Роберт МакКаммон - Мистер Слотер
— Да все равно рабовладелец из тебя никудышный!
Мэтью влился в движение на Брод-стрит. Был ясный день, теплый для конца осени, хотя плащи и легкие пальто были в порядке вещей. Мэтью пошел прямо в Сити-Холл, поднялся по ступеням к царству Мак-Кеггерса в мансарде и постучал в дверь. Подождал, но никто ему не ответил. Мэтью сообразил, где сейчас могут быть Зед и Мак-Кеггерс: Берри ему говорила, что свет в это время года — и особенно в такие солнечные дни — нельзя упускать; потом начнется долгая серая зима. Мэтью не упустил из виду, где искать Берри. Мак-Кеггерс тоже это знал.
Он вышел из Сити-Холла и пошел к востоку по Уолл-стрит к гавани. Еще один факт, который он не стал упускать из виду, что в конце этой улицы находится невольничий рынок.
Он уже около недели был рабовладельцем, и это обошлось ему дорого. Мак-Кеггерс был сговорчив — при условии, что Зед продолжает жить где жил и помогает коронеру по необходимости. Но негодяй этой пьесы, Герритт ван Ковенховен, позвал среброязыкого адвоката еще до того, как начать рассматривать возможность переговоров о продаже столь ценного раба. Когда переговоры начались, они вроде бы вертелись не вокруг будущей судьбы Зеда, но вокруг улицы, которую Ван Ковенховену было обещано назвать его именем. Потом уже, уверившись, что на новой карте эта улица есть — любезными трудами Мак-Кеггерса, — Ван Ковенховен перевел разговор о прибыли на свои инвестиции.
Когда перья закончили свою работу, оставшаяся у Мэтью после уплаты долгов сумма усохла до двадцати трех фунтов. Следующим шагом была организация встречи с лордом Корнбери.
В кабинете Корнбери с мягкими креслами, столом из английского дуба размером с континент, под портретом королевы Анны, сурово глядящей со стены, сидел сам лорд, глядя на Мэтью скучающими глазами в синих тенях и лениво поигрывая завитком высокого белого парика, пока Мэтью излагал свое дело. Это было нелегко — излагать дело мужчине в лиловом платье с пышными кружевами на груди. Но когда дело было изложено, лорд Корнбери холодно известил Мэтью, что агентство «Герральд» оконфузило его в глазах его кузины, королевы, с делом Слотера, что Мэтью может считать себя знаменитостью и полагать в связи с этим ложным мнением, будто он обладает влиянием, но пусть он постарается, чтобы дверь не поддала ему под зад, когда будет сейчас отсюда уходить.
— Десять фунтов за вашу подпись в течение недели, — сказал на это Мэтью. И, помня свое скромное место в жизни — рядового гражданина, он почтительно добавил: — Ваша светлость.
— Вы меня не слышите, сэр? И вообще такие вещи требуют времени. Хотя речь идет о частной собственности, мы должны учитывать возможный риск для города. Должно быть обсуждение в совете. Заседание олдерменов. Среди них некоторые категорически возражают против подобных вещей. Нет-нет, это невозможно.
Вот тогда Мэтью полез в карман, достал серебряное кольцо с искусной резьбой, которое обронил Слотер из своего ларца, и положил на стол. Через весь континент подвинул его к лорду Корнбери.
Оно было принято рукой в лиловой перчатке, осмотрено в льющемся из окна свете — окно рядом с королевой Анной, — и небрежно отодвинуто в сторону.
— Симпатичное, — сказали накрашенные губы, — но у меня таких дюжина.
Тогда Мэтью вытащил из кармана ожерелье из серовато-голубых жемчужин, действительно очень красивое — теперь, после чистки.
— Ваша светлость, простите мне нескромный вопрос: вы знаете, почем сейчас продают такую нитку жемчуга?
Очевидно, лорд Корнбери это знал.
Мэтью нашел Мак-Кеггерса, Зеда и Берри у набережной возле рыбного рынка в конце Смит-стрит. Приходящие лодки швартовались к причалу, щедрые дары моря в корзинах выгружались на мокрые бревна. Тут же торчали солильщики со своими тележками, бродили покупатели и коты, высматривая себе ужин.
В суете и сутолоке коммерции Берри и Зед стояли рядом, рисуя черными мелками на клочках бумаги, пока рыболовы выгружали добычу. Мак-Кеггерс стоял неподалеку, сделав мужественное лицо, хотя было очевидно, что рыбный рынок для него не самое любимое место в городе. Он то и дело прикладывал к носу платок, и Мэтью решил, что платок чем-то ароматизирован.
Он подошел к причалу. Зед заметил его первым, тронул Берри за плечо — та оглянулась, следя за его взглядом, и улыбнулась, когда увидела, кто пришел.
— Добрый день! — крикнула она Мэтью, и улыбка ее слегка покривилась. Сегодня она смотрелась взрывом красок — что подходило ее художественной натуре. Красная шляпа с широкими полями, красно-желтое платье с цветочным узором. Светло-зеленая шаль покрывала ее плечи и руки, и перчатки желтой шерсти оставляли свободными пальцы, чтобы лучше владеть мелком.
— Добрый, — ответил он и подошел посмотреть, что они с Зедом рисуют.
На каждом клочке бумаги была незавершенная сцена прибытия лодки к причалу. Зед рисовал с куда большей силой и экспрессией, каждая линия толста как палец. И как в тех рисунках, которые Мэтью видел в мансарде, они были какими-то нездешними. Лодки похожие на длинные пироги, искаженные зловещие фигуры на них будто вооружены копьями и щитами.
Разумеется раба, рисующего картинки у причала, привычным зрелищем не назовешь — многие зеваки останавливались посмотреть и что-то буркнуть, но внучку печатника не раз видели в городе со слугой Мак-Кеггерса, и оба они рисовали с такой беглостью, будто разговаривали. Конечно, опять-таки, про внучку печатника знали, что она странная — художница и учительница, сами понимаете, — но пока с ними ходил сам Мак-Кеггерс, присматривающий за своим человеком, бояться было нечего. И все же… сами размеры этого человека настораживали. Вдруг он сойдет с ума и разнесет какое-нибудь здание? Как, говорят, месяц назад разнес таверну «Петушиный хвост»?
— Привет, Мэтью, — сказал Мак-Кеггерс, протягивая руку. Другую он по-прежнему прижимал к носу. — Как себя чувствуешь?
Мэтью ответил на рукопожатие.
— Почти нормально, спасибо. — Он глубоко втянул в себя воздух. Запахи соленого моря, мокрого настила и свежей рыбы. Бодрит.
— Мы уже собирались двигаться дальше, — сказал Мак-Кеггерс с надеждой в голосе.
— Хорошо, что вас застал. Вот это я хотел показать. — Мэтью поднял конверт. Берри и Мак-Кеггерс уставились на него, Зед вернулся к рисованию. Мэтью взломал печать лорда Корнбери, вынул пергамент и развернул. — Ага, — сказал он, увидев сложную, извилистую и, в общем, некрасивую подпись. — Предписание об освобождении.
Он показал бумагу сперва Мак-Кеггерсу, потом Берри.
— Боже мой! — ошеломленно воскликнул Мак-Кеггерс. — Просто не верится, что ты и вправду ее получил.
Он повернулся к Зеду, который сосредоточенно наводил линию на рисунке, не обращая ни малейшего внимания на остальных.
— Мэтью, можно я ему скажу? — спросила Берри.
— Скажешь? Как?
— Увидишь.
Он отдал пергамент ей.
— Зед? — Когда Берри произнесла его имя, негр тут же повернулся и посмотрел на нее. Она подняла вольную. — Ты понимаешь, что это? Ты свободен. — Она коснулась подписи лорда Корнбери.
Зед нахмурился. Бездонные черные глаза смотрели то на пергамент, то на Берри. Понимания в них не было видно.
Берри перевернула документ, положила на свой блокнот и начала что-то рисовать. На глазах у Мэтью на пергаменте возникла рыба. Она выпрыгивала из воды, как на многих рисунках Зеда, что хранились в коробке у него под лежанкой. Закончив рисунок, Берри показала его Зеду.
Он смотрел. Лицо в шрамах было неподвижно.
Потом, медленно, у него открылся рот. Он тихо ахнул — самой глубиной горла.
— Да, — кивнула ему Берри. И улыбнулась доброй улыбкой. — Ты свободен — как она.
Зед повернул голову к рынку, где выкладывали улов на столах под навесом коричневого холста. Посмотрел на переливающееся серебро, испещренное коричневыми и зелеными пятнами, вытащенное из сетей и снятое с крючков, на окуней и люцианов, палтусов и треску, камбалу и макрель, и так далее, и так далее. Он тоже был рыбаком. Он знал разницу между дохлой рыбой, потерявшей свои играющие цвета, и живой, сорвавшейся с крючка или выпавшей из сети и уходящей в синюю глубину, где человеку никогда ее не достать, где можно будет плавать еще один день, как парит птица в высоком воздухе.
Мэтью понял сейчас то, что Берри давно сообразила.
Рыбы, которых рисовал Зед, — это были те, кто ушел из сети.
И в его представлении это была свобода.
Зед понял. Мэтью увидел, как вспыхнула в его глазах искра — далекой свечой в самой темной ночи.
Он оглядел их по очереди — Берри, Мэтью, Мак-Кеггерса — и снова повернулся к девушке. Она улыбнулась и кивнула еще раз — универсальное «да», — и он тоже кивнул, но человеку из другого мира улыбнуться было трудно.
Зед бросил блокнот и мелок, повернулся спиной и пошел прочь вдоль ближайшего пирса к воде. По дороге снял рубашку. Рыболовы отступали в сторону — он двигался как стихия. Сбросил один ботинок, потом второй, переходя на бег, и всякий, кто стал бы на пути между ним и его целью, был бы сметен как движущейся стеной.
