Виктор Мережко - Сонька. Конец легенды
Гришин смотрел на бледного, с выступившими желваками на скулах князя, который продолжал так же монотонно раскачиваться с носка на пятку.
Икрамов ответил не сразу, неторопливо и тихо:
— К сожалению… или к счастью… допрос ныне проводите не вы, Егор Никитич. Поэтому на все ваши вопросы отвечу я сам себе, а вас сейчас проводят в пыточную, где вы вспомните все, о чем забыли по пьяной голове и по трезвой тоже. Благо что вы сами не однажды бывали в тех «апартаментах» и знаете все прелести экзекуций.
Пытали Егора Никитича в той же пыточной, в которой некогда пытали пана Тобольского. Те же самые могучие палачи — их было двое — поставили Гришина перед собой, надели тяжелые наручники на ноги и руки, вопросительно посмотрели на пишущего что-то в журнале Потапова.
— Готовы, Георгий Петрович.
Тот оторвался от письма, кивнул:
— Начинайте.
— Может, пару вопросиков для затравки, Георгий Петрович? — насмешливо спросил Егор Никитич. — Как-то веселее будет.
— После массажа, Егор Никитич… После него ты станешь и веселей, и покладистей.
Палачи стали медленно крутить цепи, шестеренки затрещали, застучали, ноги Гришина стали медленно расходиться по сторонам, руки заламываться назад. Суставы выворачивались, хрустели, голова произвольно запрокидывалась, тело начинало медленно и беспомощно подниматься к потолку, и Егор Никитич не выдержал, закричал громко и страшно.
Пролетка с Михелиной остановилась возле ресторанчика «Мадам Одесса». Девушка легко соскочила на мостовую, выбрала местечко на террасе так, чтобы хорошо была видна улица.
Подошел официант. Она распорядилась:
— Стаканчик сельтерской.
— Может, красного вина, мадемуазель?
— Сельтерской!
Официант послушно ушел. Миха достала из сумочки модный журнал и стала листать его.
За соседним столом изводил родителей капризный ребенок трех лет, чуть в сторонке над чем-то хохотала компания молодых нагловатых одесситов. На улице, рядом с террасой зазывал желающих помериться силой мужчина в пляжном трико, предлагая для этого либо себя, либо новинку — механический силомер. Рядом продавались цветы, мороженое, булочки и прочая южная дребедень.
Миха поймала на себе чей-то взгляд, посмотрела в ту сторону. На нее печально и внимательно смотрел сильно набриолиненный молодой господин, медленно попивая при этом вино.
Девушка взяла стакан с водой, принесенный официантом, сделала глоток, снова углубилась в журнальчик.
Молодой господин поднялся из-за своего столика, направился к ней.
— Могу я рассчитывать на самую минуточку вашего внимания, мадам? — вежливо спросил он.
— Мадемуазель.
— Пардон, мадемуазель.
— Слушаю вас.
— Я могу присесть?
— Я жду маму.
— Как только она появится, меня сразу тут не будет, — молодой господин уселся напротив. — Если я вам не интересен, мадемуазель, вы так прямо и скажите.
— Вы мне не интересны.
— Интересно узнать почему?
— Потому что не интересны, — довольно резко ответила Миха. — Еще вопросы будут?
— Будут, и не один… По разговору вы не одесситка?
— Молодой человек, вернитесь за свой столик!
— А за это, мадам, я могу уже серьезно обидеться! Знаете, что бывает, когда обижается одесский мужчина?
— И что же бывает?
— Это не для женских нервов!.. Он или уходит, или остается на всю жизнь.
— Надеюсь, вы уйдете.
— Нет, мадемуазель, я останусь на всю вашу жизнь. И если вы когда-нибудь на глубокой старости скажете мне за этот случай, что я сделал большую ошибку, присев к вам, то это будет ошибка не ваша, а моя.
Михелина достала из кошелька пару монет, положила на стол и направилась к выходу.
— На чай!.. Вам и официанту!
— Мадам! — крикнул ей вслед молодой господин. — Чтоб у вас в жизни было столько слез, сколько я смогу купить на ваши копейки воды!
Воровка разгневанно покинула террасу, повертела головой, прикидывая, где лучше ждать мать, направилась к перекрестку.
И тут буквально лицом к лицу натолкнулась на Михеля.
Он тоже узнал ее, оба от неожиданности замерли, какое-то время просто смотрели друг на друга.
Наконец Михель произнес:
— Миха… Доченька.
Она оттолкнула отца, пыталась было бежать, но вор схватил ее, подтянул к себе.
— Соня… Где Соня, Миха?
Она билась в его руках.
— Отпустите!.. Вы ошиблись!
— Не ошибся!.. Я — Михель!.. Я ищу вас! Хожу и ищу! Где Соня?
— Да отпустите же!
Девушке все-таки удалось вырваться и броситься в толпу зевак, но за ней следом уже бежали филеры. С противоположной стороны улицы спешил «жених». Общими силами они скрутили девушку, потащили к подоспевшей пролетке.
Михелина кричала, вырывалась, просила о помощи, а Михель стоял в сторонке и смотрел на происходящее с улыбкой и недоумением.
Глава пятнадцатая
Боль
Сонька вышла из номера, спустилась по лесенке на первый этаж, сказала вышедшей навстречу хозяйке:
— Если вернется дочка, пусть ждет меня в номере.
— Мадам, — просительно обратилась к ней тетя Фира, — я сильно переживаю за вас. Вам бы лучше попить чай сегодня в номере с вареньем, а как стемнеет, я найду уютную норочку, за которую не пронюхает ни одна зараза. Послушайте мой совет, мадам, не делайте себе на старости лет заворот кишок, которые могут стошнить потом даже вашу царевну-девочку.
— Я скоро вернусь, — улыбнулась воровка и добавила: — А за заботу отдельное спасибо.
Тетя Фира приблизилась к ней, прошептала:
— Спросите любого прохиндея на Бесарабке или даже на Молдаванке за тетю Фиру, все скажут, что она давно засохшая могила, — помолчала, совсем тихо спросила: — Вы та самая Сонька Золотая Ручка, за которой гоняются?
Сонька с прежней улыбкой отстранилась от нее.
— Не говорите глупостей, тетя Фира… Или, как говорят в Одессе, заберите себе мои болячки, а с чужими я сама справлюсь. — По-свойски подмигнула и шагнула к выходу.
Пролетка доставила ее на условленное место довольно быстро. Сонька расплатилась с извозчиком, на всякий случай огляделась, направилась к ресторану.
Прошла на веранду, повертела головой в поисках Михелины, но ее здесь не было.
К ней подошел официант.
— Желаете присесть, мадам?
— Ненадолго.
— Что принести?
— Пока ничего. Потом…
Снова прошлась взглядом по всем столикам, и снова тот же результат.
На террасе по-прежнему шумела компания молодых одесситов, так же в одиночестве пил вино набриолиненный молодой господин.
Сонька взволнованно поднялась, покинула террасу, окинула взглядом улицу и вновь вернулась за свой столик.
— Чего-нибудь надумали, мадам? — спросил официант.
— Чай с мятой.
— Вы кого-нибудь ждете?
— Дочку.
— Она должна прийти?
— Надеюсь.
От дурного предчувствия Соньке стало жарко, она достала из сумочки веер, стала размахивать перед лицом.
Молодой господин поднялся из-за столика, направился к ней.
— Извините, мадам… Вижу, у вас проблема. Может, я могу вам помочь?
— Можете. Вернитесь на свое место и оставьте меня в покое.
— Интересно вот, мадам… Почему как только женщина не из Одессы, так обязательно хочет вежливому человеку сделать больно? Вы делаете точно так же, как та девушка, которую только что загребла полиция.
— Какая девушка? — напряглась Сонька.
— А вы что, ее мама?
— Нет, не мама… Просто я жду… А кого загребла полиция?
— Она сидела за тем столиком и переживала за свою маму. Я, мадам, попробовал сказать ей комплимент, но получил грубость, которая будет сушить меня всю жизнь.
— Как она выглядела?
— Красивая и молодая. Ждала маму, но полиция почему-то решила, что быстрее поможет ей в этом.
Воровка поднялась, от внезапного головокружения едва не упала, молодой господин поддержал ее.
— Что с вами, мадам?.. Вам плохо или принести воды?
— Благодарю. Сейчас пройдет.
Сонька неуверенным шагом двинулась к выходу молодой человек не отставал.
— Если это ваша дочка, то я могу с вами пойти в полицию, там у меня есть на кого надавить!
— Оставьте меня. Не надо.
К ним торопливо подошел официант:
— Я могу предложить нашатырь.
— Не смеши меня, поц! — отмахнулся молодой господин. — Лучше предложи своей бабушке молодого дедушку. Может, хоть тогда она перестанет страдать за радикулит.
Сонька шла по улице наугад, ничего не видя, ничего не слыша, никого не замечая. Слез не было — было лишь ошеломление и растерянность.
Натыкалась на людей, не обращала внимания, когда ее толкали, не видела удивленной реакции прохожих, не понимала, куда идти и что делать.
Завернула под какую-то арку, прошла во двор, миновала пристройки, развешенное на веревках белье, пока не уткнулась в глухой, темный тупик. Медленно опустилась на корточки, обхватила голову, завыла, закричала, заголосила.
