Дэвид Лисс - Ярмарка коррупции
– Акцент здесь вовсе ни при чем. Все дело в самом Уивере. Тебе, Мелбери, не может нравиться, что его имя постоянно связывают с твоим.
– Мне нравится, что он прибавляет мне голосов. Сказать по правде, – сказал он с сарказмом, – он приносит мне больше голосов бесплатно, чем люди, которым я за это плачу.
Мистер Пикок залился краской:
– Голоса нам, бесспорно, нужны, но любой ли ценой? Мистер Догмилл получает голоса для своего кандидата, посылая на избирательные участки бунтовщиков.
– Вы, я полагаю, – сказал епископ, – не станете утверждать, что мистеру Мелбери вредит, что толпа боготворит его, как она боготворит Уивера? Что вы хотите, чтобы он сказал? «Боготворите меня, но перестаньте боготворить того, другого, которого вы любите»? Увидите, как толпа отнесется к подобному заявлению.
– Но если мистеру Мелбери придется ответить за свое попустительство, – сказал Грей, – это может впоследствии обернуться проблемами. Если по окончании выборов станет ясно, что вы одержали убедительную победу, придется отречься от этого еврея. Вы ведь не хотите, чтобы ваши враги в палате общин использовали это против вас.
– Мистер Грей, возможно, прав, – признал епископ. – Когда вы будете выступать против привилегий, которыми пользуются евреи, диссентеры и атеисты, в то время как Англиканская церковь страдает, вы не захотите, чтобы это оружие попало в руки ваших врагов. Вы не захотите, чтобы вам сказали – странно, мол, слышать подобные слова от человека, получившего место благодаря еврею-убийце.
Не стану утверждать, что я сумел полностью скрыть, как неприятен мне этот разговор, но, несмотря на испытываемую неловкость, я бы ни за что не поменялся местами с Мелбери или Мириам. По крайней мере, я был под маской. Люди за столом оскорбляли их открыто и жестоко, по всей видимости не отдавая себе в том отчета. Я видел, что сомнительное прошлое жены было для мистера Мелбери тяжелым бременем. При каждом упоминании Уивера или евреев он вздрагивал и краснел. Чтобы скрыть неловкость, он постоянно отхлебывал из своего бокала. Что касается Мириам, с каждым замечанием она становилась все бледнее. Трудно было сказать, отчего ей было больше неловко: от стыда, от сочувствия ко мне или оттого, что ее муж становился все более и более раздраженным.
Вскоре за столом возникла новая тема. Мириам откинулась на спинку стула с заметным облегчением. Ее муж сидел по-прежнему неподвижно, с неестественно прямой спиной. Он так сильно сжимал нож в руке, что его пальцы стали малиновыми. Он кусал губы и скрипел зубами. Я подумал, что он не сможет оставаться долго в таком положении, но он смог продержаться более получаса, пока гости не поняли, что их хозяин сердит и угрюм, после чего за столом воцарилась неловкая тишина. Мы сидели, испытывая мучительную неловкость, минут десять и мрачно ели десерт, пока слуга не задел вазу с фруктами и полдюжины груш не рассыпалось по полу.
Мелбери стукнул кулаком по столу и повернулся к жене.
– Что, черт побери, происходит, Мэри? – закричал он. – Разве я не велел уволить этого увальня две недели назад? Почему он разбрасывает груши по полу? Почему он все еще здесь? Почему? Почему?
Каждое «почему?» сопровождалось ударом по столу, отчего тарелки, бокалы и серебряные приборы подпрыгивали, словно началось землетрясение.
Мириам смотрела на него в изумлении. Она покраснела, но не отвела глаз. Ее губы задрожали, и я знал, что она хотела ему ответить, но, вероятно решив, что ему вряд ли понравятся ее слова, промолчала. Она молчала, а он продолжал стучать по столу, повторяя свой вопрос. Бокалы звенели, серебро бряцало, и еще несколько груш упало на пол. Но он все стучал и повторял одно и то же слово, пока я не подумал, что сейчас сойду с ума от душившей меня ярости.
А потом я услышал голос, который сказал:
– Достаточно, Мелбери.
Я был немало удивлен, поняв, что сам сказал эти слова. Я стоял на ногах, мои руки висели вдоль тела. Я говорил громко и четко, но без гнева. Однако мои слова возымели действие, ибо Мелбери перестал стучать и кричать и посмотрел на меня.
– Достаточно, – повторил я.
Престарелый епископ дотронулся до руки Мелбери.
– Сядьте, Гриффин, – сказал он мягко.
Мелбери не обращал внимания на епископа. Он смотрел на меня, и, что удивительно, в его взгляде не было и намека на гнев.
– Да, конечно, я сяду.
Мы оба сели на свои места.
Он посмотрел на гостей и отпустил шутку о том, что жены слишком мягки с прислугой, и все старались, как могли, чтобы неприятный инцидент был поскорее забыт. К концу ужина, когда мужчины и женщины разошлись в разные комнаты, мне показалось, инцидент был полностью забыт.
Но я не забыл ничего.
На следующее утро, к своему немалому удивлению, я получил записку следующего содержания:
Мистер Эванс!
Мне трудно представить, с какими трудностями вы сталкиваетесь в вашем тяжелом и опасном положении, но в то же время мне трудно поверить, что эти трудности могли вынудить вас принять неуместное приглашение моего мужа. Тем не менее вы это сделали и стали свидетелем того, что мой муж вел себя не вполне достойно. Зная, что вы человек с обостренным чувством справедливости, я провела бессонную ночь в страхе, что вы можете предпринять какие-нибудь необдуманные поступки в связи с поведением мистера Мелбери. В целях предотвращения таких поступков я считаю необходимым встретиться с вами и обсудить известные вам события. В четыре часа пополудни я буду у Монумента в память о Большом пожаре. Если вы желаете мне покоя, вы придете, чтобы встретиться с вашим другом.
Мириам Мелбери
Я подумал, что, по крайней мере, она не подписала свое письмо «Мэри». Естественно, я буду там, не смогу не прийти. Я не знал, чего она боялась. Что я побью ее мужа? Что вызову его на дуэль? Или было что-то еще? Вдруг она испугалась, что я узнаю о нем что-то, чего она не хотела, чтобы я знал?
Я не знал, чем себя занять до встречи, а выходить мне не хотелось. Я был у себя, когда в дверь постучалась моя домовладелица и сказала, что внизу меня ждет посетитель.
– Какой посетитель? – спросил я.
– Не самого лучшего вида, – сказала она.
Ее впечатление оказалось верным, ибо за ней в комнату проследовал мистер Титус Миллер.
Он вошел и стал оглядываться по сторонам, будто оценивал, подойдут ли помещения для его собственных целей.
– Вы удобно устроились, – сказал он, как только за миссис Сирс закрылась дверь. – Я вижу, вы очень удобно устроились.
– А что, простите, есть причина, по которой я не могу жить в удобстве?
– Возможно, я знаю одну-две причины, – сказал он. Он взял в руки книгу, которую я позаимствовал из собрания миссис Сирс, и смотрел на нее так, словно держал в руках драгоценный камень. – Находите время на книги и всякую там изящную словесность, как я вижу. Вы, конечно, хозяин своего времени, или были им, по крайней мере. Но я пришел по делу, а мы еще не начали говорить о нем. Так? Возможно, бокал вина нам обоим не повредит, чтобы чувствовать себя менее скованно. – Миллер положил книгу.
– Я не чувствую себя скованным, – сказал я. – Но едва ли тот факт, что я согласился заплатить долги друга, дает вам право разговаривать со мной в подобном тоне и вести себя нагло.
– Вы, конечно, можете думать что хотите. Я не буду столь недоброжелательным, чтобы мешать вам это делать. Но я бы очень хотел выпить бокал вина, мистер… Впрочем, я не стану называть вас Эвансом, поскольку это не настоящее ваше имя, но и не стану называть вас вашим настоящим именем, поскольку вы можете расстроиться, если я назову его вслух.
И вот это случилось. Думаю, я знал, что это рано или поздно произойдет. Я не мог скрываться под маской до бесконечности. Кто-то должен был догадаться. Конечно, мисс Догмилл догадалась, и Джонсон тоже, но они не собирались мне вредить. У меня не было уверенности, что Миллер будет столь же благожелателен.
Я повернулся к нему лицом.
– Боюсь, я не понимаю, что вы хотите сказать, – беспомощно сказал я, теша себя бесплодной надеждой, что смогу найти выход из этого ужасного положения.
Миллер лишь покачал головой, давая понять, что мои увертки бесполезны.
– Конечно понимаете, а если делаете вид, что не понимаете, то я могу пойти и все объяснить констеблю. Полагаю, он меня поймет как нельзя лучше.
Я налил себе вина, но не предложил Миллеру.
– Если бы вы хотели сообщить что-то констеблю, вы это давно бы уже сделали. Из чего следует, что вы предпочитаете иметь дело со мной. – Я сел, не предложив это сделать ему, и он остался стоять, переминаясь с ноги на ногу. Мне оставалось довольствоваться лишь такими крошечными победами. – Может быть, лучше вы скажете, чего вы хотите, Миллер, а я вам скажу, выполнимо это или нет.
Если он и рассердился, что ему не предложили сесть, то никак этого не показал.
