Росс Кинг - Экслибрис
— Но Маноа есть на других картах, — запротестовал я, вспоминая карту Рэли, изданную Хондиусом в Амстердаме, которую я когда-то досконально изучил, сидя на корточках между полками в магазине господина Молитора.
— Да, но в большинстве из них были грубые ошибки. Маноа располагали в самых разнообразных местах. Но благодаря проекциям Меркатора мореплаватели стали наносить курс на карты, используя широты и долготы. Они могли долго следовать прямо по намеченному курсу, не пересчитывая то и дело данные компаса. Все, что было нужно, — это линейка, циркуль и компас. Просто детская игра.
— Да, — кивнул я. — За исключением незначительной детали, что никому не известно, как определить долготу в море.
— Да, трудность именно в этом, — согласилась она, возвращаясь к полке. — Определить широту достаточно просто даже ниже экватора, где Полярную звезду невозможно увидеть. Надо просто определить положение Солнца в полдень посредством солнечных часов или тому подобным образом. Но долгота — такая же трудная проблема, как квадратура круга.
Эта проблема с древности, я знал, озадачивала всех моряков. Долгота — просто другое название для временного различия между двумя местами. В принципе ее вычисление, насколько я понимаю, не представляет особой сложности. Над Лондоном или над Соломоновыми островами, как и над любым другим местом Земли, Солнце всегда достигает зенита в двенадцать часов дня: это местный полдень. Таким образом, если бы мореплаватель на Соломоновых островах мог узнать, который час в Лондоне, когда у него полдень, он мог вычислить долготу своего положения по разнице между этими двумя временами, поскольку каждый час равен пятнадцати градусам долготы. Все бы было прекрасно, но как можно узнать лондонское время, если ты находишься где-то на полпути вокруг земного шара, на берегах этих самых Соломоновых островов?
— Даже древние при всей их мудрости не смогли разрешить эту проблему, — говорила Алетия. — Птолемей в своей «Географии» обсуждает метод Гиппарха из Никеи, который советует использовать наблюдения лунных затмений, чтобы высчитать различие местного времени к востоку или к западу от заданной точки. Позже Иоганн Вернер из Нюрнберга, — она показала на один из томов на полке, — предлагает в своей книге о Птолемее метод так называемого лунного расстояния, по которому Луна и зодиакальный круг представляются в форме небесных часов, показывающих местное время в любой точке земного шара. Но все эти методы оказались бесполезными в море или в далеких землях, куда невозможно доставить надежные счетчики времени.
— И именно поэтому Менданья и Кирос не смогли найти Соломоновы острова, вернувшись во второй раз в Тихий океан.
— Точно. Ведь в тысяча пятьсот шестьдесят восьмом году Менданья фиксирует их на двести двенадцатом меридиане к востоку от Канарских островов, однако, вернувшись на их поиски в тысяча пятьсот девяносто пятом году, понимает, что найти этот двести двенадцатый меридиан так же трудно, как и сами эти острова.
— Значит, карта Ортелия бесполезна, — сказал я. — Она не более точна, чем любые другие.
Алетия вернулась на свое место и налила нам еще по чашке чая, редкого напитка в те дни, который я пробовал до сих пор всего два или три раза. Похоже, он слишком взбудоражил меня. Мои руки дрожали, когда я взял чашку.
— Безусловно, вычисление долготы не более чем приблизительная оценка на основе имеющихся сведений, — ответила она наконец. — Но этот остров? Неужели он тоже выдумка? И если так, то почему эту карту запрещают?
— Но кто запрещает ее? Испанцы?
— Так полагал сэр Амброз. И у них имелись для этого основательные причины. Уж где меньше всего испанский король и его министры хотели, чтобы их секретные документы оказались, — это в Праге. Ее колледжи кишели протестантами, алхимиками и евреями, не говоря уже о всякого рода мистиках и фанатиках. Именно их действия спустя двадцать лет перепугали кардиналов Святой палаты. И поэтому великого Ортелия отравили и его карту изъяли.
Она закрыла книгу и внимательно взглянула на меня. Я слышал, как кто-то проходит по атриуму и потоки дождя с шумом вылетают из водосточных труб. Огромная лужа вокруг солнечных часов становилась все больше, и все больше воды переливалось через треснутый край фонтана. Вдалеке, за чахлым фруктовым садом, виднелись источник и салатный пруд, также переполненные водой, их вздувшиеся поверхности покрылись рябью и пузырями. Я в беспокойстве пошаркал ногами по ковру, вспоминая подъезжавшую карету.
— На сем эта история могла бы и закончиться, — сказала она наконец, — если бы не маленькая деталь. Она касается одного корабля, мистер Инчболд. Испанского галеона. Обнаруженного совершенно случайно в водах Карибского моря. — Вдруг раздался еще более оглушительный громовой раскат, и дождь с новой силой обрушился на окно. — Возможно, вы узнали что-то о нем в ваших расследованиях? Он назывался «Сакра Фамилиа».
Когда сверкнула молния и грянул гром, в дверях библиотеки появилась Бриджет со светильником, заправленным рыбьим жиром. Поставив его на стол, она удалилась с чайным подносом, шаркая туфлями по кафельным плитам пола. Алетия тоже прошлась по комнате. Несколько минут она что-то сосредоточенно искала на полках, приставив к ним стремянку и снимая с них книги, подобно собирателю яблок в саду. Но вот она вернулась с целой стопкой томов, которые лавиной рассыпались по столу. Я подхватил одну из падающих книг, не дав ей свалиться на пол, и удивился, увидев, что это «Об истине христианской религии» Дюплесси-Морне, трактат по герметической философии, переведенный на английский сэром Филипом Сидни.
— …выпущенные в новых изданиях и переводах, — говорила она под шум дождя и стук падающих на стол книг. — «Апология» Вильгельма Оранского, «Испанская колония» Бартоломе де Лас Касаса, Relaciones[65] английского осведомителя Антонио Перетца…
Пока она раскладывала эти книги, в полосу света попал труд Лас Касаса, испанского священника, который описал злодеяния, совершаемые конкистадорами над индейцами.
— Даже печатники и книготорговцы присоединились к борьбе против Испании. Множество подобных книг тайно распространялись во все уголки Испанской империи, чтобы поднять отряды разгромленных повстанцев и других недовольных жителей в Каталонии, Арагоне и Калабрии. Их перевели даже на арабский и тайно переправили в Африку, чтобы их смогли прочесть мориски, изгнанные Филиппом Третьим из Испании. Теперь тысячи морисков, как и повстанцы Калабрии и Каталонии, были готовы вновь взяться за оружие, чтобы продолжить войну с кастильцами. Только на сей раз вся протестантская Европа собиралась вступить в бой на их стороне.
Так получилось, что мне пришлось второй раз выслушать историю экспедиции Рэли, рассказ о заговорах епископов и правителей всей Европы, строивших тайные планы coup de main[66] на их общего врага, короля Испании. Но в рассказе Алетии король Филипп утратил часть своего всемогущества. Английские и голландские шпионы из портового района Ла-Коруньи и из улочек Кадиса сообщали, что его военный флот еще не оправился от поражения, нанесенного так называемой «Непобедимой армаде»: ее потеря в 1588 году была первым указанием на возможность конца его гигантской империи. Галеоны не восстанавливались и не ремонтировались, потому что запасы строевого леса на Иберийском полуострове были крайне истощены, да и денег на их строительство все равно не было, поскольку шпионы из Торговой палаты сообщали, что ежегодный ввоз золота и серебра из Америки упал с девяти тысяч тонн до трех тысяч с небольшим. В итоге Филипп изрядно задолжал hombres de negocio[67], и множество торговцев и судовладельцев в Севилье могли лишь беспомощно наблюдать за тем, как тает их серебро и исчезают торговые галеоны. Главная европейская война — война, уже почти проигранная испанцами, — могла раз и навсегда положить конец испанским караванам, тем, что дважды в год везли сокровища Нового Света через пять тысяч миль Атлантики к Андалусии. Требовался лишь быстрый огнепроводный шнур, чтобы поджечь бочку, а фитиль должен был поднести сэр Амброз и его солдаты на борту «Филипа Сидни».
Но намеченное выполнить не удалось. Я вновь услышал историю о том, что это смелое предприятие загубили осведомители и шпионы, обосновавшиеся в Адмиралтействе и на борту самого «Дестини». По крайней мере, это предприятие можно было считать провалившимся до тех пор, пока «Филип Сидни», направляясь к дому через Наветренный пролив, не встретил остатки мексиканского флота, рассеянные вдоль берегов Кубы одним из тех жестоких штормов, что испанские мореплаватели называют huracan[68]. Все произошло по чистой случайности и казалось редким подарком судьбы в годину несчастий. Действительно, сэр Амброз мог бы никогда не натолкнуться на этот караван, говорила Алетия, если бы не тот странный запах, о котором доложили палубные матросы, когда корабль шел по мелководью еще примерно в десяти лигах к западу от испанского порта Сантьяго-де-Куба.
