Николай Свечин - Завещание Аввакума
Что касается убитого, то его зовут Митрофан Осипович Елатьменский. В Рогожской староверческой общине он был кем-то вроде исполнительного директора, а Арсений Иванович Морозов — председатель совета директоров.
(Полицейские дружно хмыкнули от такого образного сравнения).
— До общины дошли сведения, что в Нижнем Новгороде появилась и готовится для продажи на ярмарке неизвестная рукопись протопопа Аввакума Петрова…
— Что значит «для продажи на ярмарке»? — перебил Гаммеля полицмейстер. — Ее выложат на прилавок?
— Конечно, нет. Нижегородская ярмарка — не только самый большой в мире торг, но и ежегодная подпольная сходка староверов всех основных толков и сект: поповцев, беспоповцев, духоборов, скопцов, молокан и даже бегунов. Здесь они собираются в тайных моленных домах, обсуждают накопившиеся за год важнейшие вопросы и принимают по ним решения, обязательные к исполнению всеми членами секты. Как я понял, хозяин рукописи — кто он, мне не известно — предложил ее на своего рода закрытый аукцион основным толкам: кто больше даст. Рогожская община, узнав об этом, выделила пятьсот тысяч рублей для приобретения рукописи…
— Пятьсот тысяч! — ахнули Каргер и Лыков, а Благово стукнул молча себя кулаком по колену.
— Пятьсот, — подтвердил ювелир, — и эти деньги лежат у меня сейчас в сейфе, в моем магазине. Точнее, там не хватает пятидесяти тысяч, их забрал Елатьменский вечером того дня, когда его убили. Он пошел знакомиться с рукописью и взял с собой задаток. Бандиты заявились ко мне именно за этими деньгами.
— У кого рукопись? Ах да, вы же уже сказали…
— Ей-богу, ваше превосходительство, не знаю. Митрофан Осипович ничего об этом не говорил, а я и не спрашивал. Мое дело — хранить его кассу, и не более.
— Почему именно вам рогожцы доверили хранить деньги? У них же здесь полно своих лавок, с сейфами, с охраной.
— Серьезные рогожцы, кроме Арсения Морозова, еще не приехали; ярмарка по-настоящему развернется лишь к двадцать пятому числу. Местным поповцам они не доверяют: у рогожцев, как в любой организации, свои интриги. А я — семейный ювелир Богородско-Глуховской и «викуловской» ветвей фамилии фабрикантов Морозовых, которые последние двадцать лет руководят Рогожской общиной.
— Скажите, господин Гаммель, — вмешался Благово, — почему рукопись, пусть даже и самого Аввакума, стоит таких огромных денег? Полмиллиона рублей не может стоить ни одна рукопись.
— Эта может. Речь идет об уникальном документе. Было обнаружено, уж не знаю как и у кого, идеологическое завещание Аввакума, написанное его собственной рукой, в яме, за две недели до его страшной казни на костре «за великие на царский дом хулы». Завещание было вынесено из Пустозерского острога в полых посохах группой единомышленников протопопа. В нем около двадцати листов, наполненных последними откровениями и наказами Аввакума. Для любой из ветвей старообрядчества это бесценный документ, потому что его можно не показывать другим толкам, а цитировать выборочно наиболее устраивающие данный толк строки. И тем самым доказать, что именно их течение единственное истинное, ибо следует последним заветам учителя. Сейчас между крупнейшими толками идет борьба за главенство в старообрядческой среде, а следовательно, в среде промышленно-торгового капитала России, который в недалеком будущем возьмет власть в этой стране. Сегодня уже расколы контролируют более восьмидесяти процентов оборотов в торговле, основных видах промышленности, банковском деле и подбираются к железным дорогам. В завещании же Аввакума, как в каждом подобном документе, можно найти цитату на любой вкус, на любую ветвь раскола; важно иметь монопольное право трактовать его, выбирая наиболее выгодный для себя контекст. Вот за это право и идет тайная борьба.
Война между течениями вспыхнула два года назад. Вы ее не замечаете, но крупнейшие толки сцепились не на жизнь, а на смерть. Понятно — на карту поставлена власть! Нынешний государь своими великими реформами изменил все в империи, теперь эти процессы уже не остановить. Капиталисты становятся влиятельнейшими членами некогда исключительно дворянского высшего общества, они покупают министров и даже великих князей, проводя их на богатые синекуры в советы директоров своих предприятий. Деньги разъедают власть снизу и тащат своих владельцев на самый верх. А все богатейшие купеческие фамилии — староверы того или иного толка. И тот, кто в ближайшие два-три года станет главным в староверческой среде — а это одиннадцать миллионов человек наиболее активного населения — тот через тридцать лет станет главным и в России.
Гаммель перевел дух; полицейские, слегка ошарашенные услышанным, молча переглядывались.
— Абрам Моисеевич, а кто такой Буффало? — спросил Лыков.
— Вы и это знаете? Но откуда? Впрочем, это неважно. Буффало — начальник секретной службы Рогожской общины, очень, кстати сказать, серьезный человек. Дело в том, что Елатьменский заметил за собой слежку в первый же день по приезде в Нижний. А ведь он привез пятьсот тысяч в своем саквояже! Почувствовав, что дело может принять опасный для него оборот, Митрофан Осипович поместил основную сумму у меня в сейфе и вызвал телеграммой Буффало из Москвы сюда для своей охраны. Я должен отдать деньги только этому человеку.
— Не хватало нам тут еще секретных служб староверов, — сердито сказал Каргер. — Все это, Гаммель, звучит как-то фантастично. А вашего буффалу я вышлю из города в двадцать четыре часа, как только он тут появится.
— Как же Сашка Регент, а значит, и Осип Лякин узнали о миссии Елатьменского? — не обращая внимания на слова полицмейстера, спросил как бы сам у себя, Благово.
— Этого я не знаю, но могу высказать предположение, — ответил Гаммель. — Думаю, что другие влиятельные толки староверов, недовольные прыткостью Рогожи, могли «сдать» конкурентов бандитам, чтобы не допустить ухода завещания Аввакума. Ведь рукопись была негласно предложена всем толкам. И кто-то из них, не имея финансовых возможностей рогожцев или не желая тратиться, нанял этих головорезов на условиях: деньги — вам, рукопись — нам.
— Так оно, конечно, и было, — убежденно сказал Благово. — Лякинцы выследили Елатьменского, убили его, нашли на теле только пятьдесят тысяч вместо пятисот и пришли к вам за остальной суммой, потому что видели вас вместе во время слежки. И если бы не Лыков…
— Все-таки изначально эти неизвестные нам конкуренты Рогожи уже имели секретные сведения, что именно Елатьменский послан сюда за рукописью, да еще с большими деньгами, — сказал Алексей. — Значит, среди рогожцев есть предатель, причем на самом верху, потому как рядовые члены такими сведениями не располагают. И я догадываюсь, кто этот шпион.
— Конечно, это тот третий купец, что был тогда в лавке Большакова вместе с Арсением Морозовым и юношей Прохоровым, — подтвердил, не называя фамилии (учитывая присутствие посторонних) Благово. — Он заметил странное поведение Прохорова, понял, что тот опознал убитого, проследил его беседу с вами и сообщил об этом Лякину. И молодой, цветущий и богатый юноша погиб. А мы, как это часто бывает в сыскном деле, все знаем, но ничего не можем доказать.
— Мы знаем многое, но не все, — возразил Каргер. — Продолжим следствие. Вы, господин Гаммель, немедленно задепонируйте оставшиеся у вас «рогожские» деньги в ярмарочную контору государственного банка. У вас их оставлять опасно. При появлении Буффало немедленно сообщите мне — я сам с ним разберусь. Пусть забирает деньги — и вон из города! А за вашей лавкой мы установим негласное наблюдение, хотя и вряд ли бандиты появятся у вас вторично. Идите!
Гаммель с Марком ушли, и Каргер велел доставить на допрос «пленных». Их быстро привели; у одного правая рука была в лубке, у второго обвязана голова и забинтована кисть правой же руки. Выглядели грозные лякинские ребята довольно жалко. С ними к полицмейстеру пришел и перевязывавший их Милотворжский.
— Как их состояние, Иван Александрович?
— Ну, Николай Густавович, сегодня ваши заплечных дел мастера превзошли сами себя. Полное изуверство. У этого (кивнул на Ноздрю) начисто сломан локтевой сустав, он останется калекой на всю жизнь. Кроме того, обширная гематома в области левой почки, сломаны два нижних ребра, мочится кровью. Похоже, сильно ударили палкой. У второго ушиб и отек теменной части головы, множество ссадин, перелом трех ребер и двух пальцев на руке. Видимо, долго били, а чем стукнули по темени, я так и не понял, но похоже, мешком с дробью, потому как череп цел, но функции мозга нарушены. Я вынужден подать рапорт на имя…
— Какой на хрен рапорт! — грохнул кулаком по столу Каргер, как только уловил смысл сказанного. — Какие заплечных дел мастера! Доктор, вы в своем уме? Да это убийцы из самой страшной в России банды Оси Душегуба, которые час назад чуть было не прикончили ювелира Гаммеля и его охранника, если бы не подоспел вовремя помощник надзирателя Лыков. Он схватился голыми руками с тремя громилами, вооруженными ножами, кастетами и этим жутким стилетом, раны от которого вы уже дважды наблюдали. Лыков не погиб только чудом. А все их ушибы и переломы не от мешков с дробью и не от палок, а от его кулаков. Просто господин Лыков очень силен и очень хотел жить и, кроме того, спасал еще две жизни. Поэтому и не мог себе позволить церемониться с этим отребьем. Вы бы, доктор, лучше осмотрели его рану, чем рапорты писать…
