Чарлз Адамс - Загадка Ноттинг-Хилла
Сказала — или барон сказал, — что не говорит по-английски, но я уверен, она понимала, о чем идет речь, по крайней мере, основной смысл. Я в свое время учил немецкий и то и дело обращался к ней, и она отвечала; был момент, когда она бросила взгляд на Андертона при упоминании им имени „Жюли“. При этом барон сразу успокоил ее, сказав по-немецки: „Это не твоя Жюли, дитя“. Когда Розали собралась уходить, я поинтересовался у нее, кто была эта Жюли, на что мадемуазель стала мне объяснять, что это ее лучшая подруга, танцовщица. Достаточно было одного взгляда барона, чтобы Розали умолкла. Это произошло, когда барон и Розали уже собирались уходить. А до этого она вязала крючком, мы же беседовали о месмеризме. Они хотели, чтобы я поверил в силу гипноза, и барон рассказывал всевозможные истории о чудесной „ясновидящей“. А Жюли, стало быть, была упомянута другая, не подруга Розали. Конечно, все это вызывало у меня лишь смех. Затем они принялись обсуждать людские привязанности, в частности, удивительную взаимосвязь между близнецами, и барон рассказал еще несколько необычных историй. Я по-прежнему не верил, что вызвало заметное раздражение у Андертона, и тогда он напомнил мне о сестре его жены, близняшке, которую похитили цыгане. Барон попросил Андертона рассказать об этом поподробнее. Тот согласился, но с условием, что эта тема ни в коем случае не будет затронута вновь, поскольку домочадцы боялись напоминать миссис Андертон об этой печальной истории и никогда не говорили об этом вслух. Барон проявил явный интерес и придвинул свой стул поближе между мной и Андертоном. Мы говорили тихо, и Розали, скорее всего, нас не слышала. Насколько я помню, все это показалось барону столь любопытным, что он извлек свою записную книжку и сделал там пометки — даты и кое-что другое. К датам этот человек относился с особым вниманием. Я убежден, что из этого разговора Розали не расслышала ничего, даже если предположить, что она знала английский. Во время этой беседы мы отошли к окну и находились от нее на достаточно большом расстоянии. И, повторяю, мы разговаривали тихо. Затем барон впал в задумчивость, и на какое-то время замолчал. Мы же с Андертоном вернулись к обсуждению гипноза. Он достал несколько экземпляров журнала, кажется, „Зоист“, или что-то в этом роде, желая привести какие-то доказательства. Андертон зачитал удивительную историю о том, как один человек питался вместо другого, и обратился за поддержкой к барону после того, как я выразил недоверие относительно этого феномена. Барон со всей решительностью подтвердил достоверность этих фактов. Причем, когда Андертон к нему обратился, гипнотизер вздрогнул, как если бы его оторвали от каких-то мыслей. Моему другу пришлось повторить вопрос. А в идее суррогатного питания что-то было; я думал над этим впоследствии, когда приходил в себя от ранения и горячки и хотел, чтобы кто-то вместо меня принимал лекарства. Упомянутая мной история была опубликована в октябрьском номере журнала „Зоист“ за 1854 год. Ну а во время той беседы, я, помнится, заметил, что этой молодой пациентке повезло, ведь тот человек мог заглотнуть что-нибудь и вредное, в ответ Андертон рассмеялся. Барон же не смеялся. Он стоял и долго молчал и выглядел довольно странно. Я подумал, что мой смех был для него оскорбительным. Андертон заговорил с бароном, и тот вдруг подпрыгнул. Я заметил, что у него погасла сигара. Мне это запомнилось, ибо барон попытался прикурить от моей, но руки у него дрожали, и в результате моя сигара тоже потухла. Барон сказал, что ему холодно и закрыл окно. Он не стал закуривать новую сигару, заметил, что уже поздно и ему пора уходить. Мы с Андертоном какое-то время еще продолжали беседовать и курить. Я убеждал моего друга покончить с этим месмеризмом, коль скоро его супруга чувствует себя хорошо. Он согласился с тем, что она уже в состоянии обходиться без этих сеансов и что через несколько недель они закончатся. Позднее, в ноябре, я узнал от него, что барон на некоторое время уехал из города. Когда я лечился в Скутари после своего ранения, я написал Андертону и предложил встретиться в Неаполе. И в декабре он вместе с супругой отправился в путь, однако из-за болезни миссис Андертон они вынуждены были остановиться в Дувре. Потом я получил от него несколько писем и готов предоставить их копии, за исключением фрагментов личного характера. Я еще раз перечитал это мое свидетельство — здесь записано всё, как было. Если потребуется, я готов присягнуть в этом перед судом. Хотел бы еще от себя добавить, что наверняка бедняга Андертон не имел никакого отношения к смерти своей несчастной жены. Готов в этом поклясться».
3. Свидетельство Жюли
Манчестер, 3 авг. 1857
«Дорогой сэр.
В соответствии с вашими инструкциями от 11-го числа, направляю вам показания Джулии Кларк, она же Жюли, она же мисс Монтгомери и т. д., состоящей в труппе театра „Роял“, в должном порядке удостоверенные.
С совершенным почтением,
Уильям Смит».
«Я танцовщица, и зовут меня Джулия Кларк. Я выступаю под именем „Жюли“, а также под другими именами. В настоящее время я известна как „мисс Монтгомери“. Я знала девушку по имени Розали. Мы с ней были очень дружны. Работали вместе несколько лет в труппе синьора Леопольдо. Я даже не вспомню, как долго. Она ходила по канату за два шиллинга в неделю с содержанием. В нашей труппе ее прозвали „Маленькое Чудо“. Настоящее ее имя — Карлотта Браун. Ей было примерно десять лет, когда я присоединилась к труппе. Я о ее прошлом мало что знаю. Она и сама ничего не знала. Так она мне часто говорила. Если бы знала, рассказала бы. Она считалась племянницей старой миссис Браун, которая забирала у Лотти ее деньги и покупала себе обновы. Лотти — это Розали. Некоторые из наших дам твердили, что ее выкупили у какого-то бродяги. Конечно же я в это не верила. Они это от злости говорили. Лотти ходила по канату пять лет с тех пор, как я с ней познакомилась. Она была прекрасно сложена, только ступни очень широкие. Это у всех канатоходцев — работа влияет. А так — фигурка у нее была замечательная. Она была нервная. Ну, не то чтобы очень, но все же. Перед началом номера обычно дрожала. Но не от страха. Она иногда болела. Не часто. Иной раз подхватывала простуду, посидев на сырой земле, когда ей, вспотевшей после номера, надо было переодеться. С возрастом она окрепла. Иногда Лотти чувствовала себя плохо и не знала почему. У нее бывали сильные головные боли. В таких случаях от лекарств проку не было — только бренди. От головных болей бренди для нее было лучшим средством. Она себе бренди позволяла только иногда, не так, как некоторые наши дамы. Нет, алкоголем она не увлекалась.
