Антон Чиж - Из тьмы
Янек – сын мелкого варшавского лавочника – должен был унаследовать отцовское дело. Но вместо коммерции увлекся живописью, сам пробовал писать, что вышло у него коряво и неумело. Тогда свою любовь Янек направил на изучение живописи, пропадал в картинных галереях, общался с художниками и мечтал о поездке в Рим или Париж. Все изменилось в один миг. На глаза Янеку попалась известная репродукция картины «Двое смотрящих на луну»[3]. Янек не отрываясь смотрел на нее сутки, пока обеспокоенный отец не оттащил сына за ухо. Воля родителя оказалась бессильна. Янек забросил все интересы и проводил сутки, разглядывая картину. Терпение отца лопнуло, он обратился к врачам. Консилиум варшавских докторов пришел к неутешительным выводам: психоневроз первичной формы Melancholia[4], в классификации Крафта-Эбинга. Лечение практически невозможно, только покой и молитва. Янека поместили в варшавскую лечебницу. Там ему стало хуже: он отказывался от еды и не позволял забирать у него картину.
Узнав обстоятельства, Чечотт решил попробовать в этом случае метод, который старательно разрабатывал. Он состоял в том, чтобы долгими беседами привести больного к пониманию своей болезни и тем самым направить на путь исцеления.
Янек не сразу пошел на контакт. Чечотту потребовалось море терпения, чтобы ухватить хотя бы краешек тайны: оказывается, Янек был уверен, что персонажи картины ждут удобного момента, чтобы передать ему некую наиважнейшую тайну. И если он упустит миг, когда они обернутся, случится непоправимое. Чечотт показал Янеку репродукции других картин Каспара Фридриха, на которых персонажи смотрели на восход луны и на закат солнца над морем, и шаг за шагом стал приближать больного к осознанию абсурдности его страха. Излечение казалось совсем близко. И вот теперь все рухнуло. Чечотту надо было узнать причину этой маленькой катастрофы. Он ласково и тихо спросил об этом Янека.
– Пусть он уйдет, – Янек мотнул головой в сторону Мазуркевича.
Извинившись, Чечотт попросил оставить их. Когда дверь захлопнулась, он повторил свой вопрос.
– Пан доктор, это случилось… это случилось… о, ужас… – затараторил Янек.
– Что случилось, дорогой мой?
– Пан доктор, они пришли за мной… – Глаза Янека были расширены, тело ходило маятником. – Все, что вы говорили, – ложь. Они живые, они пришли за мной… Они стояли передо мной…
– О ком ты говоришь?
Янек злобно фыркнул.
– Пан доктор, ну зачем вы… Мы столько говорили об этом… Я вас предупреждал, а вы меня уверяли в обратном… Это случилось… Это случилось… Они пришли за мной…
– Персонажи картины пришли к тебе в палату?
– Нет, они были в нашем саду!
– Как ты там оказался?
– Я стоял у окна… Светила луна, красная и безмерная… И я увидел, чего я ждал столько лет: они стояли там, в саду… И знаете что, пан доктор?
– Расскажи мне, Янек…
– Рассказать? Да я расскажу вам, чтобы вы убедились: я никогда не врал вам, пан доктор… Знаете, что случилось? О, как я был прав! Они обернулись ко мне.
– Ты видел их лица? – спросил Чечотт озабоченно.
– Да, я видел их лица! – закричал Янек, сбросив ноги на пол и раскинул руки, словно хотел сжать доктора в объятиях.
– Что же это были за лица?
– Вы хотите знать? Что ж пан доктор, я вас предупреждал… – Янек замер и вдруг закричал, побагровев и выпучив глаза: – У них не было лиц!!! Ночь была их лицом!!!
Янек бился в конвульсиях на полу. Потребовалась помощь Мазуркевича и надзирателя, чтобы удержать брыкающееся тело и дать снотворное. У Чечотта выбора не осталось. Пациент был переведен на четвертый этаж в палату для беспокойных больных.
• 10 •
Обитатели Нарвской части нуждались в средствах частенько. Если отнимать или грабить на улице было несподручно или просто лень, всякий знал, где раздобыть денежку. Ступеньки под облезлой вывеской «Ломбардъ» вели в подвал, в котором безраздельно властвовал царь ростовщиков. Местные наградили его кличкой Матрас, вероятно за ветхий полосатый халат, который годы напролет не снимался ни летом, ни зимой. Сам он представлялся как Автандил Чарташвили, потомок кутаисских князей. В участке подозревали, что это Самуил Гольдфарб, много лет назад пропавший в Одессе. У него остались безутешная жена и две дочки, а сам он скорее всего перебрался в столицу, чем нарушил закон о черте оседлости. В докладах сыскной полиции он проходил как ценный агент-осведомитель под псевдонимом Леший. Настоящее имя ростовщика никто не знал, а паспорт у него отчего-то никто не спрашивал. Да и зачем ростовщику документ, и так сидит безвылазно в своем подвале. Что было правда: в любой час можно было сдать что-то ценное и получить за это пару медяков.
Нагнувшись, Ванзаров постучался в сводчатое окно, выступавшее над тротуаром на локоть. Открывать не спешили. Пришлось тарабанить до звона стекол, пока из глубин земли не послышался раздраженный возглас, похожий на: «Иду-иду, холера тебя забери!»
Подвальная дверца распахнулась. Ванзаров еще раз убедился в меткости служебной клички: ростовщик жутко смахивал на печеное яблоко, поросшее густым лесом вьющихся волос. Нос его напоминал хобот, а маленькие черные глазки прятались за кругляшками треснувших очков. Ростовщик держал над собой подсвечник с оплывшим огарком, с которого ему на плечи капал воск. Знаменитый халат был на месте, а макушку украшала шитая тюбетейка с затейливым орнаментом.
Разобрав, кого принесла нелегкая, ростовщик расплылся в улыбке, отчего мохнатые щеки почти заслонили глаза, и церемонно поклонился.
– О, какое счастье в моем доме! – забормотал он лягушачьим хрипом. – Да что ж вы утруждали себя, ваша светлость, дали бы весточку, Автандил примчался бы по первому зову, как пчела на цветок… Да проходите же скорей, чего на улице стоять, – говорил он, поглядывая на тротуар, который как раз находился на уровне его носа. Лишняя болтовня о посещении полиции была ему совершенно не нужна.
Компрометировать агента по пустякам не следовало. Ванзаров спустился в подвал, где вынужден был дышать преимущественно ртом. Ядреная смесь нафталина, гнили, кожи, красок, застарелой пыли и нечистот висела в воздухе плотной пеленой. Кроме беспощадного запаха подвал был примечателен еще одним обстоятельством. Наконец Ванзарову посчастливилось повстречать место куда более захламленное, чем кабинет-лаборатория Лебедева. Если криминалист еще пытался поддерживать подобие порядка у себя на рабочем месте, то ростовщик не позволял себе такой слабости. Он развел фантастическую свалку, возвышавшуюся курганами до потолка. Страшно представить, что могло найтись на дне этих мусорных стопок – скелеты доисторических животных, не меньше.
Ростовщик с интересом глядел, какое впечатление произвело его царство.
– Так вот и живем, сводим концы с концами, ваша честь, – со вздохом доложил Автандил.
Пришлось напомнить, что гость и не «светлость», и не «честь», с него будет достаточно обращения «господин Ванзаров».
– Как процветает коммерция?
Автандил горестно отмахнулся.
– Да какая там коммерция! Шо вы! Так, хватает на хлеб, и на том спасибо…
– Краденое потихоньку принимаешь?
– Да разве такое можно? Да никогда такое не позволю. – Глазки ростовщика так и сияли честностью.
– Это меня мало волнует… уважаемый, – использовал Ванзаров нейтральное обращение, так и не выбрав между Лешим и Автандилом. Называть хозяина Матрасом было как-то неприлично. – У меня другой интерес. Такие личности, как Комар и Рябчик, известны?
– Кто ж их не знает, – ответил ростовщик с недоброй ноткой; видно, молодцы крепко досаждали ему.
– Кто такие? Чем знамениты? С кем дружбу водят?
– Шкварки они мелкие, вот кто. – Автандил даже плюнул с досады. – Гонору много, а ума нет. Там дернут, тут рубль вырвут, разве ж это умно? Одним словом, мусор уличный. Только и могут, что финкой махать да кулаками трясти…
– Держат окрестности в страхе?
– Да я вас умоляю! Кто этих прощелыг боится! Пьянь – одно название. Да они в участке спят чаще, чем дома…
– Вместе шалят?
– Да какое! Друг другу сколько раз лицо портили, я не знаю!
– Враги закадычные у них имеются? Желающие занять их трон?
– Не смешите меня, господин Ванзаров! Тоже мне, короли преступного мира! Да кому они сдались? Цена им – ломаный грош. Да и то в базарный день. Таких героев полный Обводный канал… А шо вас интересует? Так вы спросите, я отвечу, конечно…
Ванзаров не стал городить ловушки, а спросил напрямик: что сегодня вечером происходило необычного на набережной Обводного.
Ростовщик состроил удивленную мину, отчего лицо его скрылось в складках.
– Необычного? – повторил он. – Да вроде все тихо…
– Около девяти вечера был шум с улицы, возможно, кто-то кричал.
– Да у нас тут все время кто-то кричит. – Ростовщик откровенничать не спешил.
