад, что вы еще не ушли! — произнес он. — Я так боялся опоздать!
ГЛАВА 14.
Улица «Трех Деревьев».
Нунец, Пигот и Транкиль быстро зашагали по оживленным улицам.
— Улица «Трех Деревьев», — произнес, наконец, Нунец.
Это была, собственно говоря, не улица, а узкая щель между двумя рядами лавок, настолько узкая, что легко было перепрыгнуть с одной, стороны на другую. Население улицы состояло сплошь из торговцев и воров, причем почти невозможно было определить кто вор, а кто торговец. Скорее всего, каждый обитатель улицы был одновременно и тем и другим. В этом месте вор легко находил сбыт плодам своих преступлений, а блудный сын без затруднений сбывал сшитое ему родителями пальто или сюртук. Само собой разумеется, что никаких деревьев на улице не было.
Тут между лавкой цирюльника и лавчонкой, в которой были выставлены кажется все орудия запрещенной рыбной ловли, помещалось и заведение, над которым красовалась вывеска: «Грегорио. Торговля антикварными вещами».
Пигот и его спутники остановились у входа. Им навстречу из лавки вышел сержанта Путильо.
Он держал в руках записку, которая оказалась заключением эксперта по дактилоскопии. Она была крайне кратка:
«На дубине имеется только один, но зато крайне отчетливый отпечаток пальцев. Сравнение его с полицейской коллекцией не дало никаких результатов».
Еще на пороге Транкиль воскликнул:
— О-хо-хо! Борьба была жестока!
В самом деле, в лавчонке все было перевернуто вверх дном. В живописном беспорядке валялись стол, два стула, старинные часы, пара канделябров, три вазы.
При входе был низкий прилавок, за которым открывался люк, ведший в сводчатое помещение в подвальном этаже, — там антиквар хранил наиболее ценные из своих приобретений. Около самого люка и лежало распростертое на спине тело Грегорио.
Ему было лет под пятьдесят. Это был человек гигантского роста, с круглым морщинистым лицом, совершенно лысый. Вид его был страшен, так как морщины его лица были полны запекшейся крови. Череп его был буквально размозжен страшной силы ударом.
На расстоянии двух метров от трупа валялось орудие преступления, старинная палица, может быть, еще времен войны с маврами. Толстый конец ее был запачкан кровью и мозгом. На рукоятке была грубо вырезана фамилия Грегорио.
Нунец и Пигот тщательно осмотрели помещение, но не нашли никаких следов, которые могли бы помочь им в розысках. Было ясно, что в лавку вошел какой-то человек, вступил с антикваром в борьбу не на жизнь, а на смерть, а затем исчез так же таинственно, как явился.
Нужно сказать, что полицейские заранее предвидели этот результат, и потому в действительности интересовались не столько предметами, находившимися в комнате, сколько поведением Транкиля.
Странный старичок сначала медленно обошел комнату, затем сел на низенький стул, сложил руки на брюшке и стал внимательно следить за действиями своих спутников. Если он был как-то замешан в дело, то хладнокровие его было поразительно.
Пигот быстро сообразил, как изловить француза.
— Человек, который пришел сюда утром, чтобы убить...
Но тут произошла неожиданность: инспектора перебил Транкиль, который заговорил медовым голосом.
— Прошу прощения! В действительности нападавшим был не таинственный посетитель, а антиквар, и убийство совершено в состоянии самообороны.
Сказав так, Транкиль вновь, как ни в чем не бывало сложил руки на животе.
— В состоянии самообороны? — недоверчиво произнес Пигот. — Грегорио, по вашему мнению, напал на неизвестного, явившегося к нему в 6 час. утра?
— Такова моя мысль.
— А я полагаю, что человек явился с целью убить.
— Нет, — настойчиво повторил Транкиль, — у него не было этой цели, а его вызвал на драку Грегорио.
Пигот умел быть терпеливым.
— Чертовски умен! — сказал он в сторону.
И, надеясь изловить Транкиля, прибавил:
— Может быть, вы открыли даже какую-либо улику, которая доведет нас до убийцы.
— Почему бы и нет? Пока могу сообщить, что он был в перчатках.
— Отлично! — иронически произнес Пигот.
Ирония инспектора однако, не вывела Транкиля из терпения.
— Мы уже знаем, что на этой палице остался только один отпечаток пальцев. Предлагаю сравнить его с пальцем убитого. Но оставим эту подробность. По-моему, сейчас нужно заняться не столько вопросом, о том, кто убил, сколько вопросом, как именно произошло убийство.
— Попробуйте, — прежним тоном вставил Пигот.
— Что ж, попробую. Я уже сказал, что неизвестный вошел отнюдь не для того, чтобы убить. Прибавлю, что он не был вооружен. В противном случае, как объяснить, что он оказался принужденным прибегнуть к этому странному орудию? И затем, каким оружием, полагаете вы, действовал Грегорио?
