Еремей Парнов - Третий глаз Шивы (С иллюстрациями)
— Ваша фамилия? — позвал его знакомый голос. — Имя и отчество?
— Зализняк Фрол Никодимович, — послушно ответил он. — Девятнадцатого года рождения, ранее судимый.
— Стекольщик? — весело спросили из темноты.
— Ага. Точно, Стекольщик, — приветливо согласился Фрол. — Так я и на суде проходил. Как Стекольщик, значит.
— А приятель ваш кто?
— Приятель? Какой такой приятель?
— Не валяй дурака, Фрол Никодимович, — ласково посоветовал всеведущий голос. — Я про Потапова тебя спрашиваю.
— Ах, про Потапова! Ну да.
— Что «ну да»? Он болен?
— Беда с ним приключилась, гражданин хороший. Змеюка его ужалила.
— Когда?
— Почем я знаю когда, — Фрол горестно затряс головой, — если денечкам счет потерял!
— Вчера? Позавчера? Третьего дня? — быстро спросил Люсин.
— Не знаю я, — вздохнул Фрол.
— Хорошо, допустим. — Люсин снял трубку, повернул лампу и нашел в списке на столе нужный телефон. Отодвинув локтем настольную лампу, набрал номер. — Первый говорит. — Он прочистил горло. — Логинова поблизости нет?
— И после короткой паузы: — Это вы, Глеб? Доброе утро! — Он бросил взгляд на окно, за которым была непроглядная темень. — Зализняк говорит, что Потапова ужалила змея… Сообщите, пожалуйста, врачу и на всякий случай срочно затребуйте ампулы с препаратом «антигюрза»… Да-да, «антигюрза»… Добро, Глеб. — Он положил трубку и резко спросил: — Значит, вы утверждаете, что вашего напарника укусила змея. Так?
— Так.
— Потапова?
— Да, Потапова Виктора Сергеевича.
— Хорошо. Спасибо. Будем надеяться, что это поможет спасти ему жизнь.
— Разве он так плох?
— Очень плох. Вы разве не видели?
— Я? Со вчера ему, верно, не того сделалось… А раньше так ничего. Нормально.
— Когда это «раньше»? Конкретнее, пожалуйста. Сколько дней он болен?
— Не помню я, начальник! Что хочешь делай… Может, два дня, а может, три.
— Но не больше, чем три дня?
— Кто его знает, может, и больше.
— Хорошо, пусть будет так… А сколько всего дней вы провели на торфопредприятии, сказать можете?
— Нет, не могу. Все в голове спуталось.
— У вас что, плохо с памятью? И давно страдаете?
— Раньше не жаловался.
— Когда же стали замечать за собой такое?
— Вот тут и заметил.
— Прямо тут? Сейчас?.. Ну ты даешь, Стекольщик!
— Я правду вам говорю.
— Примем к сведению. На днях покажем вас невропатологу.
— В Сербского повезете или в Кащенку?
— Для вас это имеет значение?
— Нет, мне все равно.
— Как вы себя чувствуете?
— Никак… Нормально.
— Может быть, вам трудно отвечать на вопросы? Хотите, сделаем перерыв?
— Чего ж тут трудного? Спрашивайте… Ваше дело такое.
— Фрол Никодимович, я принимаю к сведению ваше заявление, что вы здесь и сейчас стали вдруг плохо ориентироваться во времени. Такое бывает… Но тогда, быть может, сумеете сказать, что вы вместе с Потаповым здесь вообще делали?
— Здесь?
— Ну да здесь, на торфопредприятии имени инженера Классона.
— Рыбу ловили.
— В озере?
— И в озере тоже.
— А где еще?
— Как где? В озере.
— Вы сказали: «и в озере тоже». Значит, и где-то еще?
— В карьерах.
— Вы имеете в виду старые выработки, оставшиеся после гидроторфа?
— Они самые. В них щука водится, карп-карась…
— Превосходно. А в озере?
— Там, известно, плотка, окунь, ерши… Лещ попадается. Точнее, подлещик с полкило.
— В каком именно озере?
— В этом.
— Название знаете?
— Светлое, кажись.
— На других озерах промышлять не пробовали?
— А разве тут есть другие?
— Вы не знаете? Странно… Видимо, и тут память подводит?
— Почему?
— Э, Фрол Никодимыч, сдается мне, что вы просто притворяетесь. Нехорошо, право… Вы же, можно сказать, старожил здешний, а не знаете, что, кроме Светлого, есть еще и другие озера. Согласитесь, что в такое трудно поверить.
— Какой же я старожил? Родился в Пропойске, ныне Славгород, жил на станции Суково, теперь опять же в Солнцево переименованной.
— В вашей трудовой книжке значится, что вы полный сезон, с мая по октябрь шестьдесят пятого года, проработали на торфопредприятии имени Классона. Это так?
— Давно было. Позабыл все.
— Даже Новоозерный участок, на котором работали?
— Новоозерный? Нет, его помню. Молоко хорошее было, парное, сметанка…
— А озеро?
— Топическое, что ли?
— Ловили сейчас в нем рыбу?
— Какая уж рыба в Топическом… Одни ляги да комары, да и не подберешься к нему. Чаруса как-никак кругом, самая погибельная трясина с окнами.
— Значит, в этот раз вы не смогли подобраться к Топическому озеру? Так я вас понял?
— Не токмо не смогли, но даже и не собирались. Своя голова дороже… Опять же рыба в ем не заводится.
— А вы приехали именно за рыбой?
— Ну да.
— Чем же вы ловили ее, эту самую рыбу?
— Как так?
— Не понятен вопрос? Я спрашиваю, чем, то есть какой снастью, ловили вы с Потаповым рыбу в карьерах и на Топическом озере.
— Не на Топическом, на Светлом.
— Извините, обмолвился… На озере Светлом.
— Так рыбу по-всякому ловят…
— Это я понимаю. Рыбу ловят удочкой, неводом, с помощью спиннинга, донок, всевозможных дорожек, кружков и даже капканами. Мне интересно знать, чем пользовались именно вы.
— Мы?
— Вы перестали понимать меня, Зализняк? Или просто не хотите отвечать? Не хотите, не надо. Это ваше право, но в протоколе я отмечу, что вы отказались дать ответ на столь простой вопрос.
— Я не отказываюсь.
— В чем же тогда дело? Вы неглупый человек, можно сказать, опытный, и должны понимать, что одним своим колебанием, уже косвенно свидетельствуете против себя.
— Почему так?
— Любой на моем месте поневоле усомнится в правдивости ваших показаний. Рыбу, говорите, ловить приехали, а чем ловили, сказать не хотите… Так-то, Стекольщик… На чем хоть приехал, помнишь?
— На мотоцикле.
— Ну вот, приехал на мотоцикле, с памятью, значит, все в порядке, а чем ловили, позабыл?
— Ничего я не позабыл! Зачем сбиваете, начальник? Мы верши ставили.
— Чего же сразу не сказал?
— Так нельзя ведь.
— Что нельзя?
— Вершами ловить… Боялся я…
— Вон оно что! Ну, этот грех уж как-нибудь тебе простим. Хоть я и не из рыбнадзора… Так что зря опасался, Зализняк, зря… Верши с собой привезли, из Москвы?
— Конечно. Как же иначе?
— И где они теперь?
— Где же им быть? В озере.
— Место показать сможешь?
— Раньше смог бы.
— Когда это раньше?
— До пожара.
— Понятно… Значит, пожар во всем виноват…
— Это ж такое стихийное бедствие!
— Когда на рыбалку собирались, о пожаре не подумали?
— Как так?
— Очень просто. Костер жгли?
— Ну!
— Как же вы решились на такое? А, Зализняк? На торфянике!
— Зачем на торфянике? На суходоле. У озера.
— Не имеет значения где. В границах торфяника строго-настрого запрещено разжигать огонь. Вам это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было… Ну, да мы еще вернемся к сему… Вы случайно сюда забрались или намеренно?
— Почему случайно? Мы порыбалить!
— Странная у вас рыбалка вышла, Фрол Никодимович, странная… Ни удочек не взяли, ни подсачника…
— Так верши же!
— Мало ли что верши… Рыбак без удочки все равно, что охотник без ружья. Разве не так?.. А вы даже котелка с собой не захватили. На несколько ж дней в глухомань забрались, а о котелке не позаботились. Ушицу-то в чем варили?
— В казане. Мы позаботились.
— Какое там позаботились, Никодимыч, брось заливать! Одолжили, надо полагать, казанец-то или вообще без спросу взяли?
— С собой привезли.
— Вы настаиваете на этом?
— Чего?
— Вы настаиваете на том, что привезли, как говорите, казан с собой?
— Ну!
— Тогда, как ни жаль, мне придется разбудить гражданку, которая одолжила вам свой чугунок, и попросить ее уделить нам несколько минут… Хотите очную ставку, Зализняк? Или не станем пока будить Матрену Петровну?
— Не надо ее трогать. Пусть поспит, начальник, покимарит часок.
— Мне приятно, что вы начинаете оживать, Фрол Никодимович. К вам возвращается не только память, но и такие прекрасные качества, как чувство юмора и человеколюбие… Продолжим наше собеседование в том же ключе… Казан отдадите?
— Если будет на то ваша воля…
— Почему вы не в резиновых сапогах, Зализняк? — быстро спросил Люсин и направил свет настольной лампы прямо под ноги Фролу. — На вас новые сандалеты! Вы что, на рыбалку так вырядились? — Люсин почти кричал.
