Виктор Мережко - Сонька. Конец легенды
Женщина отступила на шаг, кивнула Даше.
— Проводи господина.
Вдвоем они проследовали по длинному коридору в крайнюю комнату, девочка толкнула дверь.
— Папенька, к вам гость.
Егор Никитич сидел на кровати за столом, перед ним были выпитая до половины бутылка водки и кусок хлеба, очищенная луковица и соль.
Следователь тяжело повернулся, узнал гостя, махнул:
— Проходите, ваше благородие!
Кудеяров шагнул в комнату, пошарил глазами, куда бы присесть, и в результате пристроился также на кровати.
— Здравствуйте, Егор Никитич… Вы признали меня?
Тот не ответил, кивнул дочери:
— Неси стакан.
— Я не пью, — поспешно объяснил граф. — Не беспокойтесь.
— В таком случае зачем пришли?
— Есть разговор.
— Не получится. Будем беседовать, когда оклемаюсь.
Даша все-таки принесла второй стакан. Гришин отодвинул его, налил водку в свой, медленно, с отвращением выпил.
— Печально живете, — произнес Константин, обводя взглядом стены.
— Зато вы весело.
— Я не в том смысле. Бедновато.
Следователь удивленно повернулся к нему.
— Да?.. А вы, граф, полагали, что следователь должен жить богато?
— Ну, не то чтоб богато, но хотя бы сносно.
— Вы пришли дать мне денег?
— Папенька… — тут же вмешалась Даша.
Отец посмотрел на нее, сипло рассмеялся:
— Переживает за отца… Точнее, за его честь, — подтянул к себе, поцеловал в лоб. — Иди к матери, нужно — позову.
— Я видела в окно, что вы приехали на автомобиле, — неожиданно обратилась девочка к гостю. — Прокатите меня?.. Я никогда еще не каталась на машине.
— Дочь! — погрозил отец. — Береги честь!.. Все начинается с малого!
— Непременно прокачу, — улыбнулся Даше Кудеяров. — Можно даже сегодня.
— А поглядеть на автомобиль можно?
— Можете в него даже забраться, сударыня.
— Благодарю, — она сделала книксен и почти бегом удалилась.
— Ну? — посмотрел на гостя следователь. — Излагайте.
— Разумеется, — тот сел поудобнее, прокашлялся в кулак. — Я относительно госпожи Бессмертной.
— С ней что-то уже случилось?
— Я пришел посоветоваться, Егор Никитич. — Константин снова прокашлялся. — Мне известно, что вы особым образом относитесь к мадемуазель…
— Откуда вам это известно?
— Она сама как-то обмолвилась. Мы ведь были дружны с ней.
— Были!.. Потом вы оказались в полиции, и дружба, как я предполагаю, закончилась.
— Напротив. Именно в полиции я осознал всю сложность положения бывшей примы.
— Вас били?.. Рвали ногти на пальцах? — хмыкнул Гришин.
— Бог миловал. Но я побывал в пустых холодных четырех стенах, и этого было достаточно, чтобы представить возможную драму госпожи Бессмертной.
Егор Никитич снова налил себе водки, выпил, занюхал хлебом.
— Красиво говорите, но я почему-то вам не верю, граф… Почему?
Тот неловко пожал плечами.
— Поверьте, я пришел с самыми добрыми намерениями, Егор Никитич.
— И в чем они заключаются?
— Я хочу разыскать мадемуазель. Разыскать и спасти… Увезти из города, дать ей денег, разъяснить ей самой весь ужас обстоятельств. Это необходимо сделать, Егор Никитич!.. И вы обязаны мне помочь.
— Прежде всего, никому ни в чем я не обязан. А затем — с чего вы взяли, что мне известно местонахождение артистки?
— Мне так казалось.
— Креститесь, когда кажется, граф… — Гришин помолчал, взвешивая что-то, удивленно хмыкнул. — Хотя, черт его знает, может, в ваших словах и есть правда, — он поднял тяжелую голову, уставился мутными глазами на гостя. — Я сам для себя являюсь загадкой… Во мне живут два существа — алчное и сострадающее. Алчное вполне объяснимо: бедность и неопределенность семьи. Сострадание?.. Здесь полный мрак… По идее, я не имею права никому сострадать. Я — безжалостный карающий меч ничтожной власти. Да, власть ублюдочна, тем не менее я обязан ломать кости и рубить головы. И вдруг сострадание… Пытался помочь воровке и от ничтожности своей едва не застрелился. Теперь пытаюсь спасти дочь воровки. И не просто дочь — террористку и, по сути, убийцу! И вдруг сострадание. Сострадание, которое также может привести к печальному концу. Почему так, граф?
— Загадка русской души… Хотя почему только русской? К примеру, князь Икрамов, туземец по сути, вдруг также выразил свое сострадание к бывшей приме.
— Господин Икрамов?.. Начальник сыска, и — сострадание?
— Представьте. И даже просил передать мадемуазель о его искреннем беспокойстве.
— Простите, граф, но вы идиот… Или провокатор! И вообще вы мне глубоко неприятны.
— Если я так вас раздражаю, мне лучше уйти.
— Да? — пьяно удивился следователь. — Но вы, кажется, обещали прокатить мою дочь!
— Я помню.
— А еще что вы обещали?
— Кажется, все.
— Короткая же у вас память, граф… Вы обещали помочь госпоже Бессмертной.
— Если вы подскажете ее адрес.
Следователь подумал, качнул головой:
— Хорошо, подскажу. Но вы должны помнить следующее. Если вы прибыли сюда по злой воле, вам это аукнется. Даже не от меня — от Господа!.. Помните это, сударь.
Провожать Гришин гостя не стал. Кудеяров вышел от него, миновал коридор, увидел в одной из комнат молчаливых жену следователя и двух пареньков и лишь в прихожей неожиданно натолкнулся на Дашу.
— Я готов, мадемуазель.
— Вас возле автомобиля ждет госпожа, — произнесла та, глядя на графа большими печальными глазами.
— Госпожа?.. Какая госпожа?
— Видимо, та, с которой вы приехали.
— Я приехал один, — произнес озабоченный граф. — И что же, она ждет меня?
— Да, возле автомобиля.
— Странно. — Константин в некоторой растерянности потоптался, спросил: — Вы с ней беседовали?
— Она спросила, скоро ли вы освободитесь.
— Что же вы ответили?
— Ответила, скоро, так как папенька не совсем здоров.
— Надеюсь, вы не сообщили даме, что ваш папенька следователь?
— Она сама об этом знает.
— Действительно странно, — пробормотал граф и неожиданно предложил: — Может, все-таки составите мне компанию?
— Вы ее опасаетесь? — спросила девочка.
— Кого?.. Госпожу?.. Почему я должен ее опасаться? Я ее не знаю, — граф протянул руку. — Идемте?
— Идемте.
Они покинули квартиру, стали спускаться вниз, не заметив в глубоком стенном проеме второго этажа ту самую даму.
Это была Ирина.
Константин и Даша вышли из-под арки.
Поодаль стояла пролетка без клиента.
— Где же ваша госпожа? — озираясь, спросил Константин.
— Видимо, ушла.
— Может, вам показалось?
— Нет, сударь. Я ведь с ней беседовала.
Граф еще раз огляделся, все-таки предложил Даше:
— Я обещал вас прокатить.
— В следующий раз, — с виноватой улыбкой ответила та. — Мне пора домой. Папенька гневаются, если я где-либо задерживаюсь.
— Как прикажете, сударыня.
Кудеяров уселся за руль, завел двигатель, махнул девочке, посигналил и покатил прочь.
Даша проследила, пока он не скроется за углом, вздохнула и побрела в сторону своей арки.
Вошла в парадную, стала подниматься и неожиданно увидела ту самую даму.
Ирина шагнула навстречу девочке, негромко предупредила:
— Не надо меня бояться, мадемуазель.
— А я не боюсь.
— Мне нужна ваша помощь.
— Граф уехал, не дождавшись вас.
— Бог с ним. Зачем он приезжал к вашему отцу?
— Мне неизвестно.
— Не стоит лгать, мадемуазель.
— Даю вам слово чести, сударыня. Папенька не разрешают присутствовать при взрослых разговорах. Но скорее всего они беседовали о госпоже Бессмертной.
— С чего вы так решили?
— Я немножко подслушала. Папенька очень сострадает мадемуазель.
— Граф также?
— Не думаю. Граф любит только себя.
— Госпожа Бессмертная часто навещает вас?
— Никогда не навещала. Хотя я об этом мечтала бы.
Ирина помолчала в раздумье. И вздохнула.
— Благодарю вас. Полагаю, мы еще встретимся.
— А вы, сударыня, кто?
— Тень господина Кудеярова, — усмехнулась Ирина и неторопливо стала спускаться вниз.
…Ночью того же дня к дому, где находилась квартира Глазкова, подкатили сразу две пролетки, набитые полицейскими. Старший чин на бегу жестом велел всем выскакивать и первым бросился к парадной.
Стараясь не сильно стучать сапогами, полицейские поднялись на четвертый этаж, возле двери Глазкова скучковались, стараясь унять дыхание, старший потрогал дверь — она была не заперта.
Он осторожно перешагнул через порог, следом за ним стали заталкиваться в квартиру остальные.
Кто-то из них зажег свет, старший закричал истошно:
— Все остаются на местах!.. Не двигаться!
