Морис Леблан - Восемь ударов стенных часов
— Да, он будет у себя в три часа.
— К этому времени все будет выяснено. Увидите!
Ренин улыбался, как бы уверенный в полном своем успехе. Гортензия, находившаяся около него, сказала ему так, чтобы другие не слышали:
— Вы его изобличили? Не правда ли?
— Я не подвинулся пока ни на шаг.
— Но это же ужасно! А ваши доказательства?
— Нет и тени улик… Я надеялся его смутить, но он, разбойник, хорошо владеет собой.
— Но вы уверены, что это он?
— Безусловно. Я это чувствую, я в этом вполне сейчас уверен.
— И он любит госпожу Обриё?
— Если логично рассуждать, да. Но все это — теоретические предположения, не больше. Доказательств нет. Вот если бы нашли деньги! Иначе префект осмеет меня.
— Тогда… — прошептала Гортензия, чувствуя, что у нее сжимается сердце.
Он не ответил и с довольным видом, потирая руки, принялся ходить по комнате. Казалось, что все шло у него превосходно, именно так, как он и предполагал.
— Не отправимся ли мы в префектуру, господин Морисо? Начальник ваш, вероятно, уже там. Все так ясно, что дело это можно и кончить.
— Господин Дютрейль отправится с вами?
— Почему бы и мне не отправиться, — ответил тот с вызывающим видом.
Но в то мгновение, когда Ренин открыл двери, в коридоре послышался шум и в комнату вбежал хозяин в сильном волнении.
— Господин Дютрейль еще здесь? Его квартира в огне. Кто-то это заметил с улицы и предупредил нас.
Глаза молодого человека злобно сверкнули. На губах его зазмеилась улыбка, которую Ренин тут же подметил.
— А, разбойник, — вскричал он, — ты выдал себя. Это ты поджег свою квартиру, и теперь деньги сгорят.
Он загородил ему дорогу.
— Оставьте меня, — завопил Дютрейль, — ведь у меня ключ, никто без меня войти не может… Вот ключ… пропустите меня!
Ренин вырвал у него из рук ключ и, схватив за ворот, проговорил:
— Ни с места, негодяй! Теперь-то ты попался. Господин Морисо, прикажите полицейскому следить за ним и застрелить при попытке к бегству. Полицейский, мы на вас рассчитываем.
Он быстро поднялся по лестнице в сопровождении Гортензии и инспектора, который шел крайне неохотно и при этом ворчал:
— Ведь не мог же он зажечь свою квартиру, когда все время находился с нами.
— Он поджег заранее.
— Но как? Но как?
— Почем я знаю! Но пожар сам собой не вспыхивает в тот именно момент, когда требуется сжечь компрометирующие бумаги.
Наверху слышался шум. Лакеи ресторана пытались выломать дверь. Слышался едкий запах гари.
— Пошли, друзья, — воскликнул Ренин, — у меня ключ!
Он открыл дверь. Из комнаты поползла волна дыма, но Ренин сейчас же заметил, что пожар потух сам собой за отсутствием горючего материала.
— Господин Морисо, прикажите никому не входить. Иначе все дело может быть испорчено. Закройте двери на ключ.
Они вошли в первую комнату. Все там закоптело от дыма, но пламя ничего не тронуло, исключая кучки бумаги, которая догорала посредине комнаты перед окном.
Ренин ударил себя по лбу.
— Какой я осел!
— Что такое? — спросил инспектор.
— Картонка от шляпы, черт возьми! Картонка от шляпы, которая находилась на столике. Он там запрятал деньги. Они там находились во время нашего обыска.
— Невозможно!
— Всегда забываю этот трюк. Кто мог подумать, что деньги запрятаны в картонку, куда при входе рассеянным жестом кладут свою шляпу. Там в голову не придет искать… Хорошо сыграно, господин Дютрейль.
Инспектор с недоверием возразил:
— Нет, нет, это невозможно. Он был с нами и не мог поджечь.
— Все было им, уверяю вас, приготовлено заблаговременно. Картонка… оберточная бумага… деньги — все это было заранее пропитано каким-либо легко воспламеняющимся составом. Когда мы уходили, он туда что-нибудь бросил… спичку, может быть! Я точно не знаю.
— Но мы бы ведь заметили, черт возьми! И как допустить, что он таким образом уничтожил 60000 франков — плод своего преступления. Если же этот тайничок был столь хорош, — а он был хорош, так как мы его не открыли, — то зачем это бесполезное уничтожение?
— Он испугался, господин Морисо. Не забывайте, что он рискует своей головой. Лучше потерять деньги, нежели познакомиться с гильотиной. Эти деньги были единственным доказательством.
Морисо изумился.
— Как так? Единственным доказательством?
— Ну, конечно.
— Но ваши свидетели, ваши улики? Все то, что вы передали префекту?
— Все это блеф…
— Ну, у вас и апломб!
— Иначе вы бы мне не помогли.
— Нет.
— В этом все дело.
Ренин наклонился над сгоревшей бумагой. Там был пепел, больше ничего.
— Странно! Как он умудрился совершить поджог?
Он сосредоточился и стал что-то обдумывать. Гортензия, чувствуя, что наступает минута победы или поражения, спросила с беспокойством:
— Все потеряно?
— Нет, нет, — ответил он задумчиво, — еще не все потеряно. У меня блеснул сейчас луч надежды.
— Господи! Если бы это удалось!
— Не будем спешить. Это только опыт, красивый опыт, который может удасться…
Он помолчал и потом, щелкнув языком, воскликнул:
— Молодчина же этот Дютрейль! Какой способ он изобрел, чтобы сжечь деньги! И какое хладнокровие! Он заставил меня пошевелить мозгами. Молодчина!
Он взял половую щетку, очистил комнату от пепла, затем из соседней комнаты принес картонку для шляпы, похожую на ту, которая сгорела, поставил ее на столик и поджег бумагу, находящуюся внутри.
Вспыхнуло пламя. Ренин быстро потушил огонь, вынул из бумажника несколько кредитных билетов, наполовину сжег их и затем уложил в картонку вместе с остальной обгоревшей оберточной бумагой.
— Господин Морисо, — сказал он наконец, — прошу вас в последний раз оказать мне содействие. Приведите сюда Дютрейля. Вы ему скажете следующее: «Вы разоблачены. Деньги не загорелись. Следуйте за мной».
Инспектор, невзирая на некоторое колебание, все же исполнил требование Ренина. Он вышел.
Ренин повернулся к молодой женщине.
— Вы понимаете мой боевой план?
— Да, но попадется ли Дютрейль?
— Все зависит от состояния его нервов. Быстрое нападение может сбить его с толку.
— Но если он заметит, что картонка другая?
— Конечно, он очень ловкий парень и может вывернуться. С другой стороны, он очень взволнован. Нет, нет, я надеюсь, что в последнюю минуту он сдастся и капитулирует…
Они замолчали. Ренин не двигался. Гортензия была бесконечно взволнована. Дело шло о жизни невинной жертвы. Ошибка, неудача… и через двенадцать часов Жак Обриё будет казнен. И к чувству ужаса у нее примешивалось чувство жгучего любопытства. Что сделает князь Ренин? Как поведет себя Гастон Дютрейль? Она переживала минуту высшего напряжения, минуту громадного душевного возбуждения.
