Джанет Глисон - Смарагдовое ожерелье
— Все получилось как нельзя лучше. Я не ожидал, что мистер Бентник откажет вам от дома, но, как вы понимаете, жалеть о том не стал.
— И когда я вернулся, вы решили совершить тройное убийство?
Гранджер помедлил, словно решал, стоит ли открывать всю правду.
— Не по доброй воле. Вы вынудили меня. Мне не было нужды убивать мисс Куик, но она захотела остаться с вами. Брауну нужно было заткнуть рот, потому что он что-то знал о моем прошлом. И вы облегчили мне задачу. Вместо того чтобы вернуться в дом с Лиззи Маннинг и Фрэнсисом, я сказал им, что у меня неотложные дела, которые нельзя оставить без внимания. Я вернулся в октагон и открыл дверь, сдерживающую воду. Я знал, что через несколько часов пещера будет затоплена.
— Представляю, как вы были разочарованы, когда увидели нас на склоне — вымокших до нитки, но живых.
— Вас нашел не я, а Джо Карлтон — мальчик, которого вы попросили присмотреть за лошадью. Он забеспокоился, что вы долго не возвращаетесь, пошел вас искать и наткнулся на Брауна и мисс Куик. Он сбегал за веревкой, потом позвал меня. К сожалению, когда он прибежал, я находился рядом с домом. Поэтому Фрэнсис тоже пришел.
— Иначе вы еще раз попытались бы убить нас?
— Возможно. — Гранджер опять двинулся на Джошуа. Его пустой, невидящий взгляд застыл в пугающем прищуре. — А получилось ни то ни се, верно? В сущности, как я вижу, мистер Поуп, осталось ответить только на один вопрос.
— На какой?
Гранджер продолжал идти на Джошуа. Его лицо было бездушным, лишенным всякого выражения, каких-либо проблесков чувств. Пятясь, Джошуа дошел до выхода из ананасной теплицы. Перешагнув через порог, он перебрался в атрий и остановился под искрящимся куполом, не зная, бежать ли ему со всех ног или принять вызов Гранджера. Он оставался стоять на месте, но, скорее, от нерешительности, чем из бравады. Гранджер, подойдя, схватил его за плечо и вплотную приблизил свое лицо к лицу Джошуа, обдав его щеку горячим кислым дыханием.
— Что вы намерены предпринять? — проскрежетал садовник сквозь стиснутые зубы.
Джошуа пристально посмотрел на него. Здравый смысл подсказывал, что Гранджер неуравновешен и может наброситься на него в любую минуту. При этой мысли у него участился пульс и в животе появилась тяжесть, будто он проглотил камень. И все же, несмотря ни на что, он немного сочувствовал Гранджеру. Тот был чужаком в кругу аристократов, таким же посторонним, как бедняга Хор и сам Джошуа. Кто такой Джошуа, чтобы судить, что могло бы произойти, окажись он сам в столь же жалком положении!
— Я ничего не решаю. Результаты своего расследования я изложил в письме мистеру Бентнику. Ему судить. Что бы со мной ни случилось, он будет знать о ваших преступлениях. А теперь, мистер Гранджер, позвольте откланяться.
Вне сомнения, Гранджер понимал, что, даже если он сейчас убьет Джошуа, его все равно поймают, и, очевидно, только это и остановило его руку. Джошуа подумал, что, возможно, Гранджер прочел сочувствие в его лице и потому сжалился над ним, но, скорей всего, ему это показалось. Как бы то ни было, Гранджер убрал руку с его плеча. Джошуа повернулся и зашагал к выходу. Гранджер не попытался ему помешать.
Глава 48
В тот день, когда Джошуа ожидал возвращения своей ночной гостьи — а со дня ее визита миновал ровно месяц, — он не выходил из дому. Его рассказ был написан и перевязан лентой — готов предстать на суд читательницы. Джошуа прислушивался, не стучит ли кто в дверь, не раздаются ли шаги на лестнице, и хотя гостью он прождал далеко за полночь, она так и не явилась.
Прошло две недели. Свирепые ноябрьские ветры сменили зимние холода. Мороз разрисовал узорами окна дома Джошуа, а его рукопись, перевязанная красной лентой, так и лежала в углу. Иногда он смотрел, как она пылится, и в нем поднималось раздражение. А вдруг та женщина вообще не придет? Вдруг он никогда не узнает, кто она и зачем ей понадобился его рассказ? Порой его охватывал страх. Пока он описывал события давно минувших дней, в нем пробудились странные воспоминания и чувства, которые, казалось, он давно похоронил в душе. Может, именно этого добивалась та женщина? Хотела просто взбудоражить безмятежные воды его размеренного существования, нарушить его семейный покой, омрачить идиллию его счастливого бытия на склоне лет, чтобы он до конца дней своих прислушивался к скрипу лестничных ступенек? Если это так, решил Джошуа, она просчиталась. Он сосредоточится на повседневной рутине и изгонит все мысли об этой странной женщине и тех жутких событиях, свидетелем и участником которых он стал в Астли.
Однажды сумрачным декабрьским днем он работал в своей мастерской. Две его дочери позировали ему. Обе ворчали, недовольные тем, что им приходится сидеть неподвижно. Джошуа добродушно отвечал на их жалобы, но не позволял им расслабиться, ибо был уверен, что это будет один из его лучших портретов. Он был любящим отцом, но при этом оставался энергичным и преданным своему делу художником. И тут его жена открыла дверь и объявила, что к нему пришла посетительница.
— Кто? — мгновенно встрепенулся Джошуа.
— Она не назвалась. Сказала, что ты должен был кое-что приготовить для нее, и просила передать тебе вот это.
Джошуа взглянул на предмет, который протягивала ему жена. Это был шагреневый футляр, который показывала ему ночная гостья, — тот самый, со смарагдовым ожерельем в форме змеи. Ему было так странно видеть футляр в руке жены, что от нехорошего предчувствия он побелел как полотно. Он сообщил жене о ночном визите той женщины, но из личных соображений не упомянул про футляр и его содержимое.
— Что с тобой? — спросила его жена. — Ты изменился в лице.
— Это она, — прошептал Джошуа. — Я же сказал ей, что не возьму эту проклятую вещь. И не отдам ей то, за чем пришла, пока она не сообщит мне свое имя и не расскажет о своих намерениях.
— В таком случае, — решительно заявила жена Джошуа, — я сейчас же спущусь и скажу ей это.
Она удалилась, оставив дверь приоткрытой. Джошуа отослал прочь дочерей, потом разворошил уголья в камине, чтобы огонь пылал ярче, и раздвинул шторы. Небо было затянуто облаками, такими же серыми, как и его настроение. И все же сквозь облака пробивался свет. Джошуа мерил шагами комнату и размышлял. Что он скажет? Как обратится к ней? Снизу доносились отголоски тихого разговора. Джошуа различал голоса жены и своей ночной гостьи, хотя слов разобрать не мог. Они поговорили несколько минут и умолкли. Хлопнула дверь, с лестницы послышались приближающиеся шаги.
Через несколько минут его жена вернулась в комнату вместе с посетительницей. Женщина была одета так же, как раньше, — во все черное. Только на этот раз не прятала лицо в складках капюшона, а, напротив, будто старалась привлечь к нему внимание. На голове у нее была шляпка, украшенная красным страусовым пером, которое, закручиваясь, нависало спереди над полями и касалось ее лба с подведенными карандашом бровями.
— Входите, — спокойно произнес Джошуа. — Позвольте ваши плащ и шляпку. Я давно жду вас.
— Я ненадолго. Только заберу то, что вы мне обещали, и сразу уйду. — Гостья обвела взглядом комнату и глазами сразу нашла рукопись. — Это? — спросила она, торопливо направляясь к тому месту, где лежала стопка перевязанных лентой листов.
Джошуа опередил ее, не позволяя взять рукопись.
— Мы так не договаривались, — напомнил он. — Я сказал, что отдам свой рассказ при условии, что вы назовете свое имя и объясните, зачем вам это надо.
Посетительница спокойно посмотрела на него:
— Вы по-прежнему не догадываетесь, кто я?
— Сударыня, я перебрал в уме всех женщин, которых когда-либо знал. У меня такое чувство, что мы с вами знакомы, и все же я не имею ни малейшего представления о том, кто вы такая.
— Приглядитесь получше.
Женщина приблизилась к нему, сняла шляпку, открывая его взору свои волосы, уложенные в замысловатую прическу. Она посмотрела ему прямо в глаза, потом медленно повернулась к окну, высоко держа голову, словно натурщица, представляющая себя на суд художника. Он увидел лицо с правильными чертами — полные губы, прямой нос, серо-голубые глаза миндалевидной формы с чуть вздернутыми внешними уголками, отчего она напомнила ему кошку. Во время прошлого визита он дал ей около пятидесяти лет, но теперь при свете дня морщинки вокруг ее глаз и на лбу казались не такими глубокими. Она была моложе, чем он думал, но жизнь определенно потрепала ее. Джошуа вновь посмотрел на ее глаза: их форма была ему знакома. Однако ему никак не удавалось вспомнить, где он видел их прежде.
Джошуа покачал головой и выразил свою досаду глубоким, почти театральным вздохом. Он чувствовал себя более чем нелепо, стоя в своей собственной комнате в присутствии собственной жены с женщиной, которая утверждала, что она с ним знакома.
