Планета Вода (сборник с иллюстрациями) - Акунин Борис "Чхартишвили Григорий Шалвович"

Самое интересное дальше.

«Как-как?» – переспросил Ружевич. И со смешком продолжил: – «Тогда я прибуду в качестве скота нечистого…».

Эраст Петрович быстро поднялся. Отряхнул брюки. Посмотрел на чудесное английское пальто, но подбирать его не стал, лишь поплотнее обмотал вокруг шеи шарф. Фандорин не был таким маньяком чистоплотности, как Цукерчек, но ходить по улицам праздничного города трубочистом позволить себе не мог. Ничего, не так уж холодно. Не Сибирь.

Быстрым, спортивным шагом он дошел до конца Славковской улицы и увидел на углу сияющей огнями площади большую пивную с вывеской «Hawelka».

Вошел внутрь. Кельнер так и кинулся ему навстречу. Должно быть, хорошо знал свое дело: сразу оценил покрой пиджака, разглядел жемчужную булавку на галстуке и сверкнувшую золотом запонку. Спросил что-то по-польски, повторил по-немецки: предложил отличный столик в углу, специально зарезервированный для особенных клиентов.

Фандорин звонко впечатал в стойку полуимпериал.

Монета моментально исчезла, накрытая мясистой рукой.

– Что угодно господину? – перешел кельнер на русский – разглядел на золотом кружке царский профиль.

– Как по-польски «ковчег»? – спросил Фандорин. Когда кельнер не понял трудное слово, перевел на немецкий: – «Arche».

– Arka, – спокойно ответил тот, привыкший ко всяким причудам.

– Д-дайте адресную книгу. Где тут раздел ресторанов и увеселительных заведений?

Палец заскользил по мелким строчкам и сразу уперся в название: «Arka Noego».

Все-таки «Ноев ковчег», никуда от него не денешься, поморщился Эраст Петрович, с некоторых пор сильно не полюбивший эту библейскую притчу.

– Червеньская набережная это г-где?

Кельнер посмотрел, куда уперся палец странного, но очень щедрого господина и тоже поморщился.

– Пану не нужна эта дешевая ресторация. Пиво плохое, кормят дрянью. Вся радость что на реке. Оставайтесь лучше у нас. Обслужим, накормим, напоим. Пан останется доволен!

Фандорин посмотрел на часы. До полуночи было еще далеко.

– Поужинаю, пожалуй. Целый день ничего не ел. Что порекомендуете?

– Сегодня отменные фляки по-польски.

– Нет, – передернулся Эраст Петрович. – Только не фляки.

С новым годом!

Место, где Цукерчек должен был ровно в полночь встретиться с неведомым паном Кобачевским (если, конечно, не подкачал вованзухен), Эрасту Петровичу очень понравилось.

Под королевским замком Вавель река изгибалась дугой, и чуть выше по течению, на плоской открытой набережной, выстроились в ряд пристани, причалы и дебаркадеры. На одном из них, расцвеченном лампионами, сияла вывеска «Restauracja Arka Noego». Заведение пленило Фандорина тем, что соединялось с берегом узким мостиком, над которым горели два фонаря. Войти и выйти незамеченным было совершенно невозможно – с противоположной стороны чернела холодная, не скованная льдом вода.

Фандорин не спеша прогулялся по набережной, изучая окрестности. Он прибыл сильно загодя, так что времени было достаточно. Успел даже поразмышлять о превратностях истории, разглядывая могучий силуэт крепости, откуда великий Сигизмунд, король Польши, Литвы и Швеции, диктовал свою волю сопредельным странам и ненадолго даже завоевал Русь, посадив на московский трон своего сына. Теперь в новой столице Сигизмунда, Варшаве, правили русские, а в старой столице, Кракове, – немцы.

Повернув с Подзамче-штрассе на Повисле-штрассе, Эраст Петрович взглянул на часы и решил, что пора.

Без пальто было зябковато, но согревал ток крови, ускорившийся в предчувствии заветной встречи. Людей на набережной почти не было, в это время все уже садились к столу провожать уходящий год. Редкие встречные со смехом приветствовали Фандорина, поздравляли по-польски и по-немецки, называли «герр Кёниг» и «пан Кроль». На главной площади Эраст Петрович купил рождественскую маску волхва – выбрал чернокожего Бальтазара, чтобы меньше выделяться в темноте. По этой же причине наглухо застегнул пиджак и поднял воротник, закрыв белый шарф и рубашку.

Висла у замка Вавель

Дополнительно порадовал мостик, ведущий к ресторации, – он громко скрипел под ногами. Если не увидишь входящего, то услышишь.

Впрочем, усадили Эраста Петровича идеально – золотой полуимпериал вновь сыграл роль волшебной палочки. Неширокий, полутемный зал дешевого ресторана был наполовину пуст, и осчастливленный неслыханно щедрой мздой официант сказал, что разместит пана где угодно – хоть вынесет столик на балкон, откуда будет отлично виден новогодний фейерверк.

Разговор шел на немецком.

– Не надо на б-балкон… – Изображая нерешительность, Фандорин приглядывался к посетителям. – Русские тут есть?

– Да, целое общество. Герру Кёнигу угодно поближе к соотечественникам?

Половой показал на длинный стол у стены. Там сидела большая компания – одиннадцать человек: восемь мужчин, три женщины.

– Могу спросить, нельзя ли герру Кёнигу присоединиться к компатриотам, чтобы не встречать новый год в одиночестве, – всё усердствовал официант.

– Нет, я как раз люблю в одиночестве. Не говорите им, что я русский. А сяду я вон туда.

Позиция была хороша. С нее замечательно просматривался мостик, и до русского стола близко. Там говорили громко, оживленно – слышно каждое слово.

Эраст Петрович попросил задуть свечи, сказав, что хочет проводить год в полумраке. Заказал бутылку шампанского и пирожное, которое, понюхав, есть не стал.

Кое-кто из русских покосился на Фандорина, вернее на его маску, но скоро о новом соседе забыли. Все были слишком увлечены беседой.

Не упуская из виду берег и мостик, Эраст Петрович стал прислушиваться к разговору.

Разумеется, это были политэмигранты, и беседа у них была обычная для политэмигрантов, то есть малопонятная постороннему и очень скучная. После того, как революция побурлила, побулькала и благополучно утонула, а российское болото вновь затянулось ряской, социалисты погрязли в мелких внутренних дрязгах. Большинство уехали, кто-то отправился в места не столь отдаленные, а основная масса вчерашних ниспровергателей вернулась к обывательской жизни, обвиняя друг дружку в поражении и ворча на правительство.

Вот и эти были такие же. Сыпали неизвестными Фандорину именами и непонятными аббревиатурами. Что такое «ЦК», Эраст Петрович еще знал – «центральный комитет», но «цэо», «зэбэ»? «Цэо», по-видимому, было названием партийной газеты, потому что иногда вместо него произносилось слово «редакция». Там «окопались» какие-то соглашатели, на которых бранился картавый лысый господин с бородкой, а его сосед, довольно молодой мужчина с длинными усами и кавказским выговором, мягко возражал. Мелкокудрявый, похожий на провинциального актера, волновался из-за какой-то резолюции какого-то совещания. Молодой с военной выправкой жаловался, что его не выбрали в «зэбэ». Барышня или дама, его спутница, довольно миловидная, всё время восклицала: «Товарищи, товарищи! Давайте же не забывать про новый год!». И все снова и снова поминали безденежье. Деньги требовались и для ЦК, и для ЦО, и для ЗБ, а рыхлая женщина с глазами навыкате стала выговаривать кавказцу, что содержание не поступает уже третий месяц и так больше продолжаться не может.

– Дэньги будут, – ответил тот, хитро прищурившись. – Обэщаю.

После этой реплики, вызвавшей заинтересованную паузу, основным кандидатом на роль Кобачевского у Эраста Петровича стал усатый. Он говорил меньше остальных, всем приязненно улыбался и время от времени начинал перешептываться с лысым соседом, который, кажется, был в компании главной персоной.

Без четверти двенадцать молодую даму, требовавшую не забывать о новом годе, наконец услышали.