Оливер Пётч - Дочь палача и ведьмак
Но даже Симон не смог удержать Петера, когда тот наклонился к Маттиасу и погладил его по забрызганным кровью рыжим волосам.
— Маттиас заболел? — спросил мальчик обеспокоенным голосом.
Магдалена кивнула.
— Маттиас очень болен, — ответила она тихо. — Он скорее всего умрет. — С тревогой взглянула на галерею, от которой тянулась лестница на колокольню. — Но, может, он скажет нам перед этим, что происходит… Маттиас, ты слышишь меня? — Она снова повернулась к израненному подмастерью. — Кто там, наверху? Если ты хочешь еще что-то исправить, то сейчас самое время!
Маттиас что-то проворчал, затем пошарил под грязным, изорванным сюртуком и вынул восковую табличку с грифелем. И принялся что-то записывать.
— Чего он возится? — простонал Симон. — Виргилиус там нашего сына сейчас убьет!
— Подожди… — Магдалена подняла руку, но и она беспокойно поглядывала на колокольню, заметную сквозь отверстие в крыше. — Еще немного! Это может быть важным!
Маттиас наконец управился и со стоном протянул табличку Магдалене. Она торопливо пробежала по строкам.
Виргилиус с мальчиком наверху. Твой отец с настоятелем тоже. С мальчиком все хорошо. Прошу тебя, не говори им потом ничего плохого про меня. Ты не знаешь всей правды.
Магдалена с грустью смотрела на размашистые строки.
Ты не знаешь всей правды…
Она снова взглянула на Маттиаса. Он отвернулся и теперь неподвижно смотрел в потолок, а сверху на него сыпались красно-зеленые листья.
— Маттиас умер? — робко спросил Петер.
Магдалена кивнула. Она не сдержалась, и по щекам ее скатилось несколько слезинок.
— Он… теперь он на небесах, с Господом. Мы уже никогда не узнаем, почему он связался с этим сумасшедшим. Но в глубине души я уверена, что он был хорошим человеком.
— Хорошим человеком? — Симон возмущенно встряхнул головой. — Магдалена, он похитил наших детей! Это убийца и преступник!
— Отец тоже казнил немало убийц, которые при другой жизни могли бы стать святыми, — ответила Магдалена едва слышно. — А сколько подлецов живет на свободе и купается в роскоши…
Она перекрестилась. Затем поднялась, расправив плечи, и велела мужу:
— Оставайся с Петером! А я поднимусь наверх и верну своего сына. Если отец с настоятелем не смогут этого, придется все сделать самой… Дьявол бы забрал этого Виргилиуса!
Не сказав больше ни слова, Магдалена устремилась к скрытой во тьме галерее.
Мгновением раньше Куизль по взгляду Виргилиуса догадался о его намерении.
Этого мгновения хватило, чтобы броситься к парапету. Время словно замедлилось, и Пауль на глазах у Якоба полетел вниз. Палач вытянул руку и успел схватить орущего ребенка за воротник. Раздался страшный треск, но рубашка выдержала. Размахивая руками и ногами, Пауль, подобно марионетке, болтался на вытянутой руке деда.
Куизль с нечеловеческим ревом втянул мальчика обратно, и тут сзади его толкнул Виргилиус. Несколько бесконечно долгих мгновений Якоб раскачивался у перекладины, а за спиной диким голосом визжал часовщик:
— Жертва! Это моя жертва! Мальчишка нужен мне, чтобы вернулась Аврора!
Резкий порыв ветра помог палачу восстановить равновесие. Он еще раз бросил взгляд в зияющую пустоту, после чего изо всех сил рванулся назад, на платформу. Мальчик невредимым упал рядом и крепко ухватился за деда.
— Все кончено, Виргилиус! — прокричал сквозь бурю настоятель. — Остановись и возвращайся в лоно Господа! Пока еще не слишком поздно…
— Никогда!
Взгляд у Виргилиуса затуманился, глаза зловещим блеском засверкали во тьме. Он насмешливо рассмеялся:
— Господь забрал у меня любимую, как же мне вернуться теперь в его лоно? Он посмеялся надо мной и отрекся от меня!
Прогремел гром, но Виргилиус кричал так громко, что голос его заглушал даже мощные раскаты:
— Я сам могу стать Господом, он мне не нужен! Как ты не понимаешь, Маурус? Одна лишь вера дает этому молоху безграничную власть. Я использовал эту веру, чтобы вернуть Аврору!
— Только Богу дана власть над жизнью! — вскричал настоятель и с поднятыми руками шагнул к брату. — Покайся, Виргилиус. Позволь мне отпустить тебе грехи.
— Плевать мне на твое отпущение! Плевать на Бога!
Виргилиус бросился к своей кукле, схватил ее за жесткие руки и поднял глаза к темному небу.
— Все, что мне нужно, это одна-единственная молния! — закричал он. — Настанет день, и мы поймем, что даже в молнии нет ничего божественного. Что это лишь чудо природы и из него можно извлечь пользу.
Виргилиус схватился за толстую проволоку, связанную с носилками более тонкими проволочками, и стал тщательно проверять соединения.
— Это… всему виной какая-то ошибка, иначе молния давно ударила бы в крышу, — бормотал он. — Точно, так и есть. Следует быть внимательнее, если хочешь отречься от Бога. Как часовщик. Нужно…
С лестницы вдруг снова донеслись торопливые шаги. Виргилиус развернулся и уставился на женщину, показавшуюся в проеме, но в темноте едва различимую. Волосы у нее вымокли под дождем, она гордо подняла голову и, точно разгневанная богиня, выставила вперед подбородок. Она тяжело дышала после подъема по крутой лестнице и пальцем показывала на часовщика.
Виргилиус восторженно вскрикнул, затем, словно осекшись, нерешительно спросил:
— Аврора, это… это ты? Ты наконец вернулась, спустя столько лет? Но… — Он перевел взгляд с женщины на автомат, а потом снова на женщину. — Как… как это возможно? Молния…
— Отправляйся в ад, Виргилиус! — прошипела Магдалена.
В тот же миг раздался грохот, настолько громкий, что Куизль решил, будто сама башня раскололась посередине. В следующее мгновение с потолка прямо к кукле устремился луч синего света. Виргилиус по-прежнему держался за проволоку. Внезапно его охватило голубоватое сияние, и он засветился, словно окруженный гигантским венцом. С волос, из рукавов и даже из ушей вырвалось пламя. Виргилиус раскрыл рот в пронзительном, нечеловеческом вопле, но и оттуда заструились крошечные языки пламени.
Часовщик дергался и дрожал, все тело его тряслось, а рука по-прежнему сжимала проволоку. В конце концов он вспыхнул, словно гигантский факел.
Силой взрыва Куизля отбросило на край платформы. Вокруг уже бушевало пламя. В ушах тонко звенело, кровь с шумом прилила к голове, и палач ничего не слышал. Он увидел, как настоятель, задыхаясь от кашля и в горящей рясе, пополз к лестнице. В углу напротив сидела Магдалена и прижимала к себе сына. Она бешено вращала глазами, что-то кричала, но слов Якоб разобрать не мог.
Он вскочил, бросился к Магдалене, подхватил ее и ребенка и повел их к люку. С потолка начали рушиться горящие доски; Куизлю искрами подпалило бороду, но палач не останавливался, а только следил, чтобы дочь с внуком благополучно добрались до лестницы. И спустился лишь следом за ними.
Он оглянулся в последний раз на Виргилиуса: тот по-прежнему горел. Словно горящее чучело, он стоял рядом с любимой Авророй, охваченный пламенем и обугленный, и скалился на созданный собственными руками автомат. Восковое лицо куклы растеклось, как мед, и взору открылись железо и проволока. Мертвые глаза Авроры пылали, и на мгновение палачу показалось, что не Виргилиус вцепился в нее, а сама кукла крепко держала своего создателя.
Затем с потолка обрушились несколько балок и погребли под собой странную пару.
Куизль устремился вниз по лестнице, а над головой у него разразился настоящий хаос. Магдалена с Паулем опережали его лишь на несколько ступеней. Ветер, мечась в полой башне, сильнее раздувал огонь, превращая его в адское пламя, от которого им всем приходилось спасаться. Они бежали, спотыкаясь на крутых ступенях, несколько раз оступались и едва успевали хвататься за перила.
Когда они наконец выскочили на галерею, там их уже дожидались Симон с Петером. Куизль испытал невероятное облегчение, когда увидел старшего внука и зятя невредимыми. Рядом с ними стоял, откашливаясь, брат Маурус. Ряса у него обгорела до колен, лицо покрылось копотью, но сам настоятель не пострадал.
— Это… Господь его наказал, — прохрипел он, глядя перед собой. — Мы лицезрели самого Бога.
— Если не поторопимся, то свидимся с ним еще раз, — ответил Куизль и подтолкнул всех к выходу. — Этот пожар, чего доброго, весь монастырь уничтожит.
Охваченная пламенем колокольня, словно гигантский факел, разгоняла тьму. Горящие балки и доски рушились на церковную крышу. В считаные минуты загорелась уже сама церковь, и огонь грозил перекинуться на соседние постройки.
На площади стали собираться монахи, а также паломники и деревенские жители. Все они беспомощно взирали на ревущее пламя, которое не в силах был затушить даже затихающий дождь.
— Это конец монастыря, — прошептал настоятель, стоявший рядом с Куизлем.
