Дочь палача и черный монах - Пётч Оливер
– И вы думаете, что тамплиеры его где-то спрятали? – спросила Бенедикта.
– Я так не думаю, я это знаю. – Симон широко улыбнулся. – Вот уже несколько дней я гадаю, где же слышал имя магистра Фридриха Вильдграфа. Теперь, когда речь зашла о Животворящем кресте, я вдруг вспомнил.
– И? – спросила Бенедикта. – Говорите же!
Симон удовлетворенно захлопнул толстый фолиант и вынул из-под сюртука маленькую книжку о тамплиерах, которую ему одолжил Якоб Шреефогль.
– В книге Вильгельма фон Зеллинга тоже упоминается битва при Хаттине, – прошептал он и стал перелистывать грязные, испещренные каракулями страницы. – Всего лишь заметка на полях, прежде я не обращал на нее никакого внимания. В ней указаны некоторые имена сражавшихся. Как в любой армии есть знаменосец, так же и у тамплиеров был особый человек, который нес Святой крест.
Он заулыбался и намеренно выдержал долгую паузу.
– В битве при Хаттине этим человеком был некий Карл Вильдграф. На что угодно готов поспорить, что Фридрих Вильдграф – его прямой потомок.
Мгновением позже раздался скрежет, и на них рухнул стеллаж. Симон уставился на хлынувшую на него волну книг, затем в лоб ему врезался особо увесистый том, и лекарь повалился на пол. На него продолжали сыпаться книги, пока мир вокруг не погрузился во мрак вперемешку с буквами.
Магдалена пробралась через внезапно открывшийся проход и, вытянув вперед руки, ринулась в неизвестность. Вокруг гремело, скрежетало, и что-то падало с приглушенным шумом. Когда она снова открыла глаза, взору ее предстала просторная комната, заставленная книжными стеллажами. Один из них обвалился вместе с содержимым и освободил таким образом проход. Пыль осела густым облаком на пол, и за ней посреди комнаты показалась гора из сваленных книг.
Гора эта шевелилась.
Магдалена схватила книгу потяжелее и приготовилась к самому худшему. Кто бы ни вылез из этой кучи, она уж точно отправит его на тот свет «Симпозиумом» Платона.
Из груды книг показались две головы. Магдалена зажмурилась и снова открыла глаза.
Я сплю… Мне все это снится…
Из книжной кучи выбрались Бенедикта и как мел бледный Симон. По лицу лекаря со лба стекал тонкий ручеек крови. Оба они, покрытые пылью, гипсом и кусочками пергамента, выглядели так, словно восстали из мертвых.
«Симпозиум» выскользнул у Магдалены из рук, колени ее подогнулись, и она схватилась за полку рядом. Когда Симон наконец разглядел в проходе дочку палача, у него отвисла челюсть.
Долгое время все трое молчали.
– Ты?.. – в конце концов выдавил из себя Симон.
Магдалена с трудом выпрямилась, окинула их гневным взглядом и, скрестив руки, встала перед горой.
– Да, я. И что, скажи на милость, ты делаешь здесь с этой стервой?
Магдалена пережила плен и отравление, ее, словно живого покойника, возили в гробу, она спасалась по коридорам от полоумного монаха. Вся ее жизнь в эти дни состояла из разрозненных отрезков. И бледный, покрытый кусками пергамента Симон стал единственно реальным видением, представшим перед ней за последнее время. Она позабыла все пережитые страхи и срывала на лекаре и Бенедикте накопившуюся злобу.
– Что вы здесь делаете, я спрашиваю?! – бушевала она. – Один разстоит уйти из дома, а он уже развлекается у меня за спиной с этой смазливой девкой из Ландсберга!
– Магдалена, – тихо и насколько мог примирительно проговорил Симон. – Бенедикта не смазливая девка, и мы здесь не развлекаемся, а совсем наоборот. Нас заперли в библиотеке Штайнгадена, мы осквернили святые реликвии, и в скором времени нас либо зарежут, либо колесует твой отец. Поэтому скажи лучше, что тыздесь делаешь!
Голос Симона становился все громче. Магдалена смотрела на него расширенными глазами, и услышанное нехотя пробивалось в ее сознание.
– Библиотека… Штайнгадена?
Бенедикта кивнула.
– Мы заперты в монастыре Штайнгадена. – Она кивнула на проход за спиной Магдалены. – Но, судя по всему, у нас теперь есть хотя бы путь к спасению. Надо как можно скорее…
– Подождите минутку, – окликнул ее Симон. – Вы же видите, ей нужно немного успокоиться. К тому же неплохо узнать, что нас там ждет.
Лекарь шагнул к Магдалене и сжал ее руку. Он почувствовал ее бешеный пульс; дрожь, охватившая все ее тело, отступала очень неохотно.
Магдалена села на кучу книг, медленно вздохнула и начала рассказывать.
14
Якоб Куизль стремительными шагами мчался к монастырю. Солдат быстро ему во всем сознался, так что палачу не пришлось полосовать ему спину раскаленным ножом. Он выжег на правой щеке разбойника виселицу, наградил пинком под зад и отправил на все четыре стороны. Тело второго солдата с проломленным черепом палач оставил животным на растерзание.
Куизль еще раз обдумал все то, о чем срывающимся голосом и выкатив от ужаса глаза рассказал ему пленник у костра. Палач, в общем-то, и так уже знал обо всем по сведениям, полученным от бургомистра и Шеллера. Оставались неясными лишь некоторые детали, однако теперь все сложилось в единую картину. Куизль перешел на бег. Симону грозила опасность; необходимо предупредить этого умника лекаря, и как можно скорее! Оставалось только надеяться, что еще не слишком поздно.
Обходя по узкой дороге застрявшие в мокром снегу повозки и обгоняя закутанных прохожих, Куизль ломал голову над тем, что же такого могло произойти в Роттенбухе и какую роль при этом сыграли Симон с Бенедиктой. Каким образом настоятель умудрился их оттуда забрать? Роттенбух не относился к общине премонстрантов. Если лекарь и торговка повинны в каком-либо преступлении, то их вплоть до самого процесса следовало держать там. Но этот Боненмайр, очевидно, некоторым образом все же сумел настоять на своем.
Куизль преодолел последний перелесок и вышел наконец к монастырю Штайнгадена. Вокруг уже сгустились сумерки, с вечернего неба мягкими хлопьями сыпал снег. Так же, как и в Роттенбухе, у стен монастыря высились строительные леса с подъемниками, в вырытых всюду котлованах до самых краев лежал снег. Лишь изредка навстречу палачу попадались одинокие каноники, погруженные в молитву, в белых туниках они были практически не различимы за снежной завесой. Премонстранты спешили на вечерню, о которой возвещал низкий колокольный звон.
Из-за прошедшей снежной бури строительство, похоже, стояло уже несколько дней. Взглянув на голые стропила будущей гостиницы, Куизль понял, что Симон и Бенедикта, если они вообще были здесь, разместились в самом монастыре. Он решил постучаться в ворота: возможно, келарь сможет рассказать ему больше.
Куизль уже двинулся к высокому оштукатуренному строению, и в это мгновение всего в нескольких шагах справа отворилась дверь одного из флигелей. Оттуда вышли несколько человек, едва различимых в густом снегу.
Палач замер, чтобы пропустить процессию на некотором расстоянии от себя. Он прищурил глаза, но в сумерках едва смог разглядеть проходивших мимо него людей. Впереди, как ему показалось, шел Августин Боненмайр – Куизль узнал его по пурпурному поясу, который выдавал в нем настоятеля. В отличие от всех остальных на нем была белая шляпа, которую он придерживал рукой от ветра. Следовавшие за ним двое широкоплечих монахов тоже одеты были как премонстранты. А вот третий кутался в черную рясу с капюшоном. Он шел легкой, пружинистой походкой; под тканью, несмотря на его низкий рост, проглядывали крепкие мускулы. Своей манерой двигаться и при этом внимательно озираться по сторонам он напоминал палачу хорька.
Крайне злобного и очень опасного хорька, подумал Куизль.
От его наметанного глаза не укрылось, что человек этот проводил свою жизнь не только за молитвами и переписыванием книг.
В тот миг, когда черный монах проходил всего в нескольких шагах от палача, он вдруг обратился сиплым голосом к настоятелю:
– Надо было убрать их. Этот лекарь тот еще хитрец, он везде лазейку найдет. И эта баба…
– Помолчи, – перебил его Августин Боненмайр. – Лучше обрати свое сердце к величайшему сокровищу христиан. Совсем скоро мы встанем перед ним. Все остальное может подождать.
