Дмитрий Леонтьев - Петербургская баллада
Уроки вежливости
Наступивший август ошпарил и без того утомленный зноем город. Накаленный воздух над плавящимся асфальтом словно загустел и ритмично покачивался у ног сидевших на лавочке старушек, пытаясь подражать ленивой соразмерности морского прибоя. Они представляли собой довольно комичную пару: маленькая, худенькая востроносая старушка беззащитно-интеллигентного вида и ее подруга — толстая, грудастая, с нескрываемым ехидством в маленьких умных глазах и в шляпе совершенно немыслимого фасона на голове. Они сидели в тени могучего, потрескавшегося от времени тополя и заинтересованно наблюдали за стоящими у гаражей широкоплечими, дочерна загорелыми мужчинами в одинаковых черных джинсах и серых футболках. Мужчины о чем-то яростно спорили, и, судя по несдержанным жестам, их беседа запросто могла перерасти в потасовку.
— На них ведро холодной воды не мешало бы опрокинуть, — заметила худенькая старушка. — А то от жары совсем ошалели, скоро друг дружку за грудки хватать станут. Вроде братья, а как разошлись — до беды недалеко…
— Братья? — удивилась толстуха. — А-а, одеты одинаково… Нет, Марья Кузьминична, это не братья. Один черноволосый, круглолицый, другой — русый, тонкокостный, а тот, что машину водит, вообще с явной примесью татаро-монгольского ига…
— Третий? Мне казалось, что их двое.
— Видела ты всех трех, только по очереди. Это тебя одинаковая одежда с толку сбивает. Ты не на одежду смотри, а на лицо, фигуру, манеру поведения. Вообще-то это довольно странно, что разные люди столь одинаково одеты — словно из детдома. На униформу для работы не похоже.
— Может, в одном магазине закупаются? — предположила Марья Кузьминична. — Или по случаю, по дешевке, достали, из гуманитарной помощи какой-нибудь…
— Может быть, может быть, — протянула ее собеседница, но было ясно, что эти предположения ее не убедили.
Один из мужчин обернулся и, заметив наблюдающих за ними старушек, что-то сказал своему товарищу. Тот бросил короткий взгляд в их сторону, пренебрежительно махнул рукой и ответил что-то, вызвавшее у его напарника кривую ухмылку.
— Никак про нас что-то говорят? — удивилась Марья Куьминична.
— Изгаляются — чего от них еще ожидать можно? Не нравятся они мне. Каждый день их вижу и каждый день… не нравятся.
— Ты когда к сыну переехала? Две недели назад? — уточнила Марья Кузьминична. — А я их уже третий месяц встречаю, и хоть бы раз поздоровались. Дворик у нас маленький, тихий, все друг друга знают, и хоть народ разный живет, а все же какое-то подобие вежливости соблюдать пытаются. Эти же за время, как гараж у Николая арендовали, поздороваться ни разу не соизволили, зато обматерить пару раз успели. Особенно тот, черноволосый, в выражениях не стесняется. Я как-то раз из магазина возвращалась, так он на меня из гаража вылетел и, вместо того чтоб извиниться, еще и обложил трехэтажно. А жаловаться сейчас бесполезно. Это их время…
— Не скажи, — покачала головой толстуха. — Такое быдло во все века и времена кончало плохо. С такими отморозками серьезные люди дел иметь не хотят, да и простые — брезгуют. Вот они в такие кучки и сбиваются.
— Эй, кошелки старые! Все шпионите?! — бросил один из парней, проходя мимо. — Когда-нибудь я вам в этом гараже носы-то дверью прищемлю!..
Толстуха невозмутимо продолжала, обращаясь к подруге:
— Древние говорили, что буквально каждый поступок человека определяет его дальнейшую жизнь. Неисчислимое количество вариантов. Вот и идут: одни — прямо, другие — противолодочным зигзагом, а третьи… третьи туда, куда их пошлют. Не расстраивайся, Марья Кузьминична, — приобняла она подругу за плечи. — Поверь моему гигантскому опыту: эти отморозки являются как раз яркими примерами «создателей своей судьбы». Когда-нибудь стиль жизни их в такое болото заведет, что только пузыри на поверхности останутся. Зловонные.
— Ты оптимистка, Екатерина Юрьевна, — вздохнула старушка. — Пока что все наоборот. Хамы и ворюги правят бал, а работяги и интеллигенты на обочине жизни. Я сорок лет учила детей… И сейчас с ужасом думаю: неужели среди этой серой, жрущей и размножающейся массы есть те, кому я пыталась показать красоту творений Пушкина, Есенина, Толстого? Неужели и я виновата в том, что происходит сейчас? Наверное, виновата. Вот теперь и живу так…
— Ах, оставь, Марья Кузьминична, — поморщилась толстуха. — Мы привыкли повторять: все плохо, все пропало… А если вдуматься, когда мы жили легко? Просто за лесом мы не видим деревьев. Вечерами я сажусь возле торшера с томиком Цветаевой — чудо, как хорошо! — никуда ведь книги не делись, а стало быть, и наслаждаться ими можно. Иногда покупаю себе бутылку красного вина, зову друзей — друзья-то ведь тоже есть! — и болтаю с ними о пустяках. Осенью хожу шуршать листьями в парк — и парк остался! Понимаешь, о чем я? Есть то, что никто у нас не отберет. То, что нам дано не правительством и не соседями, и то, что было и будет всегда. А остальное — временное.
— Я все хотела тебя спросить, Екатерина Юрьевна, — с любопытством взглянула на нее собеседница. — Кем ты работала? Две недели с тобой общаюсь, а понять этого не могу. Умная, образованная, а характер не такой зашибленный, как у меня. Не из рабочих, не из торговли… Служащая?
— Я-то? — задумалась Екатерина Юрьевна. — Пожалуй, что служащая. Да, можно и так сказать. Служащая.
— Статистика? — ободренная своей проницательностью, попыталась развить успех Марья Кузьминична. — Или наука?
— Ну-у… Скорее наука, — ответила та. — В социальной сфере. Точнее — в морально-нравственной.
— Социолог, — понимающе кивнула Марья Кузьминична. — Ох, жарко-то как! Еще полудня нет, а так душно… Но в квартире еще хуже. Здесь хоть слабенький, а все же ветерок. Но вскоре все равно уходить придется: в нашем возрасте такая погода вредна.
— В нашем возрасте любая погода вредна, — улыбнулась Екатерина Юрьевна. — Мы дамы не первой молодости. Зато мудры аки змеи. А потому должны видеть плюсы даже в этом возрасте. Ты видишь?
— Честно говоря, немного, — со вздохом призналась она.
— Это и есть мудрость, — пошутила Екатерина Юрьевна. — Когда были молодые и зеленые, мечтали дожить до глубокой старости и яростно не хотели быть при этом старухами. Ну не дуры ли?
— Смотри, смотри, — прервала ее подруга. — Что-то случилось. Вон как несется… и еще один… и еще…
Из-за угла соседнего дома один за другим выбегали облаченные в бронежилеты милиционеры и, становясь плотным полукольцом, ощетинились стволами автоматов в сторону зарешеченных окон первого этажа.
— Там сберкасса, — сказала Марья Кузьминична. — Видимо, что-то серьезное произошло: вон их сколько набежало. Видать, ограбили.
— На кражу не похоже, — покачала головой Екатерина Юрьевна. — Не было бы смысла оцепление выставлять…
Вдоль милицейского оцепления, плотоядно осматривая решетки на окнах, прошли несколько рослых парней в камуфляжах и черных шапочках-масках, столь неестественных на жаре, что даже смотреть на них было больно.
— ОМОН, — удивилась Екатерина Юрьевна. — Да, что-то там неординарное творится… пойду-ка я посмотрю. Нет-нет, тебе лучше не ходить, там может быть опасно. Я тебе потом все расскажу…
Небольшая площадь, на которую выходили двери сберкассы, была заполнена десятками одетых в бронежилеты солдат, заставлена доброй дюжиной легковых и грузовых автомашин с эмблемами разнообразных милицейских подразделений — от ГАИ до «неприметных» машин ФСБ. Екатерина Юрьевна подошла поближе к оцеплению и попыталась заглянуть за широкие спины солдат, но, кроме закрытых дверей и зарешеченных окон сберкассы, ничего не увидела.
— И что там происходит? — спросила она у стоящего рядом мужчины.
— Заложников взяли, — охотно пояснил тот. — Видать, хотели по-быстрому ограбить, да что-то не выгорело. Теперь требуют машину, вертолет и деньги. Даже здесь жадничают: в сберкассе сидят и деньги канючат.
— Много?
— Миллион долларов.
— Я про заложников спрашиваю, — пояснила Екатерина Юрьевна. — Людей там много было?
— А-а… неизвестно. Дюжина, может, больше. Если через три часа деньги не получат, грозятся убить первого заложника. Дилетанты! Кто ж так банки грабит?! Американских боевиков насмотрелись, наркоты несчастные. Неужели и впрямь сбежать рассчитывают?! Никуда не денутся, всех возьмут — это же дураку ясно!
— Да, странно, — согласилась Екатерина Юрьевна. — Крайне неудачное место для ограбления… А машину, на которой они приехали, нашли?
— Вот чего не знаю, того не знаю, — с веселым любопытством посмотрел на нее мужчина. — А ты, мамаша, видать, тоже боевики смотреть любишь?
— Нет, — категорично отвергла она столь неприличное подозрение. — Не люблю. Очень не люблю. Я спокойные, добрые фильмы предпочитаю. Без истерик, без глупого дилетантства, без… В общем, сейчас таких почти не делают.
