Ариана Франклин - О чем рассказали мертвые
Однако более искушенный в обмане Симон был главой миссии, и Аделии пришлось надеть тунику, представлявшую собой трубу из шерсти, которая застегивалась на плечах булавками. Но шелковое белье салернка сохранила. Не потому, что следила за модой, просто даже ради правителя Сицилийского королевства она не согласилась бы надеть дерюгу на голое тело.
Аделия сомкнула веки. Глаза устали после бессонной ночи и болели от света. Она боялась, что у приора начнется жар, но на рассвете его лоб стал прохладным, пульс — нормальным. В целом процедура прошла успешно. Оставалось выяснить, сможет ли он в следующий раз помочиться самостоятельно и без болезненных ощущений. Пока все идет нормально, как сказала бы Маргарет.
Аделия медленно побрела, высматривая полезные растения. Ходить в дешевых башмаках — еще одно вынужденное неудобство — было неловко, но сейчас она не думала об этом. С каждым шагом салернка улавливала сладкие незнакомые запахи. Здесь находилась настоящая кладовая лекарственных трав — вербена, будра, кошачья мята, дубровка, clinopodium vulgare, который англичане называют диким базиликом, хотя он не похож на базилик и пахнет совсем не так. Как-то раз Аделия купила старый английский травник у монахов обители Святой Лючии — они где-то его нашли, но не смогли прочитать. Аделия подарила его Маргарет как напоминание о родине, а потом забрала, чтобы изучить старинный манускрипт.
И вот перед ней иллюстрации из книги, настоящие, живые, прямо возле ног. Волнующая встреча.
Автор травника, упорно ссылаясь на Галена как крупнейшего специалиста, провозглашал неоспоримые, на его взгляд, истины: лавр — для защиты от молнии, валериана — для отвращения чумы, майоран — для закрепления матки. Словно матка у женщины плавает — то вверх, до горла, то вниз, как вишня в бутылке. Думали бы, что пишут!
Аделия начала собирать растения.
Внезапно она ощутила беспокойство. На круглой площадке никого не было. По небу резво бежали облака, по траве проскальзывали тени. В постоянной игре света и тени Аделия приняла чахлый куст боярышника за фигуру согбенной старухи… Раздался резкий крик сороки, заставивший мелких пичуг сорваться с веток и упорхнуть.
Внутренний голос подсказывал, что надо стать как можно незаметнее, а не торчать столбом на открытом месте. Какая же она все-таки дура! Не смогла побороть искушения собрать травы в уединенном месте. Аделия устала от шумной компании, к которой они пристали в Кентербери, и совершила идиотскую ошибку — велела Мансуру присматривать за приором, а сама отправилась на прогулку. Аделии и в голову не пришло, что на нее могут напасть. А между тем ни Маргарет, ни Мансура нет, и если появится мужчина, то расценит ее одиночество как призыв. Это все равно что повесить на грудь дощечку с надписью «Насилуйте меня». И если кто-то откликнется на «предложение», виновата будет именно она.
Будь проклята тюрьма, в которую мужчины заключают женщин! Аделию тяготила и возмущала навязчивая опека Мансура, который провожал ее в темных коридорах салернских школ. Это выглядело нелепо — она ходила с лекции на лекцию, словно привилегированная персона, выделяясь из общей массы студентов. Но потом Аделии преподали урок. И какой! В тот день она сбежала от Мансура, и очень скоро ей пришлось со всей яростью и отчаянием, царапаясь и кусаясь, отбиваться от одного из студентов. Какое унижение — кричать, звать на помощь, которая, слава Богу, поспела вовремя! Потом Аделии пришлось выслушивать поучения профессоров и назидания Мансура и Маргарет, упреки в беспечности, самонадеянности и безразличии к репутации. Нотации показались девушке еще более унизительными.
Никто не выдвигал обвинений против того молодого человека, хотя впоследствии Мансур сломал ему нос — очевидно, желая обучить хорошим манерам.
Аделия сильно встревожилась, но заставила себя пройти немного дальше, держась ближе к деревьям. Она сорвала несколько растений и посмотрела вокруг.
Никого. Трепещут на ветру цветы боярышника, все так же бегут по траве тени облаков.
Громко хлопая крыльями и пронзительно крича, из травы в воздух поднялся фазан. Аделия резко обернулась.
Он словно вырос из-под земли и шел к ней, отбрасывая длинную тень. Не какой-нибудь прыщавый студент, а один из ехавших с пилигримами рыцарей — крупный, самоуверенный воин-крестоносец. Под плащом позвякивала кольчуга, губы улыбались, но глаза были холодны, как покрывающая голову сталь.
— Так-так, вот и встретились, — приговаривал он, предвкушая развлечение, — вот и свиделись, милая.
Аделия почувствовала вдруг глубочайшую усталость — из-за собственной глупости, из-за того, что сейчас произойдет. В башмаке был спрятан маленький острый стилет, который ей дала приемная мать, решительная женщина, советовавшая вонзить оружие в глаз нападающему. Приемный отец, еврей, предложил более мягкие приемы обороны: «Предупреди, что ты доктор, и скажи, что озабочена его внешним видом. Объясни, что по всем признакам он болен чумой. От подобного известия у любого мужчины флаг опустится».
Аделия сомневалась, что уловка сработает против надвигающейся окольчуженной массы. Нет, учитывая характер миссии, нельзя признаваться в том, что она доктор.
Аделия выпрямилась и постаралась принять неприступный и высокомерный вид.
— Да? — резко произнесла она.
Возможно, это произвело бы впечатление, находись Везувия Аделия Рахиль Ортез Агилар в Салерно. Увы, на пустынном лугу она была всего лишь бедно одетой шлюхой-чужестранкой, разъезжающей в повозке в компании двух шарлатанов-мужчин.
— Вот это мне нравится, — произнес рыцарь. — Женщина, которая говорит «да».
Он подходил все ближе. Никаких сомнений в его намерениях не оставалось. Аделия нагнулась, нащупывая стилет в башмаке.
Далее произошло сразу два события.
Из рощи вылетел предмет и, с характерным звуком разрубая воздух, понесся в их сторону. Небольшой топор вонзился в землю как раз между рыцарем и Аделией.
В то же время до площадки донесся крик:
— Во имя Господа, Джервейз, позовите ваших собак и давайте спускаться. Старуха себе все локти искусала.
Аделия заметила, как изменилось выражение лица рыцаря. Наклонившись, она с усилием вытащила топор из земли, выпрямилась и, крепко сжав его руками, улыбнулась.
— Должно быть, это магическая вещица, — сказала она по-английски.
Второй крестоносец продолжал звать товарища, умоляя его поторопиться с собаками и идти к дороге.
Досада на лице Джервейза сменилась выражением, похожим на ненависть. Он постарался сыграть полное безразличие, развернулся и зашагал на голос приятеля.
«Здесь ты друга не приобрела, — сказала себе Аделия. — О Боже, как я презираю страх! Будь он проклят! И будь проклята эта страна! Я с самого начала не хотела сюда ехать».
Ругая себя за дрожь в коленях, она двинулась в сторону затаившейся под деревьями тени.
— Я же приказала тебе оставаться у повозки, — произнесла Аделия по-арабски.
— Верно, — согласился Мансур.
Она отдала сарацину топорик, называемый хозяином Parvaneh (бабочка). Мансур засунул оружие за пояс и прикрыл полой халата. На виду оставался только традиционный кинжал в красивых ножнах. Метательный топор — оружие, которое встречается у арабов довольно редко, однако Мансур принадлежал к племени, которое в далеком прошлом познакомилось с викингами. Последние продали предкам Мансура не только топоры, но и секрет литья высокопрочной стали для их изготовления.
Госпожа и слуга вместе пошли между деревьев в сторону дороги, причем Аделия то и дело спотыкалась, а Мансур шел легко, словно по ровному месту.
— Что это за козий помет? — поинтересовался Мансур.
— Джервейз. Второй, кажется, Джоселин.
— Крестоносцы, — процедил Мансур и сплюнул.
Аделия тоже была невысокого мнения о воинах-паломниках. Салерно располагался на одном из путей в Святую землю и время от времени имел «удовольствие» принимать рыцарей — как идущих на Восток, так и возвращающихся оттуда. Туда ехали энтузиасты, горящие желанием потрудиться во славу Божию, спесивые и понятия не имеющие о том, что их ждет; для них была непостижима гармония, в которой жили в Сицилийском королевстве самые разные племена и народы — евреи, мавры и христиане. Не способные понять и принять действительность, чужаки зачастую вступали с ней в конфликт. Оттуда чаще всего возвращались озлобленные, больные и обнищавшие люди; очень немногие обретали то, к чему стремились, — богатство или духовную благодать.
Аделия знала, что некоторые рыцари вообще не покидали Салерно, отказавшись от намерения воевать в Святой земле. Они жили в городе, пока не кончались деньги. А потом уезжали домой, чтобы примерять лавры «борцов за веру», рассказывать истории о боях и походах и демонстрировать плащи крестоносцев, купленные по дешевке на салернском базаре.
