Катерина Врублевская - Первое дело Аполлинарии Авиловой
— материалы об организации охраны института губернского города N-cка вообще и во время пребывания г-на Ефиманова на рождественском балу в частности,
— списки присутствовавших на балу,
— протоколы допросов подозреваемых,
— протоколы осмотра финансовых бумаг, переписка, квитанции N-cкого института,
— послужные списки служащих и учителей института, а также материалы расследования деятельности должностных лиц на занимаемых постах,
— свидетельские показания прислуги, родственников, знакомых и др, имеющих непосредственное отношение к делу,
— справки и отчеты о расходовании средств, отпущенных на агентуру, о выплате суточных и т. п.
Заведующий особым отделом Департамента полиции
П. В. Шелестов.
* * *Протокол допроса Анны Егоровой.
Следственная тюрьма N-ска.
— Ваше имя?
— Анна Георгиевна Егорова.
— Вероисповедание?
— Православная.
— Сословие?
— Дворянка.
— Ваш адрес?
— Проживаю в институте, по месту службы.
— Чем занимаетесь?
— Пепиньерка младших классов.
— Что вы можете рассказать по делу об убийстве статского советника г-на Ефиманова?
— Это я убила его.
— За что?
— Он сломал мою жизнь.
— Расскажите подробнее.
— Я из семьи обедневших дворян. Отец умер рано, остались у матери моей я и двое младших братьев. Я уже училась в Институте, но после смерти отца у нас не было денег, чтобы платить за мое обучение. Я переживала, отметки мои становились хуже, и меня вызвал к себе господин попечитель. Он был добр ко мне и сказал, что поможет моей семье. И действительно, он внес плату за полгода, чтобы я могла продолжать учебу.
— Он что-либо требовал от вас?
— Поначалу нет, а потом как-то пригласил в кабинет и сказал, что наступил срок оплаты за следующие полгода. И что он попытается перевести меня на казенный кошт. Я была ему так благодарна, что целовала руки. А он меня гладил по голове и спине. Но я тогда считала это проявлением доброты и участия.
— Г-н Ефиманов выполнил свое обещание?
— А он и не обещал. Просто сказал, что поспешествует. А потом снова вызвал меня и сообщил, что в прошении отказано. Я растерялась, ведь была почти уверена, что все уладится. Не знала, как быть, и очень расстроилась. Тогда попечитель подошел ко мне очень близко, взял за руку и сказал, что если я буду умной и хорошей девушкой, то он все уладит.
— Что значит «умной и хорошей»?
— Я поняла, что мне надо будет учиться еще лучше и следить за своим поведением. Я очень старалась, зубрила ночи напролет, но у меня некоторые оценки были невысокие. Г-н Ефиманов мне сказал, что дело не в учебе. Что мы сейчас выйдем из института и по дороге он мне все объяснит. Но я должна буду выйти сама, а через две улицы меня будет ждать его коляска. Я была настолько не в себе, что, как сомнамбула, выполнила все, что он приказал. Г-н Ефиманов привез меня в гостиницу «Провансаль», в двенадцатый нумер, и там совершил надо мной насилие.
— Сколько вам было лет?
— Шестнадцать и три месяца.
— Что было дальше?
— Он действительно заплатил за последний год моего обучения, но в течение всего года я, подчиняясь его приказанию, каждый второй и четвертый вторник приходила сама в гостиницу «Провансаль». Иногда он отменял встречи, но никогда не переносил их. Он говорил, что это плата за мою учебу в институте.
— Вы совершали ваши действия в полном уме и здравии?
— Да, я знала, на что иду ради учебы в институте.
— А господин Ефиманов?
— Думаю, тоже.
— Может, он предлагал вам горячительные напитки?
— Нет, никогда, хотя сам он, прежде чем лечь в постель, принимал какое-то снадобье с резким отвратительным запахом и запивал его стаканом воды. Меня мутило от этого.
— Что это за снадобье?
— Мне это неизвестно, я не спрашивала его. Наверное, что-либо сердечное, для укрепления сил.
— После окончания института вы продолжали встречи с г-ном Ефимановым?
— Нет. По получении аттестации мадам фон Лутц предложила мне остаться в институте пепиньеркой младших классов с проживанием, столом и жалованием.
— Это назначение было по протекции г-на Ефиманова?
— Мне это неизвестно.
— Кто—нибудь из руководства института знал о ваших отношениях с убитым?
— Я не знаю.
— Перейдем непосредственно ко дню совершения преступления. Расскажите, как все произошло.
— В тот день я с шести утра занималась своими подопечными — проверяла чистоту фартуков, туфель, закалывала им волосы. Потом я со своим классом отправилась на молебен, а затем на рождественский обед. Младшие воспитанницы не должны были оставаться до окончания бала. В половине восьмого я забрала свой класс, и мы вернулись в спальные комнаты. Там я проследила за тем, чтобы пансионерки отошли ко сну, а после спустилась вниз по лестнице и прошла через главный рекреационный коридор, чтобы присутствовать на балу. Я находилась в подавленном состоянии, так как вновь увидела господина попечителя, вид которого напомнил мне, как низко я пала… Пройдя до середины, я обратила внимание на то, что открылась дверь и оттуда выбежала, вся в слезах и закрывая руками лицо, Анастасия Губина, институтка. Она пробежала мимо меня, никого не замечая, и скрылась за поворотом. Я вошла в класс и увидела г-на Ефиманова со знакомым выражением похоти и злобы на лице. Поняв, что только что по отношению к этой невинной девушке было совершено то же самое, что и ранее ко мне, меня обуяли гнев и ненависть к этому презренному старцу. Не помня себя, я схватила большой округлый камень из геологической коллекции на полке рядом с дверью и ударила его по голове. Он упал, а я вышла из классной комнаты.
— Где камень, орудие преступления?
— Я выбросила его… Кажется, во дворе.
— Что было дальше?
— Я вышла из комнаты, а через мгновение туда снова забежала Настя и закричала. Потом пришла Марабу, простите, мадемуазель Радова, ну, а дальше уже вы знаете.
— Вы видели еще кого—нибудь, кроме институтки Губиной?
— Нет, никого.
— Вы заходили на место убийства после того, как там появились люди?
— Нет, я ушла к себе в дортуар.
— Почему вы решили признаться?
— Я не хотела, чтобы пострадала невинная душа, Анастасия Губина.
— Вам больше нечего сказать по делу?
— Нет. Я ни на миг не раскаиваюсь в том, что сделала. Г-н Ефиманов был порочным человеком, растлителем, и еще не одна девушка бы могла пострадать от его сластолюбивых намерений. Теперь зло наказано.
Подпись: с моих слов записано верно. Анна Егорова.
Допрашивал: следователь И. К. Кроликов.
* * *Юлия Миронова, Ливадия, Крым — Аполлинарии Авиловой, N-ск.
Здравствуй, моя дорогая Полинька!
С ужасом прочитала твое последнее письмо. Я не узнаю нашего любимого института! Ты описываешь, как досталось бедной твоей воспитаннице. Поверить не могу, что это случилось у нас. Мы же были все как одна семья, дружная и счастливая! Я вспоминаю наш танцкласс, молебны в институтской часовне и даже вкус черничного пирога, которым нас угощала Гладышева, дочка управляющего поместьем графов Мещерских. Мне так не хватает визитов, встреч с подругами, ведь здесь у меня совсем нет знакомых нашего положения! Разве только приезжие чахоточные. Даже портнихи местные никуда не годятся, не могут отличить эгретки от эспри!
Что же до твоего вопроса, то поначалу я не вспомнила ничего. И лишь потом пришла мне на ум давняя история. Помнишь ли ты Ксению Блох? Она была на год старше нас. Мы ее еще Блохой называли. К пятнадцати годам выросла в такую пышную красавицу, что подружки по сравнению с ней казались серенькими уточками.
Ее мать, графиня Мещерская, восьмая дочь в семье, вышла замуж, почти без всякого приданого, за поручика из обрусевших немцев Карла Блоха. Обрадовались этому мезальянсу все: Мещерские, разорившиеся из-за страсти графа к польскому банчку, — что еще одну доченьку сбыли с рук. Блох — что получил родовитую жену.
Отец Ксении, человек тихий и незаметный, рано полысел, раздобрел, и любимым делом у него было гонять голубей у себя в имении под N-ском. Трудно было назвать их покосившийся домик мелкопоместных дворян имением, но Ксения гордо именовала его именно так, пока одна из институток, Наташа Ругова, не поехала гостевать к родным, жившим по соседству, и не посетила ее «родовое поместье». Она не преминула рассказать всем о том, что видела, и над бедной мадемуазель Блох, гордо именовавшей себя графиней Мещерской, долго смеялись.
Та не растерялась. Подстерегла Ругову в туалетной комнате, накинула ей на голову полотенце и жестоко избила. Родителям Руговой пришлось забрать Наташу из института, дело замяли, виновных не нашли, а Блох долго еще повторяла: «Она получила по заслугам за свой язык. Бог наказал ее».
