Леонтий Раковский - Генералиссимус Суворов
– Бери принадлежность!
– Картуз!
Один миг - и картуз с порохом исчез в дуле. Прибойник прибил его до отказа.
Офицеры, наклонившись над единорогами, проверяли, правильно ли они наведены.
– Пали!
Все солдаты отступили на шаг от орудий. Раздался оглушительный грохот. Волна воздуха качнулась назад. В лицо ударило гарью. Донец Суворова заиграл на месте, вскинув голову и нетерпеливо переступая ногами.
Дым понемногу рассеивался.
Суворов глянул вниз, в долину. Кунерсдорф горел в нескольких местах. Крытые соломой добротные избы сразу занялись огнем. При ослепительно ярком свете полуденного солнца это резвое, буйное пламя потеряло свой зловеще багровый цвет, каким привыкли видеть его ночью. Сейчас пламя было какое-то странно желтое, бледное. В клубах густого черного дыма оно едва было видно на солнце.
Из деревни к лесу бежали несколько человек. Большинство жителей Кунерсдорфа еще с вечера убрались со скотом и пожитками во Франкфурт.
Суворов повернул донца назад. Отъезжая, он еще раз услышал знакомое:
– Картуз!
И еще раз все потонуло в грохоте.
– Здорово садят! - восхищались пехотинцы второй линии, мимо которых ехал Суворов.
– Горит-то как, ровно от молоньи!
– Глянь, Митрий, вон, у березы, та изба занялась, где нас с тобой старуха ни за что изругала, помнишь?
Суворов спешил на Еврейскую гору. Ему хотелось скорее вернуться к Салтыкову: может быть, главнокомандующий пошлет его с каким-либо поручением туда, в самую гущу боя.
В овраге между Большим Шпицем и Еврейской горой Суворов встретил австрийских гренадер - Лаудонов и Бранденбургский полки - и гусар Коловрата и Витенберга. Они направлялись на Большой Шпиц в подкрепление Румянцеву.
В самом же овраге расположились русские - Киевский, Казанский, Новотроицкий кирасирские полки и Чугуевский казачий.
– А где же остальная конница? - спросил Суворов у казачьего сотника, поняв, что Салтыков спешно произвел перегруппировку.
– Драгуны и конногвардейцы пошли в тот овраг, в Кунгрунд, а гусары остались в резерве.
– Всё там же?
– Да, здесь, за правым крылом,- махнул нагайкой сотник.
Когда Суворов подскакал к палатке главнокомандующего, Салтыкову уже было не до Кунерсдорфа. Салтыков и вся его свита, не отрываясь от зрительных труб, с волнением следили за тем, как пруссаки атакуют левое крыло князя Голицына.
Соскочив с коня и бросив поводья казаку, Суворов тоже стал смотреть. Он впервые был в сражении. Впервые видел в действии знаменитую армию прусского короля.
Несмотря на сильный огонь голицынских войск, пруссаки уступами шли в атаку. По ровному полю двигались к Мельничной горе правильные ряды прусских гренадер. Высокие, плотные гренадеры шли плечом к плечу крепкой, сплоченной стеной. Когда кто-либо из этих великанов падал, на ходу сраженный пулей, строй не нарушался:
ряды тотчас же смыкались, и вся эта непоколебимая, грозная стена продолжала так же безостановочно и неуклонно двигаться вперед.
Время от времени прусские ряды вспыхивали огнем: пруссаки стреляли залпами побатальонно.
"Возятся они там с фузеями. Только время тратят! В штыки бы сейчас! Хоть в одном месте пробить этот строй. И тогда пошло бы! Честное слово, пошло бы!" - думал Суворов.
Но голицынские гренадеры не двигались с места - они продолжали отстреливаться.
– Узнаю короля Фридриха - он бросил на Мюльберг все свои силы,спокойно сказал хладнокровный Лаудон.
– Да их втрое больше, чем наших на левом фланге,- сумрачно процедил Фермор.- И к тому же Обсервационный корпус. В нем половина людей ни разу не была в бою.
Салтыков молчал. Он все еще не верил, что главные силы прусского короля направлены на Мельничную гору. Он ждал нападения на свой правый фланг.
Передние прусские шеренги скрылись в лощине. И тут вдруг русские орудия и фузеи разом умолкли.
– Что это? Почему они не стреляют? - гневно крикнул Салтыков.
Он отнял трубу от глаз и удивленно смотрел на всех.
– Ваше сиятельство, ретраншаменты, очевидно, так вырыты, что ни единороги, ни фузеи не достают в лощину,- ответил Фермор.
"Выдержат ли? Не побегут ли?" - с тревогой думал каждый, глядя, как русские в полном молчании мужественно встречают приближающуюся лавину прусских батальонов.
Пруссаки подходили к Мельничной горе не только с фронта, но и с флангов - от Третина и Малого Шпица.
"Как они стоят? Их сейчас же зажмут в тиски!" - подумал Суворов, глядя на голицынских мушкатеров.
В свите главнокомандующего тоже заволновались.
– Мушкатеров надобно поставить поперек горы!
– Неужто Голицын не догадается перестроить полки?
Все беспокоились о мушкатерах Обсервационного корпуса, которые оказались в весьма невыгодном положении: два полка из них были расположены лицом на юг, два - на север.
Наконец эту опасность поняли и на Мельничной горе: видно было, как засуетились, перестраиваясь, мушкатеры. Они становились поперек горы.
И в обычное время перестроение в русской армии происходило не слишком быстро и гладко, а под угрозой надвигающегося с трех сторон врага, в суете и поспешности, оно прошло еще хуже. Мушкатеры не столько переменили положение, сколько перемешались и сбились на середине горы.
А в это время шуваловцы, занимавшие самый фронт и принявшие на себя первый удар прусских батальонов, не выдержали их страшного натиска. Шуваловцы побежали.
Необстрелянные и плохо обученные мушкатеры князя Голицына не могли спасти положение. Еще несколько минут - и мушкатеры побежали вслед за шуваловцами вниз с Мельничной горы, к болоту.
Все левое крыло русской армии вынуждено было отступить.
XII
Король Фридрих сидел на ступеньках мельницы под ее обрубленными картечью, в щепы поломанными крыльями. Он был, как всегда, наглухо застегнут. Черная шляпа нависла над левой бровью. Сухие пальцы сжимали трость.
Король Фридрих улыбался. Он улыбался одним своим широким ртом: войска короля одержали полную победу - все левое крыло русских было разбито.
Восемьдесят секретных шуваловских гаубиц, умолкнув, остались здесь, на Мюльберге. Часть из них прусские гренадеры, первыми вскочившие на батареи, сгоряча заклепали сами. У других были разбиты лафеты, и гаубицы валялись в песке вместе с людскими трупами…
Победа была полная.
Король Фридрих ликовал. Он уже отправил гонцов с этим радостным известием в Берлин и к армии в Саксонию.
Напрасно русские перестроили на Большом Шпице свой фронт - ближайшие к оврагу полки поставили поперек возвышенности, как раньше, на Мюльберге, сделал князь Голицын: гренадеры короля не шли вперед только потому, что Фридрих сам еще не знал, что предпринять.
Король Фридрих раздумывал. Генералы почтительно стояли перед ним.
Все они, кто еще сегодня не успел показать храбрость и силу своих солдат, как Зейдлиц и принц Виртембергский, и кому уже пришлось хорошо поработать, как Финк, Шенкендорф, Линштедт,- все они в один голос говорили, что надо остановиться на Мюльберге и не идти дальше.
– Солдаты очень утомлены - они десять часов на ногах, пять часов в бою, - говорил Финк.
– Ваше величество, русские за ночь сами уйдут прочь. Им больше ничего не остается делать,- прибавил Зейдлиц,
Король иронически улыбнулся.
– Уйдут, чтобы завтра же снова прийти сюда.
– Они не скоро оправятся от этой конфузии: ведь уничтожено пятнадцать батальонов,-убеждал Линштедт.
– Ерунда! Враг еще силен. Посмотрите, как они стоят,- кивал на Большой Шпиц король Фридрих.- Господа, я вас не узнаю!
Улыбка разом исчезла. На лице короля все, за исключением длинного носа, сразу стало круглым: рот, глаза.
– Вы не хотите, чтоб я до конца воспользовался блистательной победой?
Генералы молчали потея. Король сидел хоть и под разбитыми крыльями мельницы, но все-таки в тени, а им приходилось стоять на самом солнцепеке.
– Я понимаю вас, Зейдлиц: вам не нравятся эти озера и овраги. Вашим гусарам негде развернуться…
– Мои гусары пойдут туда, куда прикажете, ваше величество! - чуть вспыхнув, ответил Зейдлиц.
Король Фридрих пропустил его слова мимо ушей. Он сделал вид, что занят другим,- в это время к мельнице подъезжал тучный генерал Ведель.
– Вот посмотрим, что думает мой храбрый Ведель,- немного ласковее сказал Фридрих.- Мой Леонид,- прибавил он, позабыв на минуту, что этого "Леонида" только две недели тому назад Салтыков разбил под Пальцигом в пух и прах.- Генералы говорят, что нам следует остановиться здесь и не идти дальше. Что думаешь ты, Ведель?
Хитрый Ведель, весь век проживший при дворе, сразу оценил положение. Он отлично знал короля Фридриха. Король был взбалмошен и упрям, как его покойный отец. Ведель знал, что если Фридрих задумал идти вперед, то никакие доводы и убеждения, никакая сила не собьют его с намеченного пути.
