Лучший исторический детектив (СИ) - Цветкова Ирина
— Добрый день, господа! — сказала Лиля, войдя в помещение, а потом спросила у сестёр милосердия: — А кто у вас тут главный, с кем я могу поговорить?
Её направили по нужному коридору. Они вошли в кабинет вместе с дворецким. За письменным столом сидел мужчина средних лет в дорогом костюме, из нагрудного кармана во внутренний шла цепочка карманных часов.
— Добрый день! — вежливо поздоровалась Лиля. — Простите, пожалуйста, что отрываю вас от важнейших дел сохранения здоровья, но я прошу уделить мне две минуты вашего драгоценного времени.
— Да-да, слушаю вас, сударыня, очень внимательно, — представитель медицины отложил все бумаги и приготовился слушать гостью.
— Я недавно в вашем городе, приехала из Европы, жила в Париже… ну, это неважно. Дело в том, что мне очень нравится ваш город, ваши люди, я восхищена всем, что здесь меня окружает! Я долго думала, что я могу сделать для этого города, для этих людей и нашла, что нет ничего более важного, нежели здоровье. Я бы хотела, чтобы все заболевшие херсонцы могли поправить своё здоровье. Примите мой скромный дар.
И Лиля выложила перед изумлённым эскулапом тысячу рублей серебром.
— Используйте это на своё усмотрение, — скромно сказала она. — Думаю, что это не последний мой вклад в дело восстановления здоровья жителей вашего великолепного города.
— Спасибо, спасибо, а кто вы? Назовите своё имя, и мы запишем вас в почётный список меценатов нашей лечебницы.
Лиля прекрасно знала, что добро надо делать бескорыстно, этому её учили Мещеряковы. Но ей как раз нужна была огласка, чтобы её имя звучало, чтобы оно дошло до высших чинов Херсонской губернии. Поэтому Лиля решила схитрить, засмущавшись, она опустила глаза, но потом бесхитростно ответила:
— Я, конечно, понимаю, что добро нельзя делать напоказ, нельзя ждать награды или похвалы за сделанное добро — этому меня учила моя мать. Мне следовало бы, оставив свою лепту, молча удалиться, не называя своего имени, ведь не ради благодарности я делаю это. Но вас, очевидно, волнует происхождение этих денег, не ворованные ли они? Нет, эти деньги чисты, честны, а в доказательство этого я оставлю вам своё имя, дабы вы не мучали себя сомнениями, чтобы вы всегда могли проверить и убедиться, действительно ли они чисты. Я отдаю свои деньги не анонимно, я называю своё имя — Лилия Владимировна Королевич.
Выслушав слова благодарности, увидев, что её имя записано больничным клерком, Лиля с дворецким покинули лечебницу. Они сели в сани, вернулись на Говардовскую (отец Мещеряков называл её всегда по старой памяти Почтовой, никак не мог привыкнуть к новому названию, которое было присвоено улице в честь английского филантропа Джона Говарда, приехавшего утешать местных заключённых и умершего здесь в 1790-м году от тифа) и двинулись к Богоугодному заведению. На подъезде к земской больнице стоял шлагбаум и полосатая будка смотрителя, который взял за проезд 8 копеек ассигнациями. Эта будка осталась здесь ещё с тех времён, когда город состоял сплошь из полицейских будок, трактиров, питейных домов, винных погребов.
Войдя в строение под вывеской «Хроническое отделение земской психиатрической больницы и Земский приют питомцев для детей-подкидышей», она также, как и в предыдущий раз отдала свой взнос на благотворительность. Здесь она слышала детский плач подкидышей, звуки из палат для душевнобольных, а потому ей хотелось побыстрей уйти. Но она зашла ещё в Благовещенскую домовую церковь при Богоугодном заведении, поставила свечку, дала на нужды церкви.
Они побывали в Алексеевской лечебнице имени Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича, оставив там немалую сумму. Затем отправились в Тропинку — так называли больницу имени Ольги и Афанасия Тропиных, построенную их наследниками. Это был целый больничный городок, ограждённый от мира стеной, с зелёными насаждениями — деревьями, кустарниками, цветочными клумбами, аллеями, по которым неспешно пациенты прогуливались парами, группами и в одиночку. Здесь каждое отделение имело свой корпус, потому больнца состояла из небольших опрятных одно- и двухэтажных домиков.
После этого они поехали в Николаевский детский приют для девочек. Когда они въехали в ворота приюта и, объехав клумбу, остановились у дверей, в окнах сразу появились детские лица. Войдя внутрь, Лиля увидела много девочек разных возрастов, они были одинаково одеты и одинаково коротко стрижены. Все они смотрели на приехавших с вопросом: «За кем вы приехали? Кого из нас вы возьмёте?» У Лили сжалось сердце: ведь если бы Мещеряковы не удочерили её, то её участь была бы весьма печальной, она бы росла вот здесь, в этих стенах, среди таких же воспитанниц, как эти девочки, в казённом платье, с коротко стриженными волосами. Но ей повезло в жизни, а им нет. Её полюбили сразу и бесповоротно, а этих девочек никто не любит. Кем они вырастут в нелюбви?…
Оставив в приюте солидную сумму, они возвращались домой молча. Каждый думал о своём. Извозчик вёз их через купеческий форштадт по Панкратьевскому мосту. Мост был не через реку, а через балку. То, что отделялось от города большим оврагом, балкой, называлось Забалкой и было местом скопления черни и криминальных элементов. Поэтому они с большим облегчением выехали с Забалки. А спасительный Панкратьевский мост был похож на многие из тех, которые Лиля видела в Европе. Каменный, с арками у основания, мост монументально вписался в живописный рисунок Херсона.
— Интересно, почему никто не спросил, зачем ты носишь с собой наличные, если можно оставить чек? — поинтересовался дворецкий.
— Какая им разница? Главное, что получили взнос, а наличными или чеком — им всё равно. Наличными им даже удобней, — ответила Лиля.
Действительно, ей можно было не рисковать, не носить с собой такое количество денег, а просто выписывать чеки. Но она не хотела выставлять напоказ свои счета в банках, не хотела, чтоб кто-то знал их номера. Поэтому ей выгоднее было дать наличными.
Тишина была прервана пожарным обозом, который мчался им навстречу. Впереди ехал верховой на коне, указывая дорогу, за ним — линейка с пожарниками. К дышлу был привязан колокол, который во время езды трезвонил, трубил горнист-трубач. Следом везли бочки с водой и насос. Услышав шум пожарной команды, Лиля, замерев, с ужасом подумала, не у неё ли дома пожар, и стала судорожно искать глазами пожарную каланчу на Ярмарочной площади, которую было видно изо всех районов города. Во время пожара на ней вывешивали определённое количество воздушных шаров, показывая по их количеству, в каком районе города пожар. Но сейчас Лиля, несмотря на все свои усилия, их не видела. И только когда пожарный обоз приблизился и она увидела синий флаг на нём, облегчённо вздохнула. Синий флаг на обозе — это просто прогон лошадей. А если бы был красный — это уже пожар.
— Едем домой, — устало сказала Лиля. — К Оболенскому надо бы заглянуть, но в другой раз. Пусть до него дойдут сведения о некоей меценатке, жертвующей больным и сиротам, а потом я явлюсь к нему сама с пожертвованиями.
Дома их ждали два здоровых мужика.
— Данила, — сказал один.
— Матвей, — сказал второй, теребя в руках шапку.
После секундного замешательства Данила сказал, что их послал сюда отец Василий. Лиле очень хотелось попенять, что уж очень долго они шли, но не стала, чтоб на батюшку тень не уронить.
— Пьёте? — строго спросила она.
— Никак нет.
— Что делать умеете?
Они вразнобой стали перечислять, кто что умеет делать. Вообщем-то, всеми мужскими специальностями они владели.
— Родственники есть? — продолжала допрос Лиля.
— В селе, и у меня и у Данилы. Мы приехали на заработки в город, жить нам негде, пошли в церковь просить Николая Угодника о помощи, тут-то нам отец Василий и подсказал вас.
— Грамотные?
— Никак нет.
— Значит так. Жить будете здесь. По хозяйству будете делать всё, что потребуется. Кроме того, будете охранять нас, а то у нас мужчин маловато, — улыбнулась Лиля, покосившись на дворецкого. — И самое главное условие: держать рот на замке. О том, что происходит в этом доме, никто не должен знать. Чтоб никаких сплетен! Даже в селе коровам не рассказывать ничего.
