Уильям Дитрих - Пирамиды Наполеона
— Астиза! Скорей!
Земля проносилась под нами с нарастающей скоростью.
Устав от бесконечной гонки, Астиза поднималась довольно медленно. Стиснув зубы и полыхая злобным взглядом, Силано быстро догонял ее. Я нагнулся и протянул руку. И в тот момент, когда Астиза схватила меня за руку, он вцепился в ее лодыжку.
— Он схватил меня! — Она ударила его другой ногой, и он, прошипев что-то, слегка сполз вниз, но удержался на веревке и вновь быстро дотянулся до ее ноги. — Он присосался ко мне, как пиявка!
Перегнувшись через борт корзины, я тащил Астизу наверх.
— Ничего, я втяну тебя сюда и перережу веревку!
— Он уже ухватился за меня обеими руками! Он висит на мне!
— Ударь его хорошенько, Астиза! Пни посильнее!
— Я не могу, — крикнула она. — Он стиснул мне ноги обеими руками.
Я глянул вниз. Этот дьявол сжимал ее ноги, точно удав, его лицо пылало фанатичной одержимостью. При всем старании я не смог поднять их двоих: в общей сложности они весили слишком много.
— Признавайся, что ты узнал, Гейдж! — крикнул он. — Тащи меня, иначе нам всем крышка!
Шар, с трудом поднимаясь, тяжело двигался менее чем в ста футах от земли. Мы пролетели над берегом и уже оказались над речными отмелями. Конте бежал за нами по берегу. Впереди я заметил французских пехотинцев, изумленно наблюдающих за нашей компанией. Мы пролетали так близко, что при желании они могли бы перестрелять нас всех.
— Во всем виновато кольцо! — крикнула Астиза. — То кольцо, что ты заставил меня надеть! Я забыла снять его! Это проклятие, Итан, проклятие!
— Нет никакого проклятия!
— Сними его с меня!
Но ее руки намертво вцепились в канат, и снять с ее пальца это дурацкое кольцо я мог, разве что отрубив его. А обхвативший ее ноги Силано висел слишком далеко от меня.
Тогда у меня появилась одна идея.
— Возьми мой томагавк! — крикнул я. — Тресни его по голове!
Напрягая остатки сил, она высвободила правую руку, ту, что без кольца, схватила протянутый ей топорик и швырнула его в Силано. Но он, услышав наш разговор, сместился вниз и, продолжая удерживать ее лодыжки, склонил голову. Топор чиркнул его по волосам. Она не смогла удержаться на одной руке и опустилась вниз на пару футов, обдирая ладони и выскальзывая из моей руки. Я вновь начал усиленно тянуть вверх веревку, но не смог поднять ее.
— Астиза! — крикнул Силано. — Не надо! Ты же знаешь, я по-прежнему люблю тебя!
Его слова точно парализовали ее на мгновение, поразив также и меня. В ее глазах блеснуло воспоминание, и множество вопросов завертелось в моей голове. Он любил ее? Она сказала, что не любила его, но…
— Не верь ему! — крикнул я.
Она яростно рубанула по воздуху томагавком.
— Итан! Я не могу больше держаться! Втягивай веревку!
— Вы слишком тяжелые! Стряхни его! Солдаты сейчас начнут стрелять! Они перебьют нас всех, если мы не поднимемся выше!
Если бы я попытался слезть по веревке, чтобы добраться до Силано, то мы полетели бы вниз все втроем.
Она дернулась всем телом, но граф вцепился в нее, как клещ. Она соскользнула еще немного.
— Астиза, сейчас они начнут стрелять!
В отчаянии она глянула на меня.
— Я не знаю, как избавиться от него.
Она всхлипнула.
Шар медленно несло по ветру, наш вес оказался слишком тяжелым для быстрого подъема, а внизу поблескивали воды Нила.
— Астиза, пожалуйста, — взмолился граф. — Еще не поздно…
— Ударь, ударь же его! Иначе нас всех пристрелят!
— Я не могу, — выдохнула она.
— Бей!
Астиза подняла на меня полные слез глаза и прошептала:
— Найди ее.
Потом, резко отклонившись в сторону, она рубанула томагавком по веревке. Витые нити с треском разорвались и лопнули.
Через мгновение они с Силано полетели вниз.
Избавившись от лишней тяжести, шар взмыл вверх, точно пробка из шампанского, он так резко набрал высоту, что я, потеряв равновесие, рухнул на дно корзины.
— Астиза!
Но я не услышал никакого ответа; снизу донеслись только крики, сопровождающие их падение.
Поднявшись, я успел увидеть колоссальный всплеск речной воды. Их падение на время отвлекло солдат, но вскоре все мушкеты вновь нацелились в сторону шара. Его уносило все дальше. До меня долетела резкая команда, ружья полыхнули огнем, и в воздух поднялось огромное облако дыма.
Я слышал свист пуль, но все они пролетали слишком низко, не задевая меня.
В отчаянии вглядывался я в уносившуюся вниз речную ленту. Восходящее солнце слепило глаза, и Нил казался ослепительно сияющей зеркальной гладью. Мелькнула ли в ней чья-то голова или даже две? Неужели они оба выжили после падения? Или то была лишь игра света?
Чем сильнее я напрягал зрение, тем меньше был уверен в том, что видел. Солдаты с громкими криками носились по берегу. Постепенно речная даль расплылась в тумане, мои надежды рассыпались в прах, стремления остались далеко позади, и жуткая тоска одиночества сжала мое сердце.
Впервые за много лет из глаз моих полились слезы.
Нил превратился в расплавленное серебро, и больше я уже ничего не видел.
* * *Я продолжал набирать высоту. Где-то далеко внизу маячил Конте, остолбенело следивший, как тает в воздухе его драгоценное детище. Полет шел уже на высоте минаретов, отсюда открывался панорамный вид на затуманенные облаками дыма крыши Каира. Мир съежился до игрушечных размеров, грохот стрельбы затих. Ветер нес меня на север, вниз по течению реки.
Вскоре шар оказался выше пирамид, а потом и выше гор. Я вяло размышлял о том, что если подъем будет неуклонно продолжаться, то солнце просто спалит меня, как Икара. Покрытый утренней дымкой Египет расстилался подо мной во всей его коварной и витиеватой красоте. Полосы растительности, словно змеи, ползли на юг по нильским берегам, а их очертания сливались за горизонтом, оставляя за собой лишь призрачный след в океане золотистого песка. На севере, в направлении моего полета, веером раскрывалась зелень нильской дельты с бурыми протоками, которые стекали в большое озеро, заполненное птичьими стаями и опушенное стройными финиковыми пальмами. Впереди поблескивало безбрежное Средиземное море. Там, наверху, царила мертвая тишина, и все наши недавние треволнения казались дурным и тревожным сном. Корзина тихо поскрипывала. Я услышал крик птицы. Ничто не могло скрасить моего одиночества.
И зачем только я заставил ее нацепить дурацкое кольцо? Теперь у меня нет ни сокровищ, ни Астизы.
Почему я не послушался?
Потому что мне необходимо найти эту проклятую книгу Тота, чтобы вбить хоть немного ума в мою собственную дубовую башку, подумал я. Потому что я был самым никчемным ученым в этом мире.
Внезапно ослабев, я сполз на дно корзины. Жизнь явно была перенасыщена событиями. Пирамида закрылась навеки, бин Садр провалился в преисподнюю, ложа египетского обряда потерпела фиаско. Я сполна рассчитался за смерть Тальма и Еноха. Даже Ашраф воссоединился со своими людьми, чтобы бороться за Египет. А я не достиг ничего, разве что обрел веру.
Веру в только что потерянную женщину.
«Вот она, погоня за счастьем!» — с горечью подумал я. Может, падение в Нил было бы спасительным шансом. Сломленный духом и телом, я чуть ли не бредил. Мне хотелось вернуться в Каир и во что бы то ни стало разузнать о судьбе Астизы. И хотелось проспать тысячу лет.
Шар не позволил мне ничего. Его баллон сшили на совесть. На высоте было холодно, я дрожал в мокрой одежде, и мне стало дурно от безумного головокружения. Рано или поздно это хитроумное изобретение должно опуститься, и что же будет тогда?
Пестревшая внизу дельта напоминала волшебную страну. Величественно покачивали кронами ряды финиковых пальм. Поля раскинулись огромным лоскутным одеялом. По древним дорогам тащились запряженные осликами тележки. С воздуха все казалось чистым, аккуратным и безмятежным. Люди всплескивали руками и бежали, следя за моим передвижением, но все они быстро остались далеко позади. Небеса налились синевой. Вот я и сподобился увидеть небеса.
Меня продолжало сносить к северо-западу. Через пару часов я заметил Розетту в устье Нила и Абукирский залив, где потерпел сокрушительное поражение французский флот. Далее завиднелась Александрия. Осталось позади побережье с его кремово-пенным прибоем, и я улетел в просторы Средиземного моря. Значит, я все-таки могу утонуть.
Почему же я давным-давно не избавился от этого медальона?
И тут я заметил корабль.
Впереди на средиземноморской глади маячил фрегат, он держал курс на Розетту, где Нил вывалил в море свой длинный шоколадный язык. Крошечное судно блестело на солнце, оставляя за кормой пенный кильватер. Море покрывали стада белых барашков. Ветер трепал полотнища флагов.
