Оливер Пётч - Дочь палача и дьявол из Бамберга
– Господи! – выдохнула Барбара. – Сэр Малькольм… колдун?
Зальтер пожал плечами.
– Потом он даже показывал нам подсвечник и пентаграмму. Говорил, что они понадобятся ему, когда мы будем ставить «Фауста». Про детский череп он не сказал ни слова и при этом все время смотрел на меня очень странно. Доказать я, конечно, ничего не могу. Могу лишь сказать, что всякий раз, когда сэр Малькольм задерживается в каком-нибудь городе, там происходят странные вещи.
– А долго вы с ним знакомы? – со страхом в голосе спросила Барбара.
– Лет десять. Я был тогда студентом в Кельне. У меня кончились деньги, и я пребывал в восторге от театра. Вот как ты сейчас.
Драматург улыбнулся, потом вздрогнул и прижал руку к ране на боку. Судя по всему, он испытывал сильную боль.
Барбара показала на кровавое пятно:
– Вы позволите взглянуть на рану? Я в этом немного разбираюсь.
Зальтер смерил ее недоверчивым взглядом.
– Барбара, артистка ты, может, и выдающаяся, но на роль знахарки в таком возрасте явно не годишься.
– Поверьте мне, я действительно кое-что смыслю в этом, – несколько вызывающе ответила Барбара. – Мой отец, как вам известно, палач. Мало кто сравнится с нами в искусстве врачевания.
Зальтер снова вздрогнул – в этот раз Барбара не была уверена, что от боли.
– Черт, я… я и позабыл, – просипел он. – Твой дядя ведь местный палач, верно?
Барбара печально кивнула.
– Почти вся наша семья жила этим жутким ремеслом с незапамятных времен. Отец, дядя, зятья, деды… Мы рассыпаны по всей Германии и все приходимся друг другу родственниками. Поэтому палачи зовут друг друга кумовьями. – Она вздохнула: – Мой прадед был печально известным Йоргом Абрилем, он пытал и отправил на тот свет сотни людей. Может, вы о нем уже слышали.
Зальтер помотал головой и вдруг побледнел еще сильнее.
– Я… – Он хотел что-то сказать, но вновь скривился от боли.
– Так, прекратите валять дурака и покажите мне рану, – распорядилась девушка.
Она решительным движением разорвала на нем рясу. Сбоку на груди сохло пятно крови, еще темной и жидкой в центре. Барбара осторожно осмотрела его.
– Похоже, кто-то зацепил вас кинжалом, – сказала она деловито. – Рана, к счастью, не очень глубокая. Но ее нужно скорее обработать, иначе она может воспалиться.
Барбара оторвала лоскут от своего платья и огляделась. В углу комнаты нашелся бочонок церковного вина.
– Не знаю, какое оно теперь на вкус, – сказала она, выдернув пробку и обмакнув в вино лоскут, – но чтобы очистить рану, все лучше грязной воды.
Девушка принялась осторожно счищать кровь. Когда рана стала более-менее чистой, Барбара достала из сундука одну из ряс, разорвала на длинные полосы и наложила повязку. Маркус за все это время не произнес ни слова, только шипел время от времени, когда боль становилась слишком сильной.
– Это все, что я сейчас могу сделать, – сказала Барбара. – Но завтра утром мы можем вместе отправиться к моему дяде…
Зальтер горько рассмеялся, но вскоре его смех перешел в кашель.
– Ты с ума сошла? – прохрипел драматург. – Если эти дурни хоть немного соображают, то уже догадались, что ты племянница местного палача. Тебя давно разыскивают! Или никто в городе тебя не знает? Кто-нибудь видел тебя, прежде чем ты вышла на сцену?
– Я… не знаю, – ответила Барбара нерешительно. Она вдруг почувствовала себя совершенно беззащитной. – Я была несколько раз с сестрой на рынке. Конечно же, меня знает Катарина, невеста дяди Бартоломея. Потом еще Иеремия, управляющий в трактире «У лешего»…
– В трактире, наверное, давно все вверх дном перевернули, – перебил ее Зальтер. – Там ведь разместилась наша труппа. И этого Иеремию наверняка допросили насчет нас. – Он внимательно взглянул на Барбару: – Думаешь, он станет молчать перед стражей, если дело коснется его собственной жизни?
– Господи, я не знаю! – всхлипнула Барбара. – Думаю, нет. Но это значит… что я теперь не смогу вернуться к родным!
– Во всяком случае, до тех пор, пока они находятся в доме твоего дяди. – Маркус решительно кивнул. – После всего, что случилось этой ночью, нам с тобой нельзя просто так показываться в Бамберге. Нас, наверное, вся стража разыскивает.
– Но как нам теперь быть? – Барбара чуть ли не кричала. – Я хочу обратно к семье!
Зальтер погладил ее по волосам:
– Я что-нибудь придумаю, Барбара. Обещаю. Но для начала нам надо поспать. Вот увидишь, завтра все будет лучше.
Барбара ему не поверила. И все-таки она влезла в одну из монашеских ряс и положила голову Маркусу на колени. Драматург напевал ей какую-то песенку, грустно и монотонно, однако это немного ее успокоило.
В скором времени Барбара уснула от усталости и скорби.
14
2 ноября 1668 года от Рождества Христова, утром в доме палача
Следующим утром, когда Куизли собрались в общей комнате, настроение у всех было подавленное, и в то же время в воздухе чувствовалось напряженное ожидание. До сих пор у них даже не было времени, чтобы поговорить. В комнате наверху спал израненный Матео. После сдобренного травами вина, которым Якоб напоил его накануне, юноша успокоился и пока не просыпался – счастье, недосягаемое для большинства присутствующих. Лица у всех были бледные, темные круги под глазами свидетельствовали о напряженных днях и ночах.
Теперь все сидели, погруженные в раздумья, вокруг большого пошарпанного стола. Петер и Пауль играли у городского рва в прятки с соседскими детьми. Родители их новых приятелей были грязными могильщиками и не имели ничего против такого знакомства.
Магдалена потерла усталые глаза. Она очень надеялась, что Барбара вернется к ним после ночного переполоха. Но младшая сестра так и не появилась ни у старого Иеремии, ни в доме Бартоломея. Симон все-таки вернулся далеко за полночь. Бартоломей встретил измотанного цирюльника недалеко от церкви Святого Мартина. Вместе с другом Самуилом тот доставил одержимого, но уже неподвижного викария домой и там некоторое время понаблюдал за ним. Магдалена с облегчением узнала, что никакой оборотень ее мужа не кусал. Но то, что Симон рассказал о жутком преображении Себастьяна Харзее, повергло ее в ужас. Неужели человек и в самом деле мог превратиться в чудовище на глазах у множества свидетелей?
– Прошлой ночью весь город точно спятил, – сказал Бартоломей, который все это время молча ел кашу из общей миски.
Он только что вернулся из городской тюрьмы, куда ходил на разведку.
– Ну, по крайней мере, стражники взяли все под контроль, – продолжал палач с надеждой в голосе. – Этих малолетних извергов всех до одного разогнали по домам. Но, как говорят, этой ночью убили по меньшей мере двух артистов, а потом ради всеобщей потехи повесили, как мертвых котят. Теперь никто не признаёт вину, а у капитана Лебрехта, видимо, есть дела поважнее, чем разыскивать виновных. – Он тяжело вздохнул. – Остальные артисты сидят в тюрьме. Наверное, скоро мне самому придется ими заняться.
– А… Барбара тоже среди них? – спросила Магдалена, запинаясь.
Сердце у нее забилось вдвое быстрее. Симон уже рассказал ей и остальным, что Барбара накануне участвовала в представлении. Отец постанывал и с хрустом сжимал кулаки, но в целом вел себя на удивление спокойно.
Бартоломей помотал головой:
– Барбары нигде нет. Как и некоего Маркуса Зальтера, кстати. Этот пачкун, видимо, пишет пьесы, или переписывает, или что там еще… – Он принял суровый вид. – А вот их режиссеру, этому Малькольму, не позавидуешь. У него в сундуке, в потайном отделе, нашли колдовские принадлежности. Пентаграмму, черные свечи и человеческий череп. Теперь говорят, что он заклинал с их помощью оборотней.
– Сэр Малькольм, наверное, использовал их в одном из представлений, – предположила Магдалена. – Может, для «Доктора Фауста», пьеса ведь про колдовство…
– И зачем прятать все это в тайник? – Бартоломей нахмурился: – Не знаю. Как бы то ни было, Совет не верит ни единому его слову. – Он повернулся к Симону: – Ты же был на вчерашнем представлении. Может, этот Малькольм вел себя как-нибудь странно?
– Э… да вроде нет.
Фронвизер поднял голову, вид у него был задумчивый. Он как раз листал книгу из маленькой библиотеки Бартоломея.
– Не думаю, что одержимость Харзее как-то связана с труппой, – продолжил он. – Должно быть, это какое-то редкое заболевание. Бедняга весь парализован, только веки дергаются. Если это оборотень, то довольно жалкий… – Цирюльник устало потер виски. – Странно только, почему эта болезнь, если дело в ней, наступила именно в тот момент, когда все заговорили об оборотнях. – Он вздохнул и отодвинул книгу. – Я полночи ломал над этим голову. Но здесь книги только по ветеринарии. Они мне ничем не помогут, к сожалению.
