Владимир КОРОТКЕВИЧ - Черный замок Ольшанский
– То-то же и оно! Как раз во время исчезновения беглецов король назначил Станкевича на ревизию имений и прибылей князя Ольшанского.
– И…
– И ревизия эта закончилась ничем. Все сокровища исчезли. Исчезли и те, кто забрал их. Исчезли все расчетные книги, документы, даже родовые грамоты. Все исчезло. Племянникам князя Витовта пришлось их заново выправлять. И оттого над ними позже крепко смеялись и, когда хотели поиздеваться, высказывали сомнение: дескать, так ли уж на самом деле древен их род, не вписали ли они себя сами в разные там привилеи и книги. А у них и богатства дядькиного, сказочного, не осталось, чтобы хоть роскошью заткнуть рты, замазать глаза.
– Племянники? Почему? И неужто следствие не докопалось до истины?
– Нет, не докопалось. Да, племянники. Потому что через год после начала следствия князь Витовт Ольшанский нежданно, скорым чином умре.
Мы замолчали. Ненастный, слякотный день за окном все больше тускнел.
– Но почему следствие? – спросил я.
– Вот и я думаю, почему.
– Всплыли события столетней давности?
– Кого они интересовали? Даже если и было какое-то преступление, то что – отвечать внуку за деда? Через сто лет?
– Могли польститься на деньги. Государственная казна была пуста.
– Чепуха. Скорее бы новую подать наложили – и все.
– А может, на откупе князь проворовался?
– Тоже никого не интересовало. Уплатил сразу всю сумму, получил староство в аренду, а там кому какое дело, даже если бы ты трижды столько содрал с жителей?
– Может, дела восстания? Связь этой… урожденной Мезецкой с главарем?
– Дело касалось Ольшанского. Мезецких трогать бы не стали. В 1507 году какая-то прабабка нашей героини была «сердцем и душой» великого князя Жигимонта. И с того времени – приближенные к королям, очень доверенные люди.
– Так, может, расследовали исчезновение княгини Ганны?
– Позже она исчезла. Следствие уже с месяц шло. Видишь, сколько версий: старинный заговор – откуп – события восстания и то, как они отразились в семье князя.
– А возможно, и то, и другое, и третье.
– Может быть. Вот и занялся бы. Займись, а? Вот тебе и тема для очередного расследования.
Святая Инесса смотрела на меня, умоляюще сложив руки.
Я не мог отказать ей.
– Подумаю, – сказал я. – Однако, послушай, Марьян, какая может быть связь между двумя событиями тех лет, да еще разделенных целым столетием, этой книгой из Ольшан, давно заброшенной, никому не нужной, кроме музея, да таких, как мы с тобой, и тем, что какие-то барыги от бизнеса на старине звонят тебе, ходят под окнами и так далее. Может, под окнами совсем не те, что звонили.
– Может. Но тревога такая, что, кажется, вот-вот умру. Какое-то предчувствие. Вот говорит сердце, и все.
– Говорит, потому что больное. У тебя разве не было прежде таких приступов беспричинного ужаса?
– Это не то. Это не от сердца. Это глубже. Словно у собак перед пожаром.
– Обратись в милицию, как я тебе советовал.
– Чтоб приняли за сумасшедшего?
– Тогда успокойся. Довольно себя истязать.
Я поднялся. Надо было идти домой. И тогда Пташинский как-то внутренне засуетился. Начал нервно трепать темные волосы. Глаза стали беспомощными.
– Знаешь что…
Он взял старую книгу и протянул мне.
– Знаешь… Возьми ты ее с собой… Они…
– Кто они?
– Не знаю. Они… Они не подумают, что я такую вещь мог выпустить из дома. Мне спокойнее будет. Хорошенько спрячь. Я буду иногда заходить. Исследуй ее, потом мыслями обменяемся.
– А над чем же будешь думать ты?
– У меня хорошая фотокопия. Я, чтобы не трепать книгу, работаю по ней. К тому же я в палеографии разбираюсь хуже тебя. А ты – погляди. В чем там дело? Возьми вот портфель. Можешь оставить у себя.
Портфель был огромный. Даже эта большая книга скрылась в нем, и еще осталось свободное место.
Я собрался было идти один, но увидел, что Пташинский натягивает пальто. Когда он брал на поводок собак, я было возмутился.
– Это еще зачем?
– Молчи, Антон. Надо.
Он дал мне еще повод удивиться. Заскочил в ближайший «Гастроном». Собаки, конечно же, остались со мной, люто зыркали вокруг. Я думал, что он вынесет бутылку. А он вынес три. Одну, как и положено, с вином, а две… с кефиром.
– Марьян, – сказал я. – Ведь я его терпеть не могу. Это же какая-то глупая выдумка. Мне же молоко бабка носит, я же сам его заквашиваю, делаю наше, деревенское. Мне от этой кефирной солодухи блевать хочется.
– Можешь вылить, – сказал он, засовывая бутылки в портфель так, чтоб были видны горлышки. – Кислое молоко! Устойчивые привычки старого кавалера.
– Маскарад? – с иронией спросил я. – Совсем ты рехнулся, Марьян, в детство впадаешь, сукин сын.
– Ладно, – проворчал он, беря поводки. – Ты иди себе. Иди. Топай. Я провожу.
Его тревога, как это ни странно, передалась и мне. Понимал, что все это вздор, а не тревожиться не мог.
…У подъезда Пахольчик высунулся из своего киоска:
– Бож-же ж ты мой, вот это собаченции! Звери! А что б это могла быть за порода такая – не сделаете ли одолжение объяснить?!
– Тигровые доги, – буркнул Марьян.
– Ай-я-я-яй, чего только не бывает! И тигра и собака! А скажите мне, как это их повязывают? Ведь тигра, хотя и большой, а кот. Как же он – с собакой?
– Силком, – сказал Марьян.
– Дрессируют, – добавил я, но тут мне стало жаль старика. – Это просто масть у них такая, тигровая. Мы шутим, дядька Герард.
– Ну, бог с вами. Шутить не грех. Гляжу, прогулялись вы сегодня, румянец здоровый. И хорошо, что кефир на ночь пьете. Здорово это – кефир.
– Еще бы, – сказал я. – А с вином и совсем недурно.
Мы вошли в подъезд.
Глава IV
Про женщину из прошлого, абелей в
отставке и о том, как чтение евангелия не принесло никакой пользы, кроме моральной
Когда Пташинский ушел, я вспомнил, что уже три дня не могу дописать батьке письмо. Совсем закрутился с этой книгой. И письмо это несчастное уже давно было по сути написано, но тетка Марина всегда обижалась, если я не приписывал лично для нее хотя бы несколько строк. Человек она пожилой, с капризами.
Я решил, наконец, свалить с плеч эту обязанность. Достал еще один лист и, помолясь богу, чтоб только не обидеть неосторожным словом, начал писать:
“Мариночка, тетенька! Ты же ведь знаешь, как мне тяжелехонько писать, какой я бездельник. Иное дело звонить, но я звонил и не дозвонился. Уже потом узнал о Койдановской свадьбе и что вы там были. Загрустил я по тебе и отцу. Если он забыл все слова, кроме «запсели они, сидя в городе» и «приезжай, половим рыбу», то хоть ты возьми лахi пад пахi[22] и приезжай ко мне. Как получишь письмо, так и выезжай, чтобы назавтра я тебя видел здесь. Поговорим, в театр на новую пьесу сходим. Страшно интересно! А то боюсь, вдруг случится что, пошлют куда-нибудь и тогда до лета не жди. Правда, возьми и прикати. У тебя ведь теперь есть свободное время. Заодно я надумал купить вам кое-что. Приезжай, скажем, 12-го в 11 часов поездом. И не откладывай. Встречу на машине. В самом деле, за чем остановка? Дай телеграмму, если приедешь позже. А то у вас с утра работа, и днем, и вечером работа. А я вас знаю.
Дела мои с новой книгой пошли на лад. И так все вдруг получилось! Помогли рецензии, дай бог здоровья Петровскому и Клецкину. Так что, позвольте доложить, целую тебя уветливо и умильно и остаюсь
твой почтительный благоговейный племянник
Антон”.
Ф-фу-у! Вот ведь и люблю я тетку, и беседовать с нею одно наслаждение, а написать слова, что сказал бы устно, – зарез.
Я отложил письмо, погасил настольную лампу. Снова перелистал книгу Пташинского и вдруг решил, что ее не стоит оставлять на виду. Словно подозрительность Марьяна заразила и меня. Поэтому и взял тяжелый том и понес к секретеру.
У меня мало старых вещей, не то что у Марьяна, но даже Марьян завидует моему секретеру. А я горжусь им. Самое начало XIX столетия. Варьированный местным крепостным мастером до неузнаваемости ампир. И эти вариации сделали ампир, если это только возможно, еще более благородным. Строгие формы, продуманность каждой детали, рассчитанное удобство и красота. Черное дерево и самшит, скупо инкрустированные перламутром. И как только откинешь доску – встает перед глазами радуга: бабочки над стилизованными полевыми цветами. Сколько я намучился, пока чуть ли не из груды лома восстановил его.
Но главное не это. Главное – тайник, который я сам случайно обнаружил только около года назад. Нажимаешь на пластинку возле замка, подаешь ее вперед, а потом влево, и отодвигается в сторону задняя стенка отделения для бумаг. А если при этом нажать на среднюю бабочку – откроются боковые тайники, очень вместительные.
