Филиппа Морган - Чосер и чертог славы
Осталось немного хлеба из того, что вчера принес мальчишка, и, чтобы скрасить ожидание, он потихоньку отщипывал и ел.
4
Корабль отважно рассекал волны. Люди на палубе цеплялись за что придется, чтобы устоять на ногах. Изогнутый нос без устали то взлетал над водой, то снова с силой подобно молоту обрушивался на набегающую волну. Пассажиров, вконец продрогших и вымокших до нитки от холодно жалящих брызг, бросало из стороны в сторону. Для защиты людей от ненастья над палубой был натянут изодранный холщовый тент, но непогода разыгралась не на шутку и все равно добралась до них под этим нехитрым убежищем. И все-таки многие предпочли разместиться на открытом воздухе среди веревок, кожаных ведер и прочего палубного беспорядка, чем в крохотной, похожей на склеп, каюте.
Нед Кэтон и Алан Одли спрятали дерзкие физиономии в плащи. Они явно вышли в море впервые в жизни, подумалось Джеффри. Но удача с нами: попутный ветер и название корабля — «Святой Фома» — разве не добрые знаки? Чосер надеялся выйти в море из Дувра пораньше. Если удастся избежать перемены ветра, шторма, морских разбойников и непредвиденных обстоятельств, то в Кале они будут к концу дня. Шторма вроде бы ничто не предвещает, а вот разбойники в самом деле промышляют в открытом море к западу от порта, и если нападут, останется положиться лишь на волю Господа.
Чтобы не предаваться бесплодным размышлениям об опасностях, которые им уготовило Провидение и над которыми он не властен, Чосер стал размышлять о попутчиках. Пока что можно не волноваться, что Одли или Кэтон выкинут очередную глупость вроде той в гостинице «Феникс» в Кентербери. Корабль существенно ограничивает свободу, особенно когда ты не властен ни над своими ногами, ни над желудком. Чосер прикинул, что на палубе человек сорок, не считая команды. Большая часть из них не вызывала у него подозрений.
Несколько чиновников, насколько он мог судить, из английской администрации Кале — живут в крепости, собирают налоги или занимаются поставками шерсти. На всем их существе как бы стояла правительственная печать — на лицах само здравомыслие, в манерах чувство собственного достоинства и начальственного превосходства, — к тому же они держались вместе. Кроме них, на палубе расположилась небольшая компания солдат, направлявшихся в крепостной гарнизон, который, учитывая теперешнюю ситуацию, непременно должен был усилиться. Все разговоры велись только о войне. Французы раздували страсти, разглагольствуя об «английской оккупации» Кале, чтобы отвлечь простонародье от того, что происходило значительно южнее, в Аквитании. Но, похоже, вероятность скорой войны не отпугивала желающих побывать на французском берегу. Среди пассажиров бросались в глаза две женщины примерно одного возраста и, похоже, одних занятий. Они весело щебетали со шкипером, а их красные и желтые платья свободного покроя мало подходили для морского путешествия, когда ветер то и дело норовил задрать подол. Наверное, предположил Чосер, они рассчитывают, что на том берегу им удастся подцепить клиентов побогаче, но вполне возможно, они уже закидывали удочки прямо на корабле — для почина. Одна из них, что постарше, теребила в руках кинжал, который висел на шее шкипера на шнурке. Капитан корабля наклонил свою бородатую физиономию между двумя женскими личиками. Своим большим широким ртом — как у кита, подумалось Чосеру, — он будто хотел проглотить обеих женщин разом, словно Иону.[18]
Но Чосера больше интересовали те, кто поднялся на борт последними. Пользуясь чудесной погодой и благоприятным ветром, в сторону Франции почти одновременно отправились сразу несколько судов. Чосер, мало разбиравшийся в достоинствах кораблей, при выборе посудины поддался импульсивному движению. Вообще-то он направлялся на «Христофор», небольшое рыболовное судно, но потом что-то побудило его повернуть в другую сторону, где метрах в пятидесяти пришвартовался еще более скромный «Святой Фома». Алан Одли воспринял эту перемену молча, зато Нед Кэтон был явно недоволен. Чем плохо первое судно, себе под нос возмущался Нед, ведь с первого взгляда видно, что оно и крепче, и быстроходней? Чосер промолчал. Все его внимание было приковано к народу на причале: не повернул ли кто еще вслед за ними к «Святому Фоме»? Однако среди толчеи и сумятицы — грузчики, моряки, рыбаки, путешественники среди груд бочек и вьюков шерсти — было почти невозможно распознать соглядатая.
В последние дни у Чосера появилось ощущение, что в то время как они сами избегали всяческих компаний, кто-то настойчиво интересуется ими самими. Это чувство усилилось, когда они прибыли в Кентербери, и забыл он про него лишь благодаря выходкам своих молодых сотоварищей. На следующий день на пути в Дувр странное ощущение почти пропало, и он понемногу стал забывать о непонятных опасениях, но стоило им оказаться в порту… Знакомые тревожные предчувствия вернулись, несмотря даже на то, что в воротах, кроме всегдашних нищих и праздношатаек, никого не было. Предчувствие не оставляло его до самой ночи в Доме Божьем.
Они покидали приют ранним утром, когда солнце еще не успело встать во всем своем блеске и великолепии. В тот момент Чосер особенно остро почувствовал, что за ними наблюдают. В это же самое время по своим делам разъезжались и другие постояльцы, однако кроме привычной суеты во дворе Чосер отметил какое-то движение вблизи конюшни. Насколько он понял, говорили о несчастном случае: кто-то из братии вроде бы упал с лестницы. Несколько облаченных в черное монахов ордена проворно, чуть не бегом, проследовали в сторону конюшни. Но ни Чосеру, ни его сотоварищам нечем было помочь в этой ситуации — опыт учил, что толпа в таких случаях лишь мешает расследованию. В общем, они не стали задерживаться и вышли через ворота.
Несмотря на ранний час яркого майского утра, многие горожане уже спешили по делам. Неподалеку от входа в приют высился небольшой пригорок, сплошь поросший деревьями и кустами, покрытыми молодой листвой, от которой на землю ложились темные тени. Чосер подумал, что если кому-нибудь вздумалось бы устроить наблюдательный пункт для слежки за въезжающими и выезжающими из приюта, то лучшего места не найти. То ли его осенило случайно, то ли он в самом деле почуял на себе из-за кустов пристальный взгляд наблюдателя. В затылке странно покалывало. Нет, решительно сказал он себе, стремясь отогнать навязчивые мысли, навряд ли за ними следят. На сей раз он прогнал опасения прочь и даже не оглянулся.
Но теперь именно по этой причине Чосер в последний момент решил поменять судно и потому же столь пристально изучал тех пассажиров, которые поднялись на борт их корабля после того, как он сторговался с бородатым широкоротым капитаном. Чуть позже на борт поднялись паломники, числом с десяток или более. Затем тучный, страдавший одышкой торговец. Чосер даже узнал, чем тот промышляет, — он подслушал, как торговец, с трудом переводя дух, пытался вести разговор с чинушами. Толстяк сопровождал партию кожи в Кале.
Был еще монах в облачении ордена Святого Креста, того самого, которому принадлежал Дом Божий. Любопытно узнать, что он делал на «Святом Фоме»? Чосеру хотелось расспросить его о человеке, который упал с лестницы. Кто он? Что с ним? Насколько серьезны увечья? Однако монах был поглощен какой-то благочестивой книгой и к тому же нарочито отвернулся к борту, показывая тем самым, что не хочет никаких разговоров. Наверное, хочет обратно в монастырь. Говорят, монах за пределами своей обители — что рыба, выброшенная из воды. Если это так, то в те дни выброшенных на берег рыб было значительно больше, нежели плавающих в морях. Возможно, братия Святого Креста имела обитель и в Кале. Кроме этих, не вызывавших подозрения пассажиров, были еще трое-четверо, о ком не скажешь ничего определенного.
Конечно, Джеффри мог ошибаться и никто не шел за ними по пятам. А если и следил кто-то, то он мог сесть на другой корабль, который придет в Кале примерно в то же время, что и «Святой Фома». В любом случае лучше не посвящать Неда Кэтона и Алана Одли в свои подозрения. Тем временем корабль, борясь со встречными волнами, тщился подчинить себе морскую стихию.
Джеффри Чосер припомнил, как много лет назад пересекал пролив, направляясь во Францию на свою первую военную кампанию. Было начало октября, и с каждым днем становилось все холоднее. Он помнил, как издали первый раз блеснула полоска воды в гавани Дувра, множество судов, заслонивших собой едва ли не все водное пространство. Чосер ощутил себя в тот миг частью гигантского человеческого потока, который медленно стекается к морю, то останавливаясь, то снова начиная движение. Порой размеренное движение прерывалось ливнями, да такими сильными, что казалось, можно было погружаться на корабль и плыть прямо по дороге. Потом опять задержка, и они без разъяснений от начальства поняли, что не поплывут ни во второй половине дня, ни позже, и возможно даже, им придется провести здесь еще сутки. Сбросив снаряжение, они расположились тогда прямо на земле, ели, болтали, шутили, играли в кости, размышляли о будущем и, наконец, легли спать.
