Светлана Белова - Визитатор
Впрочем, став студентом, он быстро научился компенсировать бытовую неустроенность тем или иным способом.
Их было пятеро закадычных друзей, все родом из Пикардии и все балансировали на грани бедности и нищеты. После лекций они частенько отправлялись на правый берег, от скуки задирали грузчиков с Гревской пристани, любезничали с рыночными торговками в обмен на кусок сдобного пирога, и с легким сердцем заканчивали день в какой-нибудь таверне, распивая кувшин дешевого вина.
Такая жизнь их вполне устраивала и все бы ничего, если бы деньги не имели дурного свойства заканчиваться. Когда голод брал их за горло железной рукой, они по очереди писали домой слезные письма, прося у родителей денег. Тут-то и пригодилось красноречие будущего пономаря. Сочиненный загодя текст, он перекраивал в зависимости от обстоятельств и неизменно добивался результатов — деньги приходили.
А где деньги, там всегда найдется более-менее сытная еда, вино и прочие радости жизни. Устроить ночью попойку прямо на соломе в лекторском зале с девицами мамаши Гуло — в этом была особая бравада!
В тот год они прокутили свои скудные гроши удивительно быстро. До Рождества оставалось еще два месяца, но уже было ясно, что денег им не хватит. Потягивая кислое вино из деревянной кружки, — хозяин таверны часто наливал им в долг — будущий пономарь, а пока только бедный парижский студент, обнимал за талию Жанетту, горничную жены королевского нотариуса, и диктовал Этьену письмо:
«Моей дорогой матушке сыновний привет и почтение. Спешу успокоить и обрадовать Вас тем, что, хвала Богу, сын Ваш пребывает в добром здравии и посвящает себя полностью учебе. У меня хорошие, преуспевающие в науках товарищи».
Написав последнее предложение, Этьен не удержался и хохотнул.
«Однако жизнь в Париже слишком дорога, книги, чернила, и прочие нужные студенту предметы стоят дорого, да и башмаки, что Вы прислали в прошлом году, совсем прохудились, так что стало невозможным посещать занятия, не промочив ног».
Этьен поставил жирную точку и покосился на ноги хозяина таверны. Башмаки, отданные тому за долги, прохудившимися отнюдь не выглядели. Подавив вздох — башмаки все-таки ему очень нравились — Этьен продолжил писать под диктовку.
«Дабы нехватка денег не помешала достичь результатов, на которые Ваш сын не без оснований рассчитывает, полагаюсь на Вашу материнскую нежность и прошу выслать мне немного денег. Знаю, что Вы не оставите мою слезную просьбу без ответа и позволите мне завершить обучение и с честью возвратиться в родной край».
На этом следовало закончить письмо заверениями в сыновней любви. Но Этьен, снова покосившись на ноги хозяина таверны, быстро дописал:
«С подателем сего Вы, моя любезная матушка, можете также передать пару новых башмаков».
Колокол церкви Сен-Мерри возвестил об окончании трудового дня. Не прошло и четверти часа, как таверна забилась до отказа подмастерьями шорников и волочильщиков проволоки. Стало не продохнуть, горький запах сбежавшего молока смешался с запахом пота и лука, съеденного еще за обедом. Хозяин приоткрыл дверь и снаружи потянуло осенней прохладой.
Вскоре после того, как дозорный сторож в первый раз прошел по улице, в дверях таверны появился монах-францисканец. Он внимательно огляделся, после чего направился к столу, где сидели школяры, заканчивая последний на этот вечер кувшин вина.
Подсев к ним, монах развязал суму для подаяний, от которой исходил аппетитный дух, и нарочито долго в ней рылся. Цели своей он добился легко: заинтригованные школяры следили за каждым его движением. Наконец францисканец выложил на стол пирог с рыбной начинкой и кольцо свежей колбасы. Колбаса источала такой дивный аромат, что у неизбалованных подобной роскошью студентов, тут же свело скулы.
За столом воцарилось неловкое молчание.
Школяры изо всех сил боролись с искушением, но не могли отвести глаз от аппетитного кольца на столе. Монах с минуту наблюдал за их душевными муками, потом понимающе улыбнулся и пододвинул соблазнительный харч к ним поближе.
— Вот не знал, что мне с этим делать, — сказал со вздохом монах. — Обет, данный мной, не позволяет прикасаться к мясу. Но вы молоды и вам мясная пища пойдет на пользу. Угощайтесь!
Студенты переглянулись и, недолго думая, в считанные минуты разделались с колбасой, а заодно и с рыбным пирогом. Этьен смел в ладонь крошки со стола и, запрокинув голову, отправил себе в рот.
— Вы я вижу совсем на мели, — посочувствовал сердобольный монах, качая головой.
Школяры молчали, ожидая, что за сим последует. Ведь, ясное дело, просто так святые отцы колбасой не делятся, даже при наличии эфемерного обета. Но монах — вот так странность — недолго посидел с ними, поболтал о том о сем, спросил в каком коллеже они учатся и с тем удалился.
Удивительное происшествие нашло свое объяснение несколько дней спустя, когда давешний францисканец как бы случайно повстречался им на улице. Обрадовавшись старым знакомым, он предложил зайти в ближайшую таверну, сам заказал вино и закуску, а когда компания достаточно опьянела, придвинулся вплотную к будущему пономарю.
— Ты, школяр, мне пришелся по душе еще в первый раз, — зашептал он ему на ухо. — Вот и хочу предложить тебе одно немного рисковое, но выгодное дельце.
Предложение францисканца, действительно, оказалось опасным, и первым порывом бедного студента было отказаться. Но чем дольше он слушал коварного монаха, который подобно эдемскому змею, умалял степень проступка и при этом красочно расписывал соблазнительное вознаграждение, тем быстрее таяла его первоначальная решимость. Дело-то и впрямь, сулило неплохой барыш.
— В часовне Ломбардского коллежа в сундуке под замком хранится казна, а в ней 600 золотых экю, — растолковывал францисканец, — в сундук заглядывают редко, так что кражу обнаружат, дай бог, после Рождества, а то и позже. Да и дело-то само по себе неопасное, а главное — верное.
На вопрос, кто же откроет замок, монах ответил, что есть у него дружок по прозвищу Маленький Жан — подмастерье слесаря. Парень хоть и молодой, но по части взлома — настоящий мэтр, ему с любым замком справиться, что чихнуть, в общем, с какой стороны ни посмотри, осечки быть не может.
А от самого-то студента только и потребуется, что постоять настороже и за эту-то пустяковую услугу ему перепадет, не много ни мало, 200 золотых экю.
Названная сумма устранила последние колебания.
Роли распределили следующим образом: студенту поручался караул, Маленький Жан отвечал за взлом замка, а монах-францисканец брал на себя заботу подготовить беспрепятственное проникновение на территорию Ломбардского коллежа. Ему, заявил монах, это труда не составит, поскольку с аптекарем, чей дом соседствует с владениями интересовавшего их коллежа, он уже успел завязать дружбу.
Предприятие, назначенное в ночь на будущее воскресенье, едва не сорвалось в последний момент — Маленький Жан до бесчувствия напился, гуляя на свадьбе у дочери мастера. Злой, как цепной пес, францисканец в течение часа приводил его в чувство, окуная по пояс в бочку с водой в доме старьевщика Буре. Старьевщик, помимо своей основной деятельности, приторговывал краденым, и, по словам монаха, мог им пригодиться, если в часовне кроме мешочка с деньгами они обнаружат кое-что еще.
Титанические старания францисканца не пропали даром — к полуночи Маленький Жан уже мог самостоятельно передвигаться и соображать, что от него требуется. Школяр и монах сбросили длинные платья клириков, облачились в короткую одежду, накинули капюшоны и стали похожи на подмастерьев.
В час, когда добропорядочные горожане видели десятый сон, троица грабителей миновала базилику Святой Женевьевы и ступила на извилистую улочку, направляясь к дому аптекаря.
Вдалеке лаяли собаки, а где-то совсем рядом с глухим стуком билась о стену незапертая ставня. Порывы холодного ветра срывали в садах пожелтевшие листья, недолго кружили их в воздухе, швыряя, в конце концов, под ноги злоумышленников. Несколько робких капель сорвались вниз и растворились в сточной канаве, глубокой бороздой делившей узкую улицу пополам.
Францисканец закинул голову, с удовлетворением всмотрелся в затянутое тучами небо — ни луны, ни звезд, лишь темная вязкая масса.
— Сами небеса благоволят нам, — прошептал он.
Минуту спустя, егко перемахнув через забор, троица оказалась в саду аптекаря. Не успели они сделать и шага, как из темноты, захлебываясь лаем, выскочил хозяйский пес.
— Вот тебе, добрый сторож, — ласково проговорил монах, бросая псу кусок сырого мяса. — А теперь быстро за мной, — скомандовал францисканец, — вон под тем деревом мы найдем лестницу, — он указал в глубину сада, где за силуэтами облетевших деревьев проступала черная громада: стена Ломбардского коллежа.
