Рекс Стаут - Игра в бары
Но по истечении этого времени, начиная с десяти часов завтрашнего утра, я позвоню Холмеру и сообщу, что принимаю его поручение на тех условиях, которые он мне предложил. И после этого я начну за вами охотиться.
Вулф взмахнул рукой:
— Поверьте, мне было очень неприятно предлагать вам оплатить расходы, но взять деньги у Холмера — это совсем другое дело. Я рад, что вы отнеслись к моему предложению с презрением, даже назвали его шантажом. Но, поскольку мне нравится делать вид, будто я зарабатываю хоть крупицу из того, что получаю, я вынужден поступать именно так. Однако это предложение все же остается в силе до десяти утра завтрашнего дня.
В случае, если вы все же решите предпочесть его игре в кошки-мышки.
— Но я вовсе не собираюсь платить вам десять тысяч долларов! — Она вздернула подбородок.
— Это ваше дело.
— Но это же просто смешно! — сказала она.
— Согласен. Хотя, конечно, возможна и альтернатива, и она действительно смешна, прежде всего для меня.
Выйдя из моего дома, вы можете направиться к себе, сообщить Холмеру по телефону о том, что вы здесь, увидеться с ним утром и после этого спокойно отправиться спать, оставив меня в дураках. Но я вынужден рисковать, так как другого варианта у меня нет.
— Но я совсем не собираюсь домой и не намерена никому говорить, где буду находиться.
— Как вам будет угодно, — сказал Вулф, снова посмотрев на часы. — Сейчас уже четверть двенадцатого, и я считаю, что вам не стоит терять время, если вы решили возложить эту работу на меня. Арчи, — добавил он, обращаясь уже ко мне, — ты отнесешь багаж мисс.
Я медленно поднялся. Ситуация была в высшей степени неблагоприятной, но я не видел возможности изменить ее.
Присцилла ждать не собиралась. Она уже встала с кресла, пробормотав:
— Благодарю вас, я как-нибудь уж справлюсь сама, — и тут же направилась к двери.
Я посмотрел, как она пересекла прихожую и начала подниматься по лестнице вверх.
— Это все больше напоминает мне игру «разбегайтесь, овцы!», а не игру «в бары». Так, по крайней мере, мы называли ее в Огайо, — сказал я Вулфу. — Именно эти слова должен выкрикивать пастух[1]. Игра может быть в высшей степени увлекательной и забавной, но мне, я думаю, следует сказать вам кое-что до того, как она уйдет.
Я совершенно не уверен в том, захочу ли я в дальнейшем играть в нее. Может быть, вам придется меня уволить.
Он произнес всего лишь одну фразу:
— Выведи ее отсюда!
Я неторопливым шагом поднялся по лестнице, думая, что она ни в коем случае не примет моих услуг по упаковке вещей… Я увидел, что дверь в ванную была открыта, и спросил:
— Можно войти?
— Не беспокойтесь, я не нуждаюсь в ваших услугах, — послышался ее голос. — Я ухожу.
Она ходила из комнаты в ванную и обратно. Чемодан, стоявший на ковре, был открыт и заполнен на три четверти. Эта девушка могла быть в высшей степени подходящей спутницей в жизни.
Даже не взглянув на меня, она быстро и аккуратно покончила с укладкой чемодана и принялась за шляпную картонку.
— Присмотрите хорошенько за своими деньгами, — сказал я, — у вас их очень много. Не позволяйте чужим распоряжаться ими.
— Вы говорите так, как будто отправляете младшую сестренку в путь, — сказала она, не поднимая по-прежнему на меня глаз.
Сказано это было довольно добродушно, но все равно показалось мне не слишком приятным.
— Угу, — сказал я. — Там, внизу, вы сказали, что вам следует меня поздравить, и я, как вы помните, попросил вас подождать с этим. Я очень сомневаюсь, заслуживаю ли я таких поздравлений.
— Теперь я думаю, что нет, и беру свои слова обратно, — сказала она.
Присцилла застегнула «молнию» на шляпной картонке, взяла жакет и шляпку, надела их и подошла к столу за сумочкой. Потом она потянулась за шляпной картонкой, но та уже была у меня в руках, как и чемодан.
Она вышла первая, я — за ней. Внизу, в прихожей, она даже и не взглянула в сторону кабинета Вулфа, когда мы проходили мимо, но я невольно посмотрел туда. Вулф сидел за письменным столом, откинувшись на спинку кресла, с закрытыми глазами. Когда мы подошли к входной двери и я открыл ее, она сделала попытку взять у меня свои вещи, но я ей не позволил.
Присцилла настаивала, но я оставался непреклонен и, поскольку весил значительно больше, чем она, все же победил. Спустившись по ступенькам, мы вышли из дома и свернули на восток. Потом прошли по Десятой авеню и перешли на другую сторону.
— Можете мне поверить, я не собираюсь записывать номер такси, которое вы возьмете, — сказал я ей. — Но если бы я даже и сделал это, то никогда никому бы не сказал. Тем не менее я не обещаю забыть ваше имя.
Может быть, когда-нибудь я и вспомню что-то такое, на что только вы сможете дать мне ответ. Но на тот случай, если я не увижу вас до 30 июня… счастливого вам дня рождения.
На этом мы и расстались — не так уж чтобы очень дружелюбно, но и не враждебно.
Проследив за тем, как ее такси окончательно скрылось из вида в направлении центра города, я вернулся домой, ожидая продолжительного тет-а-тет с Вулфом. Но никакой радости от этого я не ощутил. Ситуация, которая сложилась, была действительно очень пикантной, и я собирался сыграть свою роль до конца. Но я совсем не был уверен в том, что эта роль мне нравится.
Придя домой, я вдруг совершенно неожиданно обнаружил, что мне позволено лечь спать, так как к тому времени, как я вернулся, Вулф и сам уже отправился в постель. Это меня вполне устраивало.
Глава 4
Конфликт произошел на следующее утро, во вторник.
Сидя на кухне, я поглощал апельсиновый сок, лепешки, поджаренную по-джорджиански ветчину, мед, кофе и дыню. Фриц, спустившись из комнаты Вулфа, куда он относил поднос с завтраком, сказал, что я нужен патрону. Это не было отклонением от установленных правил.
Вулф в это время никогда не спускался вниз. Прежде чем подняться в девять к себе в оранжерею, он обычно посылал за мной, особенно в случаях, когда я должен был получить с утра инструкции, не подходящие для передачи по домашнему телефону.
Фриц сказал, что приказа прийти немедленно не было, поэтому я спокойно допил вторую чашку кофе, а потом уже поднялся на второй этаж в комнату Вулфа, находящуюся точно под той, в которой так и не переночевала Присцилла. Вулф уже покончил с завтраком и выбрался из постели. Теперь он стоял у окна в своей желтой пижаме, массируя пальцами голову. Я пожелал ему доброго утра, и он был настолько добр, что ответил мне тем же.
— Сколько времени? — спросил он.
В комнате было двое часов: одни стояли на ночном столике, другие — висели на стене, но я решил проигнорировать их и посмотрел на свои.
