Джон Робертс - SPQR IV. Храм муз
С этим я не стал бы спорить.
– Как я понимаю, у тебя здесь, в Александрии, есть что-то вроде… организации? – неуклюже спросил я.
– У святого имеется чудесный новый храм недалеко от Серапеума, – пояснила Береника.
– О, благословенная всеми богами, дочь правителя великой страны – к своей неувядаемой и вечной славе – милостиво одарила Храм Баала-Аримана своим вниманием и материально его обеспечила, – проворковал Атакс, поглаживая свою змею.
Из римских денег, конечно, в этом у меня не было ни малейших сомнений. Скверный знак. Стало быть, Атакс – это последнее религиозное увлечение Береники в длинной цепочке подобных ее выходок, в которые она всегда бросалась с большим энтузиазмом.
– Завтра мы приносим в жертву пятьдесят быков во славу нового храма, – заявила царская дочь. – Ты непременно должен присутствовать при этом.
– Увы, – с легким поклоном возразил я, – никак не получится. Я уже обещал повести Юлию в Мусейон. – Я обернулся к своей невесте, отчаянно надеясь на подтверждение своих слов.
– О да, – кивнула она, к моему огромному облегчению. – Деций близко знаком со многими учеными. И обещал мне все там показать.
– Ну, может быть, вы пойдете туда в другой день, – продолжала настаивать Береника. – Жрицы храма будут исполнять ритуальный танец, они будут сечь себя, возносить молитвы своему божеству, пока не впадут в экстаз.
Это звучало более заманчиво.
– Думаю, мы сможем…
Но тут Юлия наступила мне на ногу.
– Увы, Деций еще обещал мне завтра показать все достопримечательности города: Панеум, Сому, Стадион…
– Ох, какая жалость, – вздохнула Береника. – Это будет такое восхитительное представление!
– А вон и Фауста, – перевела разговор Юлия. – Мне нужно с нею поговорить. Пойдем, Деций. – Она взяла меня за руку и повела прочь. Атакс с сардонической улыбкой посмотрел нам вслед.
– Я что-то не вижу никакой Фаусты, – заметил я.
– И я не вижу. Вот только уж не знаю, сколь долго мне еще удастся отказываться от всех этих приглашений в отвратительный храм этого гнусного мошенника.
– Какие они все-таки дикари! – усмехнулся я. – Пятьдесят быков! Даже Юпитер при каждом жертвоприношении требует всего одного!
– А вот я заметила, что ты вовсе не прочь полюбоваться стадом этих варварских жриц, хлещущих себя кнутами и доходящих таким образом до безумного экстаза. И еще танцующих обнаженными, подобно вакханкам.
– Если ты спрашиваешь, предпочитаю ли я бордель лавке мясника, то должен сознаться: да, предпочитаю. Я же не совсем лишен вкуса.
В течение вечера мы получили приглашения посетить ритуальные представления, посвященные по меньшей мере дюжине разнообразных отвратительных азиатских божеств. Зазывали нас туда по большей части случайные и сомнительные религиозные проходимцы, вроде того же Атакса. Как предсказывал Руфус, я обнаружил, что положение этих религиозных мошенников в Александрии совсем не такое, как у нас. В Риме последователями подобных безумных культов были почти всегда выходцы из рабов и беднейших плебеев. В Александрии же, наоборот, самые богатые и высокопоставленные лица щедро обеспечивали деньгами и награждали вниманием всех этих постыдных и сомнительных плутов и обманщиков. Они следовали за этими проповедниками, принимали их, поскольку это было модно, восторженно увлекались каждым новым давно не мытым, вонючим пророком, превознося его как открывателя нового пути к истинному просветлению. Но продолжалось любое такое увлечение не более чем несколько месяцев. Почти у любого благородного египтянина терпения и внимания было не больше, чем у десятилетнего ребенка.
Ученые были почти такими же надоедливыми. Прежде чем прием закончился, Ификрат Хиосский ухитрился вступить в спор по крайней мере с шестью гостями. Никак не могу понять, зачем кому-то спорить по поводу каких-то абстрактных вопросов? Мы, римляне, частенько любим поспорить, однако темы наших бесед всегда касаются каких-нибудь конкретных и важных вещей, например, прав собственности или власти.
– Вздор! – донесся до меня его гнусный громкий голос. И в самом деле, эти его речи были слышны по всему залу, да еще и в нескольких соседних комнатах. – Истории о том, как огромный кран выхватывал римские корабли из гавани и опускал их внутри города, это полный бред и глупость! – Это он загнал в угол посла Армении. – Противовес в этом случае должен быть таким тяжеленным, что его просто невозможно изготовить! И действовать такая машина будет страшно медленно, так что любой корабль сможет легко от нее уйти! – Ученый муж продолжал орать что-то насчет веса и противовесов, масс и равновесия, а остальные пылеглотатели выглядели весьма смущенно и сконфуженно.
– И как вы его выносите? – спросил я у последнего, кого захватила в свои сети Юлия, редактора и издателя эпосов Гомера по имени Нелий.
– Приходится. Птолемей его очень любит и привечает. Ификрат делает для него разные игрушки: прогулочную барку, которая приводится в движение крутящимися педалями вместо весел, подъемную платформу для тронного зала, на которой царь возносится над толпой, и прочие подобные штучки. В прошлом году он разработал новую систему защиты от солнца на ипподроме: все тенты и навесы там теперь натягиваются, ориентируясь и меняя положение по мере продвижения светила по небу, а потом сворачиваются прямо с земли, так что нет нужды посылать слуг, как матросов, по веревкам наверх, чтобы они все это делали.
– Разумно, – одобрил я.
Если уж царь намерен и впредь финансировать работу Мусейона, то может хоть иногда иметь от этого какую-то реальную пользу.
– Но, Деций, – терпеливым тоном начала учить меня Юлия, – это опускает ученого до уровня простого механика. Это недостойно истинного философа.
Я фыркнул прямо в чашу с прекрасным вином, которую держал в руках.
– Если бы не эти «простые механики», тебе пришлось бы таскать в дом воду из реки вместо того, чтобы она сама к тебе поступала с гор через акведук.
– Римские достижения в области прикладной философии – это истинное чудо света, – поддержал меня Нелий. Да, совершенно верно. Греки могут презирать нас как не достигших их высокого интеллектуального уровня, но вынуждены пресмыкаться перед нами, поскольку мы стали могущественны, а с этим никто спорить не станет, потому что мы этого вполне заслуживаем.
– Кроме того, – добавил я, – мне казалось, что ты восхищена Ификратом.
– Да, это так! Он, несомненно, самый выдающийся математик из всех ныне живущих.
– Однако после встречи с ним твой энтузиазм по отношению к этому высоколобому гению, кажется, несколько уменьшился, не так ли?
– Манеры у него отвратительные, – признала она.
К этому времени сей ученый муж уже беседовал не с кем-то там, а с самим Атаксом, и его беседа, видимо для разнообразия, была гораздо более тихой. Я никак не мог себе представить, о чем эти двое вообще могут говорить, однако я ведь был знаком в Риме с несколькими пифагорейцами, которые умудрялись добиться почти невероятного эффекта, смешивая в научном споре математику с религией. И сейчас задавался вопросом: какие жуткие и чудовищные религиозные течения, подобные культу Минотавра, могут возникнуть из слияния теорий Архимеда с идеями Баала-Аримана?
В конце концов, мы все же нашли Фаусту. Она, естественно, уже стала здесь центром внимания. Все желали познакомиться с дочерью знаменитого диктатора, чье имя по-прежнему заставляло дрожать от страха половину мира. Вокруг Юлии, всего лишь представительницы рода Цезарей, такого обожания не возникало. Если б они только знали!..
Ведь именно в этот год был создан Первый Триумвират*! Там, в Риме, Цезарь, Помпей и Красс решили, что им троим принадлежит и Рим, а значит, и весь остальной мир. Нынче люди пишут, что это было событие, которое потрясло мир. Однако, по сути дела, тогда об этом никто даже не только не слышал, но и не мог предположить – за исключением этих троих непосредственных участников Триумвирата. Вообще-то это было просто неофициальное соглашение между ними соблюдать интересы друг друга, пока один или двое находятся далеко от Рима. Так что пока этот союз лишь предвещал события, которые произошли намного позднее.
Но в тот вечер мы пребывали в блаженном неведении относительно всех этих будущих интриг. Мы были свободны от утомительных политических игрищ, у нас было много свободного времени, и к нашим услугам была вся Александрия, где мы могли свободно развлекаться и наслаждаться жизнью.
Глава 3
– Мусейон, – начал я, – был создан в правление Птолемея Первого по прозванию Сотер, Спаситель, двести тридцать пять лет назад. – Я успел подкупить местного гида, чтобы он научил меня всему этому вздору, который я сейчас нес, поражая Юлию своими познаниями, пока мы поднимались по лестнице в главный зал. – Строительством и управлением ведал первый библиотекарь, Деметрий из Фалерона. Теперь это ценнейшее и уникальное собрание известно по всему миру; по сути дела, оно является филиалом Мусейона. Со времен Деметрия ею управляет непрерывная цепочка главных библиотекарей, они же следят за сохранностью и пополнением коллекций и фондов. Его преемниками были Зенодот Эфесский, Каллимах из Кирены, Аполлоний Родосский, Эратосфен из Византиума, Аполлоний-Эйдограф, Аристарх из Самофракии…
