Еремей Парнов - Мальтийский жезл
Альбина не нуждалась ни в чьей помощи. Все и так стояло перед глазами.
…Когда стало смеркаться, она зажгла керосиновую лампу — дом еще не успели подключить к линии, — и к смолистой свежести сосновых плачущих досок примешался тягучий привкус угара. Все вдруг заторопились и стали прощаться, неохотно отрываясь от струганых лавок.
Сначала, предварительно спровадив шабашников, отбыл строитель, осуществлявший прорабский надзор. Он был единственный, кто крепко стоял на ногах, и у него достало ума, прихватить с собой архитектора. Затем, пообещав вернуться к утру, распрощался со всеми Николай, которому предстояло доставить до дому композитора Витю. Додекафониста, сохранявшего благородную молчаливость, удалось усадить в машину ценой немалых усилий, вернее, запихнуть, потому что он упорно сопротивлялся, силясь вернуться назад.
Потом незаметно исчез Алеша, сославшись на какое-то дело в хозблоке, который в ударном порядке переоборудовали под сауну. Альбина накапала хозяину дома лекарства и помогла взобраться по винтовой лестнице на верхний этаж, а после присела у запотевшего окошка, залитого непроглядной вечерней синькой. Погрустив в одиночестве, она с неохотой принялась убирать со стола. А вот что случилось потом, ей никак не удавалось вспомнить. Вернее, не что, а где, ибо она мысленно путалась в расположении дачных комнат. Кажется, это произошло возле лестницы в коридоре, куда она зачем-то заглянула по дороге в кухню. Даже половица не скрипнула, когда Алексей бесшумной тенью вынырнул у нее за спиной. Она враз ослабла и покорно дала себя увести. Уж очень боялась наделать лишнего шума. А вот в какой момент
Алексей вложил ей в кулачок свой камешек и какие глупости при этом нашептывал, она позабыла. Вот, собственно, и все, что она могла сообщить.
— Если, как вы говорите, Алексей жил в хозблоке почти все лето, исполняя роль сторожа, то шабашники — Зубков этот, а возможно, и композитор Фролов могли с ним как-то общаться? Так ведь?
— Почему нет? Свободно могли.
— А уж о Протасове и говорить не приходится! Верно? Уж он-то должен знать всю подноготную этого типчика?
— Так вы спросите у Вячеслава Кузьмича, — Альбина обнажила крупные, идеально прилегающие один к другому зубы и процедила с какой-то мстительной радостью: — Уж это он от вас, надо думать, не утаит.
— Мне тоже почему-то так кажется, — согласился Люсин.
Глава тридцатая
ВИТОК СПИРАЛИ
Всю первую половину дня Люсин провел, не отрываясь от телефонной трубки. Правое ухо припухло и горело, словно после хорошего удара боксерской перчаткой.
Чтобы малость поостыть, Владимир Константинович освежил лицо, долго полоскал рот, нагнувшись над раковиной, затем тщательно причесался и включил сушилку.
До Наташи, на удивление, удалось дозвониться с первого же захода. На кафедре начинался какой-то коллоквиум, и она долго говорить не могла.
— Я только голос услышать! — бодро объяснил он. В это время секретарша принесла ксерокопию описи, составленной на сорока восьми листах. Автоматически пропуская строки, перечислявшие мебель, технику и прочее «движимое» имущество, Люсин сосредоточил внимание на мелочи. И не ошибся. В перечне книг он сразу натолкнулся на травник, изданный в 1609 году в Праге. Мутная личность Пети Корнилова вновь замаячила в непосредственной связи с убийством. По-видимому, не случайно, потому что он так и ушел от вопроса, в чьи руки попала книга. Во всяком случае, ни имени, ни адреса не назвал, а по данному им нарочито путанному описанию лишь Ј трудом можно было узнать портрет злополучного директора гастронома. Выходит, темнил тогда: и правды не сказал, и солгать побоялся.
— Корнилов? — прижав раскаленную трубку плечом, Люсин машинально записал Петину фамилию на страничке перекидного календаря. Она была порядком исчеркана, ибо день получался довольно-таки напряженный. — Мне некогда посылать вам повестку, Корнилов, поэтому вы приезжайте ко мне прямо сейчас. Учтите, что это в ваших же интересах. Пропуск я закажу.
Петя-Кадык не заставил себя долго ждать. Причем на сей раз его приход не сопровождался никакими вызывающими демонстрациями.
— В чем, собственно, дело? — только и спросил он, усаживаясь на кончик стула и с беспокойством озираясь. — Или чего не так?
— Да все у вас не так, как надо, — Люсин не дал ему даже опомниться. — Я ведь предупреждал насчет серьезности вашего положения, но вы не вняли. Теперь придется держать ответ.
— Ничегошеньки не понимаю. — Петя заерзал. — Или опять чего хотите пришить?
— Вы в каких отношениях находились с бывшим директором гастронома Протасовым? — незаинтересованно и как-то устало спросил Люсин. Он и в самом деле порядком вымотался за эти дни. — Я говорю «бывшим», потому что он освобожден от должности и находится в настоящее время в предварительном заключении… Кстати, специально для вашего сведения, у его сожительницы была обнаружена при обыске вещь, принадлежавшая Георгию Мартыновичу Солитову. Теперь сами судите, как обстоят ваши дела.
Эффект был полный. Корнилов, словно раздавленный непомерной тяжестью, вжался в спинку стула и, казалось, потерял дар речи, хватая воздух искривленным дрожащим ртом. Люсину даже жалко его стало немного.
— Уяснили, вижу, Корнилов?
— Это какое-то роковое недоразумение, — чуть не по складам произнес Петя. — Стечение обстоятельств.
— В чем вы видите недоразумение? Я ведь вам факты изложил.
— Это я понимаю, но только я тут при чем?
— Вы ни при чем? — Люсин удивленно раскрыл глаза, словно Петино заявление явилось для него полнейшей неожиданностью. — Ах да! — он досадливо взъерошил волосы. — Извините! Я забыл сообщить вам, что у Протасова нашли тот самый пражский травник, который вы, по вашим словам, предназначали для покойного Георгия Мартыновича. Вот, полюбуйтесь. — Небрежно брошенная опись перелетела через стол, но Петя был начеку. — Страница семнадцатая, позиция пятьсот шестьдесят семь… Или вы станете сейчас утверждать, что тут тоже имеет место недоразумение?
— Ну конечно!
— Надо ли это понимать так, что у Протасова оказалась не ваша книга, а только похожая? — Опасаясь, что Корнилов может ухватиться даже за такой сомнительный вариант, Владимир Константинович вложил в свои слова все запасы уничижительной иронии. — Если вы скажете, что никогда не видели его в глаза, мне не останется ничего другого, как только принести вам извинения.
Петя молчал, натужно гримасничая и вращая белками. Все-таки с психикой у него явно были какие-то нелады.
— Я жду, Корнилов, — напомнил Люсин.
— Ну, продал я ему травник, и что с того?
— Запоздалое признание. Вы должны были сделать его еще в прошлый раз. Теперь оно работает против вас, укрепляя подозрения насчет вашей причастности к смерти Георгия Мартыновича, Люсин не очень верил в такую возможность, но ему во что бы то ни стало была нужна правда. Особенно сейчас, когда отпала надежда прямиком выйти на этого Алексея.
— Я ни в чем не виноват! — закричал вдруг Петя и принялся подскакивать, хлопая себя по коленям. — Ни в чем! Ни в чем…
— Прекратите истерику, — Люсин налил в стакан немного газированной воды из сифона. — Выпейте и успокойтесь.
— Вы хотите меня погубить, — пожаловался Петя, стуча прокуренными зубами о стеклянный край. — Что я вам сделал?
— Позвольте не отвечать на дурацкий вопрос, — устало зажмурился Люсин. — Извините…
— Вы думаете, это я убил? Ограбил? — блуждающий взгляд Корнилова наполнился неизбывной тоской. — Бред какой-то. Кафкианство.
— Вы видите в моем лице смертельного врага? — Люсин участливо наклонился. — Вздор, Корнилов, ей-богу, вздор. Даже стыдно.
— Но ведь вы сами…
— Что я сам? Я лишь пытаюсь подать вам руку помощи. И в прошлый раз, и теперь. Скрывая правду, вы вредите только себе. Не лгите, не изворачивайтесь, и все обойдется, если, конечно, вы действительно ни с какого боку не причастны к убийству.
— Слово чести! Лучше бы я сжег эту чертову книгу! Волей-неволей поверишь в дьявольские козни…
— Откуда вы знаете Протасова?
— Возле «буки» случайно разговорились, на горке.
— Где-где?
— На горке, у памятника первопечатнику. Там возле букинистического народ обычно толчется.
— Действительно знает толк в книгах?
— Как свинья в апельсинах, — зло передернулся Петя. — Я бы давил таких.
— И какие же сделки вам удалось совершить?
— Да всего ничего. Первый раз «Историю искусств» отдал, потом эту… проклятую.
— Сколько взяли?
— «История» за пятьсот пошла, эта — за тысячу двести.
— Чего ж так скромно? С честного труженика полторы, а обожравшемуся хапуге скидка? Где логика? Протасов, говорят, за ценой не стоял.
— Это ежели цена твердая. А так торговался до седьмого поту, выжига!.. Я ведь сначала две спросил. Только вы не пишите.
![Еремей Парнов - Мальтийский жезл [Александрийская гемма]](/uploads/posts/books/165752/165752.jpg)
