Дмитрий Лехович - Генерал Деникин
Ни парижских газет, ни радио. Жизнь очень сузилась. Наш бедный аппарат раздавили в автомобиле, и немудрено: так было всего напихано в машине. Я всю дорогу сидела скрючившись, колени к подбородку, за спиной тюк с подушками, под ногами чемодан с книгами, на коленях корзина с котом. А без радио в такие времена очень плохо.
За хлебом уже надо стоять в очереди, говорят, скоро карточки будут… Жизнь глухого местечка входит в свою колею и течет тихонько, но с некоторой оглядкой, ибо параллельно начинает налаживаться жизнь завоевателя.
Сентябрь 1940 годаВ воскресенье я себя чувствовала немного лучше, и Иваныч (так Ксения Васильевна иногда величала своего мужа) решил меня «вывести в шумный свет». Потихоньку поползла с ним до озера и там села у кафе под соснами пить «оператив», как он говорит. Смотрели, как местные жители играли в какую-то игру, бросали деревянный шар в три стоящие штуки (не знаю, как называются) вдоль одной из стенок дощатого угла. Иваныч говорит, что это нечто вроде наших русских «городков». Играли дяди больше уже на возрасте… и игра их очень увлекала.
27 октября 1940 годаПереехали на новую квартиру, наш старый барак уж совсем не приспособлен для зимы. Тут хоть домик каменный, хоть с отоплением тоже неважно. Зато теперь мы на большой дороге, с утра до вечера видим немцев - пешком, на вело, на мото, на легких автомобилях и на громаднейших грузовиках, да и на лошадях… Получила радио!
29 октября 1940 годаИваныч в соседней комнате что-то стучит молотком, на мой вопрос отвечает: «Прибиваю на стенку карты бывшей Франции и бывшей Европы».
27 декабря 1940 годаПятый день стоят лютые морозы. Беда… У нас было еще кило 10 картошки -померзла… Сколько у нас градусов в комнате - не знаю, но думаю - не больше 2-3. Я лежу одетая в 4 шерстяных шкурках, под периной, с грелкой, и руки стынут писать… Иваныч ходит как эскимос, все на себя наворотил.
30марта 1941 годаВчера мы съели свою последнюю коробочку сардинок, а масло из нее сберегли, чтобы заправить сегодняшнюю чечевицу. К великому возмущению кота Васьки, который всю свою жизнь считал своей кошачьей привилегией вылизывать сардиночные коробки. Бедный наш старичок научился есть серые кисловатые макароны, но при этом всегда смотрит на нас с укором… Хуже всего наше дело со штанами: не успела я вовремя мужу купить. Последние снашиваются, а пиджаков хватит.
2мая 1941 годаМировые события развиваются. Судьба забросила нас в глушь. Здесь живем среди маленьких людей - рабочих, крестьян, обывателей. Одиночество вдвоем. Моя болезнь приковывает меня неделями к кровати. Все друзья, знакомые и люди нашего образа мыслей далеко. Вот и решила записывать, что вижу, слышу и думаю. Благодаря TSF знаем о больших событиях мирового масштаба и имеем о них свое суждение; благодаря условиям своего нынешнего существования видим жизнь страны внизу, в самой народной толще и улавливаем настроения и реакции простых людей.
К тому, что сказано в отрывках из дневника, надо добавить следующее: с детства бегло владея немецким языком, Ксения Васильевна оказалась в Мимизан чуть ли не единственным человеком, который без посторонней помощи мог изъясняться с немецкими оккупационными властями. Вскоре молва об этом обежала всю округу, и к жене генерала Деникина приходило множество народу за содействием и помощью. Люди ценили щедрую и бескорыстную отзывчивость, с ними завязывались личные отношения, и сама не зная как, Ксения Васильевна оказалась доверенным человеком местной французской «интеллигенции» - врача, аптекаря, кюре. Эти люди слушали запретные радиопередачи из Лондона.
Они ненавидели немцев и не могли примириться с разгромом Франции. Одни прятали евреев, случайно попавших в это захолустье, другие в своем противлении немцам шли гораздо дальше.
22 июня 1941 года, в день германского вторжения в Россию, немцы в Париже, из «предосторожности», арестовали множество русских эмигрантов, лояльность которых была им неизвестна или сомнительна. Аресты начались с раннего утра, когда про войну еще никто не знал. Решение это касалось как мужчин, так и женщин. Возраст, по-видимому, не играл роли. Во французской же провинции, в частности в департаменте Ландов, русских задерживали в возрасте до 50 лет, аресты (без объявления причин) начались на несколько дней раньше.
15 июня перед домом, где жили Деникины, остановился немецкий военный грузовик с тремя солдатами и унтер-офицером. Унтер-офицер потребовал от Ксении Васильевны ее бумаги, посмотрел год рождения и приказал садиться в грузовик.
Не подозревая о том, что происходит на улице у подъезда его дома, Антон Иванович работал в огороде.
Когда жена ему крикнула, что ее арестовали немцы и увозят в грузовике, генерал сначала не понял, в чем дело. «Да ты с ума сошла, -сказал он, - они, наверное, за мной…» Но это было не так.
В грузовике уже было несколько арестованных, среди них -племянница Ксении Васильевны и муж племянницы, жившие неподалеку от Мимизан. Их сына, мальчика шести лет, соседи доставили к Антону Ивановичу. Старик и мальчуган пробыли вдвоем около двух недель.
Арестованных повезли в главный город департамента и поместили в реквизированном особняке, превращенном немцами в тюрьму. Дом был в саду, вокруг сада чугунная решетка. На допрос арестованных водили в центр города в гестапо; обвинений ни в чем не предъявляли, просто продержали в тюрьме до 1 июля.
Сидя под арестом, Ксения Васильевна прислушивалась к тому, что сообщало радио, находившееся в соседнем караульном помещении, где была германская стража. Свои впечатления она набросала на клочке бумаги, а впоследствии переписала их в свой дневник.
21 июня 1941 годаПо радио говорят только о «слухах» (о нападении Германии на СССР), идущих чаще всего из Швеции. Московское радио совершенно выхолостилось, даже никаких намеков нет. Корректность и абстрактность неестественные. Что думать про это нам? Огорчаться, радоваться, надеяться? Душа двоится. Конечно, вывеска мерзкая СССР, но за вывеской-то наша родина, наша Россия, наша огромная, несуразная, непонятная, но родная и прекрасная Россия.
23 июня 1941 годаНе миновала России чаша сия! Ошиблись два анархиста. А пока что немецкие бомбы рвут на части русских людей, проклятая немецкая механика давит русские тела, и течет русская кровь… Пожалей, Боже, наш народ, пожалей и помоги!
6 июля 1941 годаОбращались с нами прилично и все повторяли, что мы не арестованные, а интернированные. Кормили неплохо, не хуже и не лучше, чем сейчас здесь все кормятся, но сидели мы за решеткой, охраняемые часовыми, без простыней и подушек. Допрашивали 2 раза и очень настойчиво расспрашивали, кто украинец. Так как переводчицей служила я, то в украинцы никто из нашей группы не записался. Самое интересное из этой странички моей жизни -это беседа с часовым… Все были люди старше 40 лет, большинство мастеровые из Баварии, но были и крестьяне из Бранденбурга и Шварцвальда… десяток с половиной людей, которые нас охраняли, по трое, сменяясь раз в сутки, все были народ симпатичный и добродушный и к нам относились не только хорошо, но и с явной симпатией, часто делились с нами своим пайком, угощали фруктами и пивом. Беседовали мы долго и обо всем.
Были настроенные очень воинственно, уверявшие нас, что с советской Россией они покончат в 6 недель и что из Украины, включая Дон, Кубань, Кавказ и бакинскую нефть, будет устроен протекторат на манер чешского, а в Москве будет поставлено «национальное» правительство. После разгрома России будет фюрером предложен мир еще раз, но Англия, наверное, откажется, и тогда этот злостный остров будет взят, но погибнет большинство населения. Что делать, гангрена должна быть уничтожена. И к зиме мир всюду начнет воцаряться. Новый порядок и Германия его устроит так, что впредь не будет возможности никому начать войну… Они все нас уверяли, что Россия первая напала на них, нарушив все свои договоры. Также все дружно высказывали свое презрение к Италии.
Тюремное заключение кончилось так же неожиданно, как и началось.
Волнуясь за Антона Ивановича, за шестилетнего мальчика-сына племянницы, Ксения Васильевна написала по-немецки письме генералу в комендатуру германских войск, расположенных в районе Биарритца. Его имя она узнала от солдат, несших караульную службу. В письме этом она сообщила свою фамилию, сказала, что арестована, вины за собой не знает, что сидит в тюрьме без предъявления ей каких бы то и было обвинений. Письмо, отправленное через немецкого офицера - начальника караула, дошло по назначению и произвело, по-видимому, сильный переполох.
Немецкий генерал сразу же лично явился в тюрьму. К нему вызвали Ксению Васильевну.
