Ариана Франклин - О чем рассказали мертвые
Приор пожал плечами:
— Сперва никому и в голову не пришло обвинять евреев. Дети спотыкаются, падают в реки, колодцы, ямы. Все сочли гибель Петра несчастным случаем. А потом на сцене появилась прачка по имени Марта. Живет она на Мостовой улице, и среди ее клиентов числится Хаим Леонис. Марта сказала, что в тот вечер, когда исчез Петр, она доставила корзину выстиранного белья к задним дверям дома Хаима. Увидев, что дверь открыта, она решила зайти…
— Марта принесла белье поздно вечером? — удивился Симон.
Приор Жоффре наклонил голову.
— Марту обуяло любопытство. Она никогда прежде не видела еврейской свадьбы. Как и любой из нас, конечно. В общем, женщина вошла. Комнаты задней части дома были пусты. Празднество перенесли в расположенный перед домом сад. Дверь оказалась слегка приоткрытой…
— Еще одна открытая дверь? — изумился Симон.
Приор начал сердиться:
— Я излагаю уже известные вам факты?
— Прошу прощения, ваше преподобие. Умоляю, продолжайте.
— Так вот, Марта заглянула в зал и увидела распятого на кресте мальчика. Она страшно перепугалась, но сделать ничего не успела, потому что внезапно вошла жена Хаима, которая принялась кричать на прачку. Марта захлопнула дверь и убежала.
— И никого не позвала на помощь? Не сообщила стражникам? — поинтересовался Симон.
Жоффре кивнул:
— В самом деле, здесь возникают вопросы. Марта видела — якобы видела — тело в тот день, однако не подняла тревоги. Она никому ничего не сказала, пока Петра не выловили в реке. Тогда Марта обмолвилась соседке о распятом ребенке, а та передала своей соседке; последняя пошла в замок и все рассказала шерифу. А уж потом свидетельства хлынули одно за другим. На лужайке возле дома Хаима нашли разбросанные веточки вербы. Человек, доставляющий в замок торф, показал, что в пятницу на шестой неделе Великого поста он видел с другого берега реки, как двое мужчин — один из них в еврейской шапке — сбросили с Большого моста в Кем узел или мешок. Явились свидетели, утверждавшие, будто слышали доносившиеся из дома Хаима крики. Я сам осматривал тело после того, как его вытащили из реки, и видел оставшиеся после распятия стигматы. — Приор помрачнел. — Конечно, тело мальчика ужасно распухло, но на запястьях виднелись открытые раны, а в подреберье — разрез, словно от удара копьем. Были и другие увечья.
В городе сразу же начались беспорядки. Чтобы спасти от расправы евреев — мужчин, женщин, детей, — власти поспешно переместили их в замок Кембриджа. Шериф и его люди действовали от имени короля, взявшего евреев под свою защиту.
И все же алчущие возмездия люди схватили Хаима и повесили на вербе святой Радегунды. Его жена, умолявшая пощадить мужа, была растерзана толпой. — Приор Жоффре перекрестился. — Мы с шерифом сделали, что могли, но не справились с яростью горожан. — Он нахмурился: воспоминания причиняли ему боль. — Я видел, как вполне достойные люди превращались в зверей, а матери семейств — в разъяренных фурий.
Настоятель снял шляпу и провел ладонью по лысой голове.
— И даже тогда, господин Симон, мы еще были в состоянии погасить страсти. Шериф сумел восстановить порядок, и, поскольку Хаим был мертв, появилась надежда, что остальные евреи скоро вернутся в свои дома. Однако этого не произошло. На сцене появился Роже Эктонский, новый для нас человек, клирик, один из совершавших паломничество в Кентербери пилигримов. Несомненно, вы его заметили — тощий недалекий субъект с постной физиономией, весьма назойливый и, кроме того, нечистоплотный. Господин Роже приходится… — приор посмотрел на Симона так, словно чувствовал себя виноватым, — приходится кузеном настоятельнице монастыря Святой Радегунды. Он жаждет прославиться, строча религиозные трактаты, но они лишь указуют на полное ничтожество автора.
Оба молча покивали головами. На вишне снова запел дрозд.
Приор Жоффре вздохнул.
— Господин Роже услышал страшное слово «распятие» и вцепился в него, как хорек. Это было нечто новое. Не просто обвинение в истязаниях, которое всегда выдвигали против евреев…
— Боюсь, что да, милорд.
— Преступление воспроизводило распятие Христа, поэтому ребенка, перенесшего страдания Сына Божьего, сочли святым и чудотворцем. Я намеревался предать тело земле, но мне помешала ведьма в человеческом облике, которая выдает себя за настоятельницу обители Святой Радегунды.
Повернувшись в сторону дороги, приор погрозил кулаком.
— Она украла тело ребенка, заявив, что оно принадлежит ей, потому что родители Петра живут на земле ее монастыря. Меа culpa, моя вина, ведь мы спорили из-за трупа ребенка. Настоятельница Джоанна, эта дьявольская кошка, видит не детский труп, заслуживающий христианского погребения, а приобретение для логова чертовок, называемого женским монастырем. Она чует источник дохода, хочет привлечь паломников, больных и убогих, жаждущих утешения и исцеления. Выгода, господин Симон. — Приор вздохнул. — Так и вышло. Роже Эктонский разнес слухи. Люди видели, как настоятельница советовалась с менялой из Кентербери о распродаже останков и обрезков маленького святого. Quid non mortalia pectoa codis, auri sacra fames! He разрушай сердца людей стремлением к проклятому золоту!
— Я потрясен, ваше преподобие, — вставил Симон.
— Еще бы, господин Симон. Она взяла с собой сустав от пальца мальчика и вместе со своим кузеном заставляла приложить «реликвию» к телу, обещая немедленное выздоровление. Видите ли, Роже Эктонский жаждал внести мое имя в список исцелившихся, чтобы послать в Ватикан прошение об официальной канонизации маленького святого Петра.
— Понимаю.
— Я не хотел касаться этого сустава, но так страдал, что решил попробовать. Никакого результата. Исцеление пришло оттуда, откуда я менее всего ожидал. — Приор поднялся. — Я выздоровел и сейчас чувствую, что мне необходимо помочиться.
Симон протянул руку, словно хотел удержать собеседника.
— А как же остальные пропавшие дети?
Приор Жоффре немного постоял, будто прислушиваясь к пению дрозда.
— Некоторое время все было спокойно, — ответил он. — Жажда мщения была утолена расправой над Хаимом и Мириам. Евреи собирались покинуть замок. А потом исчез еще один мальчик, и мы не посмели выпустить их.
Настоятель отвернулся.
— Это случилось на День всех святых. Мальчик учился в моей собственной школе. — Голос приора сорвался. — Следующей стала маленькая девочка, дочка охотника. Она пропала на День невинноубиенных младенцев. Господи, помилуй! И не далее как на День памяти святого Эдуарда, короля-мученика, исчез еще один мальчик.
— Но как можно обвинять евреев в их пропаже, ваше преподобие? Разве они не заперты в замке?
— Люди уже приписывают евреям способность вылезать из амбразур замка, похищать детей и пожирать их плоть, а обглоданные кости бросать на пустошах. Советую не признаваться в том, что вы еврей. Видите ли… — приор запнулся, — найдены знаки.
— Какие?
— Их находили в тех местах, где пропавших детей видели в последний раз. Каббалистические символы. Горожане говорят, они напоминали звезду Давида. А сейчас, — приор Жоффре переступил с ноги на ногу, — мне необходимо помочиться. Я оставлю вас ненадолго.
Симон следил, как приор хромает к деревьям.
— Удачи, ваше преподобие.
«Я правильно сделал, что поведал ему правду, — думал Симон. — Мы обрели ценного союзника».
Дорога, по которой можно было подняться на холм Вандлбери, образовалась благодаря оползню, засыпавшему часть рва. Последний был сооружен в глубокой древности в оборонительных целях. Стада овец выровняли и утрамбовали подъем, и всего за несколько минут Аделия с корзиной в руках достигла вершины, даже не запыхавшись. Она попала на круглую травянистую площадку, покрытую следами копыт и кучками овечьего помета. Большие деревья росли несколько ниже и подступали к вершине холма только с восточной стороны, а остальные склоны поросли боярышником и можжевельником. Площадка изобиловала странными впадинами и ямами глубиной в два-три фута. Подходящее место, чтобы сломать или вывихнуть лодыжку.
Восточный склон был пологим, а западный — обрывался почти отвесной стеной.
Аделия распахнула плащ, сцепила пальцы за головой и потянулась, позволив ветру пронизать дешевую тунику из грубой шерсти. Симон Неаполитанский купил ее в Дувре и попросил надеть.
— Нам предстоит общаться с простолюдинами Англии, доктор. Мы должны раствориться среди них, узнать то, что знают они, а для этого необходимо и выглядеть так же.
— Ну да, Мансур просто вылитый саксонский крестьянин, — заметила Аделия. — А как насчет акцента?
Симон настаивал, что это важно, что трое торговцев снадобьями, пусть и чужеземцы, легко найдут общий язык с простыми людьми и смогут узнать больше, чем тысяча инквизиторов.
