Понсон дю Террайль - Таинственное наследство (сборник)
– Только еще не теперь, – ответил он.
– Как, вы ужинаете в маске?
– Я не ужинаю.
– Да вы будете же пить?
– Тоже нет.
– Боже мой! – раздалось с разных сторон. – Какой странный голос.
– Господа! Я держал пари.
– Посмотрим, в чем оно состоит.
– Я держал пари, что только тогда сниму маску, когда расскажу таким веселым господам, как вы, печальную историю.
– Черт побери… печальную историю… это что-то очень скучно! – протестовала молоденькая водевильная актриса, одетая пажом.
– Любовную историю.
– О, если это любовная история, то это другое дело, – крикнула одна из графинь, – это другое дело. Все любовные истории смешны.
– А моя история между тем печальна.
– Ну, рассказывайте же.
– Но она не очень длинна, – продолжал замаскированный.
– Вашу историю!.. Историю!.. – раздалось со всех сторон.
– Слушайте, господа, – начал рассказчик, – есть много людей, которые любят многих женщин, я же любил только одну, и любил ее чисто и свято, не спрашивая даже, кто она и откуда.
– А! Так это была незнакомка, – прервала его актриса-паж.
– Я нашел ее однажды ночью на церковной паперти и всю в слезах; она была похищена, обольщена и брошена.
Ее обольститель был негодяй, убийца и вор.
Голос рассказчика был резок и производил глубокое впечатление на слушателей. Виконт Андреа вздрогнул.
– Итак, – продолжал замаскированный, – этот человек, которого она ненавидела и презирала, захотел однажды отнять ее у меня, он тайно, как вор, забрался ко мне и утащил ее. На пороге дома мы встретились. У нас не было другого оружия, кроме кинжалов… эта женщина была наградой победителю. Мы дрались. Не знаю, сколько времени продолжался бой, но этот человек остался победителем, и в то время, когда я лежал в луже крови, он похитил женщину, которую я любил.
Рассказчик приостановился и посмотрел на виконта Андреа. Андреа был бледен, и холодный пот покрывал его лоб.
– Три месяца, – продолжал замаскированный, – я находился между жизнью и смертью. Молодость и сила взяли свое. Я был, наконец, спасен; выздоровев, я хотел отыскать ту, которую я любил и которую похитили.
Я нашел ее, нашел умирающей, в одной из грязных гостиниц в верхней Италии, где она находилась, оставленная всеми и брошенная своим похитителем. Она умерла на моих руках, против своего палача.
Рассказчик остановился и окинул взглядом присутствующих.
Все внимательно слушали его, и ни у кого на лице не было заметно улыбки.
– Итак, – окончил он, – этот вор, этот убийца, этот палач женщины найден мною час тому назад… Этот негодяй здесь… между вами!
И при этих словах он поднял руку и, показав на виконта, добавил:
– Вот он!
Андреа задрожал на своем стуле, тогда незнакомец снял маску.
– Арман! Скульптор Арман!.. – раздалось с разных сторон.
– Андреа! – вскрикнул он. – Андреа! Узнал ли ты меня?
Но в эту минуту и в то время, пока присутствующие не могли еще прийти в себя, находясь под влиянием только что происшедшей сцены, дверь залы отворилась, и в нее вошел человек, одетый во все черное.
Этот человек – подобно старому служителю, который пришел к Дон-Жуану во время одной из его оргий сообщить ему о смерти отца, – этот человек, не обращая внимания на сидящих за столом, медленно подошел к виконту и громко сказал:
– Господин виконт Андреа, ваш отец, генерал Филипоне, который уже давно серьезно и тяжело болен, чувствует себя очень нехорошо и желает видеть вас при своей смерти, то есть иметь то утешение, которого была лишена ваша покойная мать при своей смерти.
Андреа встал и, пользуясь тем впечатлением, которое произвело на присутствующих это известие, торопливо вышел; но в ту же минуту человек, который сообщил ему это известие, этот человек взглянул на Армана, который было хотел остановить Андреа, и громко вскрикнул:
– Боже! Лицо моего полковника!
За час перед этим в предместье С-Гонорэ произошла сцена совсем другого рода.
На конце улицы Экюрю-де-Артуа возвышался старый и мрачного вида отель; судя по его виду, можно было подумать, что он необитаем.
В этом отеле, в первом этаже, в большой комнате лежал одинокий умирающий старик.
Другой старик, но только гораздо крепче и сильнее его, приготовлял ему питье.
– Бастиан, – прошептал умирающий слабым голосом, – я умираю. Довольно ли ты отомстил мне? Вместо того, чтобы отправить меня на эшафот, как ты это мог сделать, ты удовольствовался тем, что остался подле меня, живым укором моих преступлений; ты сделался моим управителем, ты, ненавидящий меня, называл меня постоянно вашим сиятельством, и я чувствовал каждую секунду горькую историю твоего голоса… А! Бастиан! Бастиан! Доволен ли ты своей местью? И довольно ли я наказан?
– Нет еще, – ответил гусар Бастиан, который в продолжении тридцати лет мучил – своего убийцу, повторяя ему постоянно: «А! Бесчестный человек, если бы ты не женился на вдове моего полковника!..»
– Что же тебе надобно еще, Бастиан? Ты видишь, я умираю, и умираю, оставленный всеми.
– В этом и состоит моя месть, Фелипоне, – возразил ему глухим голосом управляющий, – ты должен умереть, как умерла твоя жертва, твоя жена, не простившись с твоим сыном.
– Мой сын! – прошептал старик и, сделав громадное усилие, приподнялся на кровати.
– А! – говорил Бастиан. – Ты вспоминаешь своего сына… Да, твой сын такой же эгоист, как и ты; у него нет сердца: он похищает и обольщает молодых девушек, убивает людей, с которыми он дерется на дуэли, обманывает в играх, и это твой сын, а ты – не правда ли? – был бы теперь очень счастлив, если бы он находился около тебя:
– Сын мой! – повторил умирающий с особенной нежностью.
– Ну так нет, – продолжал Бастиан, – ты не увидишь его… твоего сына нет дома… он на балу, и я один только знаю, где он, но не поеду за ним.
– Бастиан! Бастиан! – умолял Фелипоне, задыхаясь. – Бастиан! Неужели ты будешь непоколебим!
– Послушай, Фелипоне, – ответил серьезным тоном старый гусар, – ты убил моего полковника, его сына и его жену. Неужели же я поступаю чересчур строго за трех человек?
Фелипоне вздохнул.
– Я убил Армана де Кергаца, – прошептал он, – я был виноват в смерти его вдовы, которая умерла с горя… но что касается его сына…
– Бесчестный! – воскликнул Бастиан. – Неужели ты будешь отрицать то, что ты бросил его в море!
– Нет, – ответил Фелипоне, – но он не умер.
Это известие произвело потрясающее действие на Бастиана, который невольно вскрикнул:
– Как! Ребенок не умер?
– Нет, – пробормотал Фелипоне. – Он был спасен рыбаками, отвезен во Францию и потом воспитан во Франции. Я это узнал только неделю тому назад.
– Но где он и как ты это узнал?
Голос больного слабел, и его конец быстро приближался.
– Говори, говори! – настойчиво требовал Бастиан.
– В последний раз, когда я выезжал из дому, – продолжал Фелипоне, – скопление экипажей на одной улице задержало несколько мою карету при въезде на одну площадь.
Я выглянул из окна и рассматривал проходящих, но вдруг я был невольно поражен – передо мною, в нескольких шагах, стоял молодой человек лет тридцати – совершенный двойник Армана де Кергаца…
Говорите, говорите! – повторял взволнованный Бастиан.
– Я последовал за этим человеком и узнал, что его зовут Арман, что он артист, не знавший своих родителей и помнящий только то, что его вытащили из моря рыбаки в ту минуту, когда он уже утопал…
При этих словах Бастиан выпрямился.
– Так слушай, – сказал он, – если ты хочешь видеть в последний раз своего сына и если ты не пожелаешь, чтобы я замарал скандальным процессом твою память, то ты должен сейчас же подписать документ, которым ты возвратишь настоящему наследнику все то, что ты украл у него. Я должен найти его.
– Это излишне, – пробормотал старик, – я наследовал полковнику Кергацу только потому, что предполагалось, что его сын умер; а теперь ему стоит только показаться, чтобы закон ввел его во владение всем имением.
– Это верно, – согласился Бастиан, – но как доказать, что это он?
Умирающий вместо ответа указал рукой на маленькую шкатулку.
– Мучимый совестью, – сказал он, – я написал историю моих преступлений и положил ее вместе со всеми бумагами, которые помогут узнать ребенка.
Бастиан подал шкатулку умирающему, который отворил ее дрожащими руками и вынул оттуда связку бумаг.
– Хорошо, – сказал тогда старый гусар, – я найду ребенка.
И потом добавил растроганным голосом:
– Я прощаю тебя – и ты увидишь своего сына в последний раз.
Сказав эти слова, Бастиан торопливо вышел из комнаты умирающего, спустился с лестницы и, проворно вскочил в стоящую у подъезда карету, крикнул кучеру:
– Пигаль – мигом!
Умирающий остался один – у него уже было только одно желание: свидеться в последний раз со своим сыном, и это желание поддерживало еще его угасающие силы.
