Сергей Степанов - Догмат крови
Пока она строила планы мести, Голубев обдумывал новый поворот в деле Ющинского. Он не знал, следует ли доверять Чеберяк. Слишком часто она лгала! Студент по-прежнему подозревал, что Вера многое недоговаривает о своих делишках с обитателями еврейской усадьбы. Однако сейчас она сама попала под обвинение. Надо воспользоваться благоприятным моментом.
Студент сказал как можно решительнее:
— Вера! Слов нет, ты припасла увесистый камень для Марголина. Но как ты ни хитра, они все равно отправят тебя на каторгу ради спасения Бейлиса.
Вера Чеберяк помрачнела. Она сидела на крыльце рядом со студентом, машинально складывала и разворачивала гостиничное объявление. Сейчас были отчетливо видны стрелки морщин, разбегавшихся от краев губ, и глубоко запавшие глазницы. Голубев удивлялся тому, что еще недавно лицо этой стареющей женщины казалось ему привлекательным. Он чувствовал ее колебания.
— Решайся! Я не верю, что Женя унес с собой в могилу тайну преступления! Неужели твой сын не открыл тебе, как погиб Андрей Ющинский?
— Родной матери не сказал! — горько вздохнула Чеберяк. — А вот отцу все открыл. Видишь ли, покойный Женька был очень привязан к Василию, хоть он ему только по метрикам отец. Вечно они мастерили всякую ерунду, еропланы разные, нет бы табуретку для кухни починить. После смерти Женьки мой муж ровно умом тронулся. Он и раньше зашибал, а сейчас и вовсе не просыхает. Глушит горилку и Женьку поминает. О том поминает, чего мне самой было невдомек. Женька ему рассказывал, как он под прошлую Пасху заходил к Менделю за молоком и застал там трех человек. Одного он знал — это Файвел, который у Бейлисов столовался. Двое других были виду самого необыкновенного: бороды длиннющие, одеты в черные облачения вроде мантий. Пожилые, один и вовсе старик. Женька божился, что никогда раньше не встречал таких. Вылупил он на них глаза, а они на него, тычут пальцами и переговариваются на непонятном языке, не так, как наши киевские жиды. Женьку разобрал страх, он и деру, даже кринку позабыл.
Но это присказка, сказка впереди. На следующий день к Женьке пришел Андрюша и позвал покататься на мяле. Крутились они вдвоем, дочки мои смотрели. Вдруг откуда ни возьмись появляется Мендель, а с ним Файвел и двое жидов в странных одеждах. Ребятня бросилась в рассыпную. Они знают, через какую дыру удрать, нипочем их не поймаешь. Собрались на дворе, хохочут. Только глянь — Андрюшки Домового нет. Поначалу, конечно, значения этому не придали, подумали, что он убежал через Кирилловскую. А через неделю его труп нашли в пещере.
— Почему же никто из вас не рассказал о людях в странных одеяниях. Женя молчал до смерти, теперь Василий молчит. Ты от меня скрывала, всем врала! — простонал Голубев.
— Кто нам поверит? Ведь муж мой ходил к Фененко еще зимой, хотел открыть правду о двух жидах в мантиях. Только следователь велел ему идти домой проспаться. Ну да, муж был выпимши, принял для куражу! Но выслушать-то его надо было или нет? Вот так-то!
Голубев был возмущен до глубины души. Выходит, следователь Фененко располагал подтверждением слухов о том, что мальчик был похищен ритуалистами. Знал, но предпочел сделать вид, что не знает. Чему удивляться! Достаточно вспомнить, с какой предвзятостью он вел следствие, как он игнорировал указания на ритуальный характер преступления, как допустил по предварительному сговору с ритуалистами, пожар на конюшне, где были припрятаны орудия убийства.
Студент горячо заговорил:
— Баста! Я сегодня же пойду к Чаплинскому и скажу ему: «Немедленно меняйте следователя». В крайнем случае сам телеграфирую Щегловитову. Пусть из Петербурга пришлют честного следователя.
Вера Чеберяк недоверчиво улыбнулась. Наверное, это было смешно: сидит на крыльце юноша, утирает расквашенный нос и раздает обещания от имени прокурора и министра. Но слова Голубева дышали такой убежденностью, что Вера прогнала с лица улыбку.
— Если пришлют другого следователя, мы с мужем обо всем расскажем. Дочка моя Людка тоже расскажет, как евреи гонялись за ними. Расскажет, если я ей велю.
Уже прощаясь с Верой, студент спросил:
— Ты еще упомянула какого-то Файвела, который был вместе с людьми в странных одеяниях.
— Он торговец сеном. Холостой, поэтому ходил обедать к Бейлисам. Он часто балагурил с хлопцами на улице, особенно с Андрюшей Домовым. Говорил, что служил солдатом на японской и знает многих пленных, оставшихся в Маньчжурии. Шутил: надо бы твоему батьке, Андрюша, весточку дать, что у него такой гарный хлопчик вырос, пусть возвращается из чужих краев. Домовой уши развесил, бегал за ним, расспрашивал, куда письмо послать.
— Где теперь этот Файвел? Ищи ветра в поле! — с досадой сказал студент, но Вера Чеберяк неожиданно ответила:
— Я его сегодня утром видела.
— Да ну!
— Его лавочка в доме, где пивная Добжанского, на углу Татарской. Ты его сразу найдешь. Он долговязый, бороду бреет и усы светлые, на жида даже не похож, видать, действительно в солдатах служил.
Несколько сот шагов до пивной дались Голубеву с большим трудом. Он еле переставлял ноги, время от времени постанывая от боли в паху, куда его ударил Плис. Сбоку пивной были ступеньки, ведущие в подвал. Вместо вывески висел клок старого сена. «Должно быть, сенная лавка. А вот и хозяин», — решил Голубев. Человек, поднимавшийся по ступенькам из подвала, был высоким, длинноногим, с гладко выбритым лицом, хитрыми, вострыми глазами. Он напомнил студенту контрабандиста из тех, кого описывают в приключенческих книжках. И шагал он быстро, словно удирал от пограничной стражи с тюком контрабандного товара на плечах. Файвел воровато оглянулся и шмыгнул за ограду кирпичного завода. «Так, так! Все дороги ведут на завод», — подумал Голубев и последовал за ним.
Под навесами грузили кирпич, суетились возчики. Обе печи, нижняя и верхняя, вовсю дымили. Файвел, не подходя к печам, направился по тропинке, вьющейся по склону горы. Студент притаился за деревом на краю склона. Отсюда хорошо были видны постройки на Кирилловской улице. Вскоре крошечная фигурка Файвела на мгновение появилась и сразу же исчезла в одном из домов. Голубев, досконально изучивший территорию завода, заключил: «К Хаиму Дубовику пошел!»
Преодолевая боль, студент спустился по тропинке к новому кирпичному зданию богадельни, стоявшему на краю огромного глинища. Когда Голубев в разговоре с отцом описал кирпичный завод, старый профессор взволнованно воскликнул: «Володя, судя по твоему описанию, именно на этом месте Викентий Вячеславович раскопал Кирилловскую стоянку. Я тебя с ним знакомил, он хранитель археологического отдела в музее древностей». Действительно, студент Голубев мельком видел пожилого чеха Хвойку, бывшего учителя и любителя археологии. Он открыл древнейшее поселение на Подоле и обнаружил бивни мамонта, покрытые резным орнаментом, кости носорога, зубы льва, кремневые ножи древних людей. Отец вздохнул, вспоминая молодые годы: «Поверишь ли, Володя! Там было самое живописное место в окрестностях Киева. Шумели вековые дубы, а какой замечательный вид открывался на Почайну!»
Хорошо, что отец не видел, во что превратилось живописное место. Владельцы усадьбы спилили могучие дубы и пустили их на дрова, понастроили уродливых навесов и печей, задымили чистейший воздух дымом из двух труб, а стоянку древних людей срыли до основания. Теперь на месте стоянки глубокое глинище. «Из праха наших предков выделывают кирпич и строят свою синагогу», — с ненавистью думал он, глядя на пристройку к богадельне. В сущности, синагога лишь снаружи выглядела пристройкой. При внимательном осмотре обнаруживалось, что это было отдельное здание на собственном фундаменте, одной стеной примыкавшее к богадельне. Неделю назад Голубев выяснил в городской управе, что постройка была заложена 13 марта прошлого года, то есть на следующий день после исчезновения Ющинского. Совпадение было более чем зловещим, и Голубев заподозрил, что кровь мальчика понадобилась для освящения замаскированной молельни.
Теперь, когда он узнал от Веры Чеберяк о необычных гостях Бейлиса, он мог восстановить ход событий. Люди в мантиях без сомнения являлись цадиками, прибывшими на закладку синагоги из-за границы, скорее всего из Галиции, где укоренился догмат крови. В Киеве у ритуалистов имелись сообщники, заранее приготовившие все необходимое. Несомненно торговцу сеном Файвелу отводилась особая роль. Он наметил жертву в лице мальчика, полусироты, чье исчезновение никого не должно было взволновать. Студент не мог не подивиться изощренному коварству Файвела, завоевавшего доверие подростка заверениями, что знает его отца. От Андрюшиной тетки Голубев знал, что Андрюша мечтал о том, что когда-нибудь его родной отец вернется и заберет его от матери и отчима. За человеком, пообещавшим помочь в розыске, мальчик пошел бы на край света.
