Филип Депуа - Тайна короля Якова
— А если я не пойду, вы меня убьете? Потому что, если я останусь жив, я снова возьмусь за мушкет.
— Я ни разу не стрелял кабанов, — рассудительно заметил Тимон, — зато мне приходилось перерезать глотку многим людям вроде вас — без сожалений, раскаяния и угрызений совести.
К удивлению Тимона, его слова не встревожили Лайвли.
— Вы не имеете представления, что происходит в этих стенах. — Он гордо выпрямился. Переменилась не только осанка, но и голос. — Убийство ничего не значит — даже если убитым окажусь я. Мы здесь имеем дело с тайнами, известными не более чем двум десяткам людей на всем свете. Потеря одного из ученых абсолютно несущественна в сравнении с нашим общим трудом. Разве вы не хотите узнать эти тайны? Разве не разумнее прежде, чем меня убить, узнать истину? Если вы правы, считая того, кто сейчас выбежал отсюда, убийцей, разве вас не интересуют истинные мотивы убийства?
Перемена, произошедшая в Лайвли, заставила Тимона задуматься. Сейчас перед ним был не изнеженный обидчивый книжник. Этот человек, возможно, знал нечто важное. И эта мысль заставила Тимона, вместо того чтобы, избавившись от помехи, броситься за убийцей, задержаться.
— Я нахожу, — задумчиво проговорил он, — что истина в чистом виде в Англии не существует.
— Если вы присядете за мой стол, — Лайвли успел полностью овладеть собой, — я покажу вам истину такой чистоты, что вы навсегда забудете о своем высокомерии.
Сейчас в голосе Лайвли звучала такая власть, словно он был правой рукой Бога.
Тимон заколебался. Он давно забыл, что значит колебаться, и теперь ощутил смятение всех чувств. Поведение Лайвли смущало его. Другой на его месте дрожал бы от страха. Лайвли же предлагал запретные сведения.
— Вы покажете мне свою работу? — напрямик спросил Тимон.
— Нет. — Взгляд Лайвли не дрогнул. — Я открою вам более важную тайну.
Клинок словно испарился из руки Тимона, и он смиренно сложил ладони перед грудью.
— Зачем?
— Затем, что, узнав правду, — тихо ответил Лайвли, — вы оставите нас с нашими трудами и никогда не вернетесь сюда. Такова моя цель, и я достигну ее, поделившись немногими из фактов, которыми располагаю.
Тимон понял. Обнажите перед обычным монахом тайны церкви, и этот монах в ужасе сбежит за стены своего аббатства. Тимон, разумеется, повидал столько тайных противозаконных распоряжений, отданных служителями церкви, что на него это ничуть не подействует.
— Позвольте… — Лайвли двинулся к своему столу с нелепой торжественностью, словно ему предстояла коронация.
Тимон наблюдал за ним.
— Прошу.
Лайвли все так же торжественно указал на свой стул. Тимон позволил себе тень улыбки и намеренно двинулся к столу несвойственной ему медлительной шумной походкой. Каменные стены зала подхватили и усилили оскорбление.
— То, что вы сейчас увидите, — отчеканил Лайвли, — известно лишь горстке ученых. Я ничуть не опасаюсь, что вы обнародуете это, так что нет нужды требовать от вас клятвы. Одна эта древняя страница открывает истину столь невероятную, что вас осмеют, если вы проговоритесь о ней, и арестуют, если вы вздумаете настаивать.
— Вы подготовили длинную речь, мастер Лайвли? — перебил Тимон. — Я мог бы еще выследить убийцу, если бы…
— Молчите! — взорвался Лайвли. И, не добавив ни слова, тяжело дыша, отпер ключом ящик своего стола и извлек листы — явно древние, сильно поврежденные, почти прозрачные.
Он очень бережно положил один изорванный лист перед Тимоном.
— Возможно, вы читаете на древнееврейском? — пренебрежительно усмехнулся он.
— Читаю! — Тимон уже не скрывал снисходительной усмешки.
— Так читайте! — Указательный палец Лайвли ткнул на строку посреди страницы.
Тимон придвинул свечу, прищурился. Разрывы и потертости листа мешали разбирать текст.
— Не могли бы вы прочесть вслух? — просто попросил Лайвли.
«Понятно, — решил Тимон, — он испытывает мое знание языка».
— Хорошо. — Он сосредоточился на буквах. — Позвольте… здесь сказано: «Через восемь дней пришло время делать младенцу обрезание, и ему дали имя Йешуа. Это было имя, которое дал ему ангел до зачатия во чреве».
Тимон почти сразу узнал текст — в большей части.
— Это Евангелие святого Луки, глава вторая, стих двадцать первый. Я читал его только на греческом.
— Это, как мы полагаем, оригинальный текст. — Голос Лайвли дрогнул. — Он был записан в том же веке, когда умер Господь наш.
— Но, — начал Тимон, постепенно осознавая причину трепетного восторга ученого, — между ним и другими известными мне версиями Луки имеется весьма существенное различие.
— Вот именно, — отчаянно шепнул Лайвли, словно пугаясь звука собственного голоса.
— Имя Ешуа, — Тимон слышал собственный голос сквозь шум в ушах. — Древнееврейское произношение «Ехошуа». Что означает… невозможно!
— Текст верен. — Голос Лайвли был тоньше струйки дыма.
— Здесь говорится об обрезании Господа. Его имя…
— Имя Христа, — сглотнув, выпалил Лайвли, — не Иисус!
Тимон на мгновение застыл, не позволяя себе осмыслить открытие. Зал вдруг показался ему очень холодным и гулким.
— Нет. — Тимон наконец презрительно отодвинул от себя лист. — Несомненная фальшивка.
— Все наши знатоки признали его подлинным, — натянуто отозвался ученый.
Тяжесть этих слов быстро проникла в сердце Тимона. Все восемь кембриджских ученых признали подлинность документа. Восемь человек, которые не могли сойтись даже в выборе наилучшего способа точить перья, подтвердили свое доверие этому тексту.
— Где вы его взяли? — требовательно спросил Тимон, стукнув по листу указательным пальцем. — Почему никто больше его не видел?
Лайвли оглянулся, притянул к себе стул из другого ряда и в изнеможении упал на него. Его рука рассеянно легла на мушкет. Курок так и остался взведенным.
— Много лет назад этот документ похитил в Риме католик-архивариус Паджет. Он отрекся от своей церкви и скрывался в Шотландии, когда Яков был там королем. — Лайвли отводил глаза от пристального взгляда Тимона. — Паджет продал манускрипт Якову. Это говорит о том, что он был за человек. Затем он скрылся, возможно, в Лондоне. Именно этот документ впервые побудил короля исследовать некоторые… тайны нашей религии. А исследование естественным образом привело к желанию получить новый перевод. Яков — человек, взыскующий истины, помоги, Боже, нам всем.
Тимон изучал лицо ученого. Тот, казалось, был на грани обморока. Одно лишь Евангелие, рассудил Тимон, не подтвержденное иными доказательствами, не могло так глубоко потрясти его. Вывод напрашивался сам собой.
— У вас есть и другие подобные документы. — Тимон скрестил руки на груди.
Лайвли, закрыв глаза, кивнул.
— Паджет похитил три рукописи, но в конечном счете наш король сумел собрать у себя пятьдесят семь подобных тайных текстов. Все они у меня.
В последовавшем за этими словами молчании Тимон, казалось, слышал, как бьется запертое в клетке ребер сердце Лайвли. Он задумался, какой степени достигло бы его возбуждение, знай он, что имя Паджет хорошо знакомо Тимону. Эту тайну стоило оставить при себе.
— И за несколько месяцев с начала вашей работы, — произнес Тимон, принудив себя говорить ровным тоном, — вы сравнили эти древние тексты с более современными Библиями — Епископской или Женевской.
— Да, — кивнул Лайвли, глядя на него одичалым взглядом. — С обеими.
— И обнаружили другие подобные… аномалии? — Тимону пришлось сдерживать дыхание, с хрипом рвавшееся из груди.
— Да, но как это могло случиться? — Лайвли содрогнулся. — Библия написана Господом. Она непогрешима!
— Да.
— Тогда откуда, — еле слышно прохрипел Лайвли, — откуда эти пять тысяч ошибок в переводах?
Холод пронизал Тимона до мозга костей.
— Пять тысяч?
— Больше. Мы перестали считать. Многие восходят к первому Никейскому собору.
Тимон с трудом постигал смысл этих слов. Ему оставалось только надеяться, что тусклый свет скроет его потрясение. Осмысливая огромное значение сказанного, он словно проваливался в бездонную яму. За пятнадцать столетий существования христианской церкви ни один человек не усомнился в истинности Библии. А теперь ему доказывают, что где-то в промежутке между жизнью Спасителя и царствованием короля Якова Библия изменилась — невыразимая ересь!
Если в словах Лайвли есть хоть намек на истину, пошатнется самое основание их религии. Неудивительно, что папа хотел знать, чем занимаются эти англичане. Вывод очевиден. Если в Слове Божьем могут быть ошибки, чего стоят все прочие слова? Где в мире отыскать хотя бы крупицу надежности или веры? Сколько власти останется тогда королям и папам?
— Ну… — Тимон перевел дыхание, — у вас, мастер Лайвли, были все основания надеяться, что ваше откровение повергнет меня в панику. И я не знаю никого, кто поверил бы, вздумай я поделиться этими сведениями. Едва ли не любой человек христианского мира в ужасе бежал бы из этого зала. Возможно, бежал бы и я, если бы кровь моя давно не остыла, а сердце не опустело.
