Энтони Гилберт - Убийство в назначенный срок. Длинная тень смерти (сборник)
– Ни одну не удалось продать?
– Купили штуки три. Туристы. Летом у нас тут их много бывает. – Уэллинг изобразил что-то вроде улыбки. – Из-за местных достопримечательностей. Ну, например, церкви. Настоящая старина, семнадцатый век. Работает как музей. Говорят, местный витраж единственный такой в стране. И он гораздо старше церкви. Во времена Генриха Восьмого его успели снять и закопать в землю, и он пролежал там бог знает сколько лет. Пока не откопали и не поставили на место. И дома тут попадаются старинные. В общем, есть на что посмотреть. Я сам ничего в витражах не понимаю, но приезжают люди с большими деньгами и платят. И это когда в стране тысячи голодают и живут в плохих условиях!
– Как к вам попали гравюры?
– Я же сказал – вместе с магазином. А его нам передал тесть со всем содержимым. Мы здесь всего пять лет. Когда начались трудности, он бросил дело. Пришлось приехать сюда нам с Салли. Но в основном мы торгуем сувенирами: керамикой, памятными медалями. Если бы жена не держала кафе на углу, не знаю, удалось бы нам сводить концы с концами. Мы ведь близко от Кембриджа, и летом здесь полно людей. Приезжают на машинах, приходят пешком. Каждый обедает. Вот тем и живем. И на зиму запасаемся, когда тут ни единой души не увидишь. Туристы покупают у нас еще фарфор, акварели и фотографии, раскрашенные вручную. Продаем и открытки с церковью.
Он наконец отпер дверь магазина и достал стопку пыльных гравюр, покрупнее, чем те, что Филд видел в комнате Фанни. Но автор был тот же самый. Вскоре инспектор убедился в этом, разглядев на одной в углу подпись.
– Я полагаю, ваш тесть должен знать этого Ч.Х.?
– Возможно. Но с ним не поговоришь, он теперь чокнутый. Крыша у него сдвинулась, понимаете. А его жена… та еще мегера. Неудивительно, что старик тронулся умом, а дочка ушла из дома.
– Неужели?
Уэллинг усмехнулся:
– Да, с молодым парнем. Несмотря на крики матери. Я тогда еще не был женат на Салли, только приезжал сюда иногда. – Он помолчал. – Но удерживать ее в доме вечно у них бы все равно не получилось. Забыл, как его звали, этого парня. Кажется, он учился в каком-то колледже. С тех пор они о Фанни даже вспоминать не хотят. Особенно мать. И мою жену тоже не спрашивайте – говорить не станет. Считается, что она их опозорила.
– А какой адрес у вашего тестя?
Уэллинг с хмурым видом продиктовал.
– Он переехал туда, когда передал нам магазин. И скажу вам, заведение не процветало еще до ухода Фанни. Впрочем, это не важно.
– А как зовут мистера Пенни?
Уэллинг, кажется, не заметил, что Филду известна фамилия тестя, которую он не называл.
– Джозеф. – Он задумался, а затем, будто вспомнив что-то давно забытое, в сердцах продолжил: – Настоящей потаскухой была эта Фанни. Будь она моей дочкой, я бы ее выпорол ремнем. Но она бы вам сразу понравилась, а почему, вы бы и сами не знали. Уверен, влезла бы вам в душу. Что у нее там было на уме, никто не знает. Сегодня улыбается во весь рот, а завтра может окрыситься, мало не покажется. А врунья – какую поискать! Я лично даже похожих не встречал. Но вот что забавно: вы бы на это не обращали внимания. Чем она брала мужчин, объяснить невозможно. Просто в ней было что-то такое, как говорится, изюминка, какой у большинства женщин нет. Вот взять хотя бы Салли, ее сестру. Она моя жена, полностью меня устраивает, но нет у нее такой изюминки. Нет, и все. А эта заставила бы вас жить в предчувствии, что должно случиться что-то очень хорошее, если вы будете с ней. И если бы вы оказались на мели, ну, кончились бы у вас деньги, изменила удача, так она подняла бы ваш дух, придала сил, и не словами, нет, а одним своим видом. И это при том, что там не на что было посмотреть, честное слово. Худая, бледная девица, прямые черные волосы, вроде совсем не на таких бросаются мужчины. Однако могла получить любого, на которого положила глаз. А вот удержать мужчину у нее не получалось. Надоедала она им, я думаю.
По мере того как Уэллинг говорил, его лицо менялось. Он становился моложе и, казалось, смягчился, словно одно воспоминание об этой загадочной девушке разжигало внутри пламя. Затем, опомнившись, он потускнел и снова стал хмурым.
Инспектор Филд понял, что напал на след Фанни и молодого человека, который, впрочем, мог не иметь никакого отношения к убийству.
III
На следующий день Филд прибыл в Ньюкасл и быстро нашел нужный дом среди небольших, невзрачных, но основательных строений. Перед домом возвышалась аккуратная клумба с белыми маргаритками и вероникой. На окнах белые кружевные занавески, на бамбуковом столике красная герань в зеленом горшке.
Пока инспектор открывал ворота, шел по дорожке и поднимался по ступенькам, он вспоминал слова Уэллинга. Какой же притягательностью должна была обладать Фанни, чтобы казаться неотразимой любому мужчине, пусть даже на короткое время?..
Дверь открыла неприветливая женщина с закатанными до локтей рукавами. От рук шел пар. Видимо, Филд оторвал ее от стирки. Поначалу она приняла его за сборщика арендной платы, затем за коммивояжера и собиралась захлопнуть перед его носом дверь, но он заговорил о ее дочери Фанни. Женщина замерла, а затем резко бросила:
– У меня только одна дочь! Живет недалеко от Кембриджа. Замужняя.
– Сейчас осталась одна, – произнес инспектор, показывая свое удостоверение. – Но до недавнего времени, точнее, до среды, была вторая дочь, Флоренс. Теперь ее нет, она умерла.
Миссис Пенни и бровью не повела.
– Она мертва для нас уже семь лет, – заявила она.
Филд спросил, можно ли поговорить с отцом Фанни.
Женщина рассмеялась коротким неприятным смешком, и инспектор невольно поежился.
– Конечно, можно, но вряд ли вы останетесь довольны. С тех пор как ушла Фанни, рассудок к нему так и не вернулся.
Филд последовал за ней в небольшую квадратную гостиную с длинным узким диваном, креслом с прямой спинкой, обитым бархатом, и пианино. В кресле сидел старик. Не верилось, что это отец Фанни. Дед, а может, и прадед. Настолько он казался дряхлым. Но когда он поднял голову, то сразу помолодел и стал похож на ребенка. Чем-то встревоженного. Глаза были пустые, в них начисто отсутствовал жизненный опыт. И совершенно определенно это были глаза счастливого человека.
– Джозеф! – громко обратилась к нему жена, как к глухому. – Этот джентльмен пришел поговорить о твоей дочери Флоренс.
Глаза старика засветились.
– Фанни? О моей дочке Фанни? Она у меня красивая девочка, сэр.
– Что ты мелешь, Джозеф? – крикнула жена. – Это Салли у нас красивая!
А он кивал, продолжая улыбаться:
– Да что ты, Кейт? Красота девушки – это ведь не только лицо или фигура. Если бы вы знали, сэр, как я по ней скучаю! Теперь мне все время холодно, очень холодно без нее.
