Борис Акунин - Алмазная колесница. Том 2
Фандорину вздумалось пройтись по деревне, но жители вели себя не лучше бонзы – дети с криком разбегались, женщины визжали, собаки заливались лаем, так что пришлось вернуться. Явился смущённый староста, много кланялся и извинялся, просил гайдзин-сана никуда не ходить.
– Фуру пазанто нева си уайт ман, – перевёл Камата, смеясь. – Ю сакасу манки, синку.
Свесив длинные руки и переваливаясь, он заковылял по комнате и при этом хохотал во все горло. Эраст Петрович нескоро понял, в чем дело. Оказалось, что белых в деревне отродясь не видывали, но один из местных жителей много лет назад был в городе и видел в тамошнем цирке страшную дрессированную обезьяну, которая тоже была по-чудному одета. У Фандорина глаза такие же большие и синие, вот невежи и перепугались.
Камата ещё долго с удовольствием рассказывал, какие дураки крестьяне. У японцев есть пословица: «Семья остаётся богатой или бедной не дольше, чем три поколения», и это правда – в городе жизнь устроена так, что богачи через три поколения вырождаются, а бедняки пробиваются наверх, таков закон справедливого Бога. Но в деревнях живут тупицы, которые не могут выбраться из нищеты уже тысячу лет. Когда родители дряхлеют и больше не способны работать, собственные дети относят стариков в горы и оставляют там подыхать – чтоб не тратить зря еду. Учиться новому крестьяне не желают, в армии служить не хотят. Как с таким быдлом строить великую Японию – непонятно. Но если за подряд взялся Цурумаки-доно, построим, никуда не денемся.
В конце концов, устав расшифровывать болтовню собеседника, титулярный советник отправился спать. Почистил зубы порошком «Диамант», умылся в походной ванной, чрезвычайно удобной, только вода сильно пахла резиной. Маса тем временем разложил койку, закрыл её зеленой сеткой и, отчаянно работая щеками, надул подушку.
«Завтра», сказал себе Фандорин и уснул.
* * *Последние пять ри стоили вчерашних одиннадцати. Дорога сразу же круто забрала вверх, стала петлять между холмами, которые тянулись всё выше и выше к небу. С велосипеда пришлось слезть, катить его за руль, и молодой человек пожалел, что не оставил машину в деревне.
Уже далеко за полдень Камата показал на гору с заснеженной верхушкой:
– Ояма. Теперь вправо-вправо.
Тысячи четыре футов, определил на глаз Фандорин, задрав голову. Не Казбек, конечно, и не Монблан, но возвышенность серьёзная, ничего не скажешь.
Место, куда мы идём, немножко в стороне, объяснил командир, который сегодня был сосредоточен и малоразговорчив. Вытягиваемся цепочкой, не шумим.
Шли ещё часа два. Перед входом в узкое, но не длинное ущелье Камата спешился и разделил отряд на две части. Большей велел прикрыть головы листьями и ползти через теснину на брюхе. Человек десять оставил на месте с вьючными животными и поклажей.
– Вышка. Смотреть, – коротко пояснил он Эрасту Петровичу, ткнув куда-то вверх.
Очевидно, где-то поблизости был наблюдательный пункт противника.
Двести саженей ущелья титулярный советник преодолел таким же манером, как остальные. Костюм нисколько не пострадал; специально предназначенный для горных прогулок, он был оснащён великолепными наколенниками и налокотниками из чёртовой кожи. Сзади пыхтел Маса, ни в какую не согласившийся остаться при муле и велосипеде.
Преодолев опасное место, дальше двигались в полный рост, но держались зарослей, а открытые места обходили. Камата явно знал дорогу – то ли получил точные инструкции, то ли уже бывал здесь раньше.
Не менее часа карабкались по лесистому склону, вдоль каменистого ручья.
На вершине командир махнул рукой, и «чёрные куртки» обессиленно повалились на землю. Камата жестом поманил Фандорина.
Вдвоём они отошли ещё шагов на сто, к голому, поросшему мхом валуну, с которого открывался обзор и на окрестные вершины, и на раскинувшуюся внизу долину.
– Деревня синоби там, – показал Камата на соседнюю гору.
Она была примерно такой же высоты и тоже поросла лесом, но обладала одной интригующей особенностью. Часть верхушки (вероятно, вследствие землетрясения) откололась от массива и покосилась, отделённая от остальной горы глубокой трещиной. С противоположной стороны обрубок заканчивался пропастью – это осыпался склон, не в силах удержать на своей накренённой поверхности толщу земли. Причудливая это была картина: кособокий, зависший над бездной ломоть горы.
Эраст Петрович приник к биноклю, но поначалу никаких признаков человеческого жилья не обнаружил, лишь тесно сомкнувшиеся сосны, да летающие зигзагом стайки птиц. Только к самому краю пропасти прилепилась какая-то постройка. Покрутив колёсико, Фандорин увидел деревянный дом, должно быть, изрядного размера; от стены, уходя в никуда, торчало что-то вроде мостика или причала. Но кто будет там, на двухсотсаженной высоте, причаливать?
– Момоти Тамба, – сказал Камата на своём своеобразном английском. – Его дом. Остальные дома снизу не видно.
Сердце титулярного советника сжалось. О-Юми близко! Но как туда попасть?
Он ещё раз медленно обшарил всю гору биноклем.
– Не понимаю, как они туда п-попадают…
– Неправильный вопрос. – Командир «чёрных курток» смотрел не на гору, а на Эраста Петровича. Взгляд у него был одновременно испытующий и недоверчивый. – Правильный вопрос: как мы туда попадём? Я не знаю. Цурумаки-доно сказал, гайдзин придумает. Думайте. Я подожду.
– Нужно подобраться ближе, – сказал Фандорин.
Подобрались. Для этого пришлось подняться на вершину расколотой горы – теперь обрубок был совсем рядом. К отсёкшей его расщелине не шли, а ползли, стараясь не высовываться из травы, хотя на той стороне не было видно ни души.
Титулярный советник прикинул размеры трещины. Глубокая, с отвесной стеной – не вскарабкаешься. Зато неширокая: в самом узком месте, где на той стороне торчит мёртвое, обгоревшее дерево, вряд ли больше десяти саженей. Вероятно, чтобы перебраться, синоби пользуются перекидным мостом или чем-то в этом роде.
– Ну что? – нетерпеливо спросил Камата. – Можно туда попасть?
– Нельзя.
Командир шёпотом выругался по-японски, но смысл восклицания был понятен: так я и знал, что от чёртова гайдзина не будет никакого прока.
– Попасть туда нельзя, – повторил Фандорин, отползая от обрыва. – Но можно сделать так, что они сами оттуда вылезут.
– Как?!
Свой план вице-консул изложил на обратном пути:
– Скрытно расположить людей на горе, напротив трещины. Дождаться, чтобы ветер задул в том направлении. Нужен сильный ветер, но в горах это не редкость. Подожжём лес. Когда синоби увидят, что огонь может распространиться на их островок, сами перекинут мост и вылезут на эту сторону – тушить. Сначала перебьём тех, кто прибежит тушить огонь, потом по их же мосту проникнем в деревню.
С многократными повторениями, переспрашиванием, жестикуляцией изложение плана заняло всю обратную дорогу до лагеря.
Стемнело, тропинки было не видно, но Камата шёл уверенно и с пути ни разу не сбился.
Наконец уяснив суть предложенной диспозиции, надолго задумался.
Сказал:
– Хороший план. Но не для синоби. Синоби хитрые. Если лес ни с того ни с сего загорится, заподозрят неладное.
– Почему же ни с того ни с сего? – Фандорин показал на небо, сплошь затянутое чёрными тучами. – Сезон сливовых дождей. Грозы часто. Особенно в горах. Видели, как часто в лесу попадаются обгоревшие деревья? Это от молний. Обязательно будет гроза. Удар молнии – загорелось дерево, ветер подхватил огонь. Очень просто.
– Гроза будет, – согласился командир. – Но кто знает, когда? Сколько ждать? День, два, неделя?
– День, два, неделя, – пожал плечами титулярный советник, подумав: «И чем дольше, тем лучше. У нас ведь с тобой, приятель, интерес разный. Мне Юми спасать, тебе – „крадущихся“ перебить, а если вместе с ними погибнет и она, что тебе за печаль. Мне нужно время, чтобы подготовиться».
– Хороший план, – повторил Камата. – Но мне не годится. Я ждать неделю не стану. Два дня тоже не стану. У меня тоже план. Лучше, чем у гайдзина.
– Любопытно, какой? – усмехнулся титулярный советник, уверенный, что старый вояка бахвалится.
Донеслось приглушённое ржание, позвякиванье сбруи. Это подтягивался караван, преодолевший ущелье под покровом темноты.
«Чёрные куртки» быстро сняли с мулов тюки и ящики. Затрещали доски, в свете потайных фонарей заблестели стволы «винчестеров», лоснящиеся от фабричной смазки.
– Про лесной пожар – это хорошо, это правильно, – довольным голосом приговаривал Камата, следя за разгрузкой четырех большущих ящиков.
В них оказалась разобранная горная пушка крупповского производства. 2,5-дюймовая, новейшего образца – Эраст Петрович видел такие среди трофеев, захваченных у турок во время недавней войны.
– Стрелять из пушки. Сосны загорятся. Синоби побегут. Куда? На дне трещины поставлю стрелков. С другой стороны, где пропасть, тоже. Пускай спускаются на верёвках – всех перестреляем.
