Вацлав Павел Боровичка - Невероятные случаи зарубежной криминалистики. Часть 1
Ольга Молитор приехала к зданию суда в экипаже с зашторенными окнами. Кучер в цилиндре открыл дверцу, и высокая, стройная и очень красивая девушка с рыжеватыми волосами быстро поднялась по лестнице в здание суда. Прошла через коридор, в зале суда направилась к месту, где сидели свидетели, даже не взглянув на судью, присяжных и обвиняемого. Когда председатель Эллер пригласил ее дать показания, у нее задрожал подбородок.
– 6 ноября около шести часов вечера я была в гостях у знакомых. За мной пришла мать и попросила проводить её на почту, где нашелся бланк с текстом парижской телеграммы. И я пошла с ней. Когда мы шли по улице Бисмарка, я заметила какую-то мужскую фигуру и услышала шаги. Мы остановились. Мать испугалась. Я попыталась успокоить ее. Мы решили по какой дороге пойдем к почте. Я снова услышала шаги. Они быстро приближались. Я подумала, что мужчина хочет обогнать нас. Между вторым и третьим фонарями на Кайзер-штрассе, в самом темном месте раздался выстрел. Мама обернулась и упала. Я хотела ее поднять, но сначала посмотрела туда, откуда прогремел выстрел. Я увидела неизвестного мужчину. Он спешил за угол, а потом я услышала, как он бежал по улице. Я стала звать на помощь.
– Вы подозревали в убийстве своего зятя? – спросил председатель суда.
– Нет.
– Могли вы предположить, что зять покушался на вашу жизнь?
– Нет.
– Было ли у вас к нему… Существовала ли между вами интимная связь?
– Никогда!
– Вы замечали, что сестра ревнует вас?
– Я узнала об этом позже.
– Зачем вы поехали в Париж?
– Хотела познакомиться с Парижем. Никогда раньше там не бывала.
– И вы никогда не подавали повода для ревности?
– Никогда. Только однажды заметила в Париже, что моя сестра очень опечалена. Мы очень любили друг друга, она доверяла мне с детства. Между нами никогда не было недоразумений, и Гау также не был причиной раздора. Моя сестра горячо любила его.
– Госпожа свидетельница, что вам известно о выстреле, которым муж ранил ее перед свадьбой?
– Лина рассказывала мне об этом. Они решились на совместную смерть. Гау выстрелил в нее, но затем не нашел смелости выстрелить в себя.
– Вы высказывали после смерти вашей матери предположение, что это мог быть акт мести? – спросил свидетельницу защитник доктор Дитц.
– Да. Дело в том, что я не нашла этому другого объяснения.
– Как ваша мать относилась к прислуге? Была с ней строгой, наказывала ее? – спросил председатель суда.
– Думаю, что у нее в доме было как у всех. Я бы никого не заподозрила из прислуги.
Председатель суда прекратил допрос свидетельницы и обратился к обвиняемому Гау со следующим вопросом:
– Вы желаете высказаться по поводу показаний госпожи свидетельницы?
– Она рассказала правду.
– Могли бы вы что-нибудь добавить к вопросу о ревности вашей жены?
– Поскольку здесь в первой половине дня об этом уже говорили, то я могу добавить, что жена своей ревностью спровоцировала в отеле ссору. Укоряла меня в том, что мое отношение к Ольге некорректно.
– Как вы повели себя?
– Отверг обвинения.
– На самом же деле ваши отношения со свояченицей были корректными?
– Разумеется.
– Зачем тогда вам понадобилось подделывать подпись вашей жены и вызывать тещу в Париж?
– Я полагал, что это самый надежный способ сократить пребывание свояченицы с нами.
У Джозефины Молитор было пятеро детей: дочери Лина, Ольга, Фанни, Луиза и сын, служивший в армии в звании обер-лейтенанта.
Фанни Молитор на вопрос председателя суда о том, кого она считает убийцей, однозначно заявила:
– Никого другого, кроме обвиняемого.
Луиза Молитор сказала:
– Когда я приехала в Баден-Баден, то мне сказали, что убийцей может быть только Гау. Когда из Лондона вернулась сестра Лина, то сначала она не хотела в это верить, но в конце концов и она убедилась в том, что ее муж убийца, и присоединилась к мнению, что должна принять сторону своих сестер, а не мужа.
Обер-лейтенант Молитор в своих рассуждениях пошел еще дальше.
– У матери была серьезная болезнь сердца. Ей нельзя было волноваться. Телеграмма с тревожным сообщением о болезни Ольги могла ее убить.
Художник Ленк оказался в затруднительном положении, его подозревали в растлении несовершеннолетней девушки и, подвергли предварительному заключению. По случайному стечению обстоятельств он оказался в одной камере с обвиняемым Гау. Обвинение Ленка оказалось необоснованным, во время расследования выяснилось, что художник не виновен и, продержав в камере предварительного заключения четырнадцать дней, его выпустили на свободу. Карл Гау поверил Ленку и рассказал художнику о своих злоключениях. Но когда председатель суда вызвал художника для дачи показаний, тот отказался отвечать, так как пообещал обвиняемому никому не рассказывать об их разговоре. И все же в ходе допроса Ленка стало известно одно обстоятельство, которое еще больше сбило всех с толку.
– Господин свидетель, это правда, что вы написали обер-лейтенанту Молитору письмо, в котором попросили о встрече?
– Да, – ответил Ленк.
– Чем вы мотивировали свою просьбу?
– Написал, что встреча пойдет на пользу всем: и ему, и мне.
– Что вам ответил обер-лейтенант Молитор?
– Не захотел встретиться. Написал, что интересы обвиняемого ему совершенно безразличны.
– Почему вы считали встречу важной?
– Господин Гау уполномочил меня передать одно послание.
– Какое?
– Весьма интимное. Я дал честное слово, что об этом никто не узнает.
– Вам известно, что как свидетель вы должны отвечать и что суд вправе привлечь вас к ответственности.
– Как честный человек, я вынужден смириться с этими обстоятельствами и готов нести ответственность.
В этот драматический момент Гау поднялся со скамьи подсудимых, жестом установил тишину в зале, а затем с пафосом заявил:
– Я желаю дать некоторые объяснения к показаниям свидетеля Ленка, так как не могу допустить, чтобы из-за меня он был наказан. Поэтому хочу объяснить, почему я приехал шестого ноября в Баден-Баден и что там делал. Я приехал для того, чтобы до окончательного отъезда в Америку проститься со свояченицей Ольгой, чтобы последний раз увидеть ее. Я ее страстно любил. Прощание в Париже не удовлетворило меня.
– Будьте так любезны, обвиняемый, объясните, почему вы сначала поехали во Франкфурт, почему заказали парик и усы с бородой?
– Не хотел, чтобы меня кто-нибудь узнал.
– Чтобы встретиться со свояченицей вы и вызвали тещу на почту?
– Всю первую половину дня я провел недалеко от виллы, так и не увидев ее.
– И когда к вечеру вы поняли, что ваш план провалился, то изменили его и решили застрелить госпожу Молитор, чтобы получить наследство?
– Нет, это неправда! – воскликнул до этой минуты сохранявший спокойствие Гау. – Я не стрелял. Я взял извозчика и помчался на вокзал, чтобы уехать первым же поездом.
– Кто же стрелял в госпожу Молитор?
– Этого я не знаю.
– Не собирались ли вы сначала застрелить свояченицу Ольгу, а потом и себя?
– Нет. Конечно нет.
– Ваше свидетельство правдоподобно, обвиняемый, – заявил прокурор доктор Блейхер. – Почему вы об этом не сообщили еще в ходе расследования? Почему тянули с этим?
– Я не хотел, чтобы об этом узнала моя жена. Не хотел, чтобы она знала, что я ездил в Баден-Баден к ее сестре Ольге. Это было единственной причиной.
– Позовите, пожалуйста, еще раз свидетельницу Ольгу Молитор, – сказал председатель суда.
– Вы сказали, фрейлейн свидетельница, что ничего не подозревали о чувствах своего зятя, обвиняемого Гау?
– Нет, я ничего о них не знала.
– Вы уверены, что действительно не знали о них?
– Я в этом уверена.
– Если бы вы встретились в Баден-Бадене, то, вероятно, удивились бы, тому, что ваш зять изменил свой облик?
– Вероятно, да.
– А если бы он вам при этом сказал, что вы были единствен ной причиной его отъезда на материк, какие чувства это вызвало бы у вас?
Ольга Молитор молчит. Затуманенным взором смотрит куда-то в угол зала заседания.
– Что бы вы ответили, если бы он сказал о своих чувствах?
– Отправила бы его к жене.
– Значит, вы заявляете, что не подавали ни малейшего повода для его чувств к вам?
– Да, заявляю.
– Вы подозреваете, кто мог убить вашу мать?
– Нет.
Высказались и специалисты в области психиатрии, но они не пришли к единому мнению. Присутствующим в зале суда действительно могло показаться, что Гау не совсем нормален в психическом отношении. Однако тайный советник профессор Гох из Фрайбурга и профессор Ашаффенбург из Кельна имели больше возможностей изучить обвиняемого. Профессор Гох наблюдал Гау в своей психиатрической клинике в течение шести недель и полностью опроверг выводы некоторых специалистов, что обвиняемый ненормален и у него плохая наследственность. Было очевидно, что Гау не обладал твердым характером, был мягким и чувствительным, не мог полностью сосредоточиться на конкретной цели, однако это был тип исключительно способного человека с недостатком внутренней дисциплины и воли, со склонностями к необузданным импульсивным поступкам. Неограниченная фантазия толкала его на экстравагантное поведение, привела к возникновению мании величия. Он отличался от обычных людей и был способен принимать независимые решения. Во время судебного разбирательства ни разу не сказал, что не знает, что произошло в тот роковой вечер 6 ноября, наоборот, всегда подчеркивал, что отказывается об этом говорить.
