Стивен Сейлор - Загадка Катилины
— Тем временем Катилину обвинили… — продолжал Экон.
— Обвинили? В чем?
— Кое в чем более серьезном, чем подкуп или растрата. Один из оптиматов обвинил его в нарушении закона Плавта против вооруженного насилия.
— И как Катилина к этому отнесся?
— Он проявил необычную для него пассивность. Дал добровольно посадить себя под домашний арест у одного из друзей. То есть он уже не может выехать из Рима. — Экон посмотрел на меня довольно многозначительно.
— Хорошо, — сказал я автоматически, словно встряхивая руки после мытья. Новости меня взволновали больше обычного, но, по крайней мере, я лично уже не вовлечен в происходящее.
— Хорошо! — отозвалась Клавдия. — Наверное, все-таки можно решить проблемы и без кровопролития. Если Катилину осудят и сошлют в ссылку, то его банды разбредутся сами собой, лишившись руководителя. Ведь без головы тело жить не может!
— Как странно, — промолвил я. — Мне в голову пришло абсолютно то же самое сравнение.
Вскоре после этого Клавдия нас покинула, сказав, что хочет рассказать обо всем кузенам и спросить, нет ли и у них каких-нибудь новостей. По настоянию Экона я показал ему механизмы мельницы, но признался, что сейчас гораздо больше озабочен механизмом политических интриг в Риме, механизмом более сложным и, несмотря на все мое отвращение, в данный момент более привлекательным.
После ужина мы собрались в атрии. Ночь выдалась прохладной, но небо было чистым. Фонтан давно высох, и на его месте мы установили жаровню и расселись вокруг огня. К нам присоединился и Метон. Я специально сказал ему, чтобы он пришел и послушал нас, но, судя по выражению его лица, он счел, что я с ним просто заигрываю. Вифания, уложив спать Диану, тоже присоединилась к нам. Даже ею овладел дух нависшего надо всем кризиса.
— Такие вот дела, — начал Экон. — Сенат собирает армию, чтобы послать ее против Манлия в Фезулах и вступить в бой или, по крайней мере, удержать его от похода в Рим. В Риме расположили гарнизон и удвоили число стражников. Катилина под домашним арестом, но все его заговорщики на свободе; против них у Цицерона нет улик. Бунт в городе может быть, а может, и нет. Может, будет сражение между Манлием и Сенатом, а может, и нет. Насчет восстаний в Италии тоже неизвестно.
— А что, Сенату действительно угрожает опасность? — спросил Метон у Экона. Но ответил на вопрос я, сильно разочаровав Метона:
— Повсюду в Италии бедность, долги и кабала. Нашей семье улыбнулась удача, не говоря уже о завещании Луция Клавдия, а вообще-то мы живем в сложное время. Простые люди вокруг нас голодают, а многие знатные лишаются имущества. Некоторые скопили огромные состояния и выдают мизерное количество средств остальным, чтобы те не умерли с голоду. Всем давно известно, что коррупция достигла неслыханных масштабов. Люди хотят перемен и уверены, что, пока оптиматы заседают в Сенате, перемен им не видать. Могут ли Катилина и его соратники поднять восстание? Очевидно, сенаторы действительно верят в такую возможность, иначе они бы не приняли декрет и не наделили бы консула чрезвычайными полномочиями. — Я протянул руки к огню. — И как, должно быть, Цицерон сейчас наслаждается властью, дарованной ему! Интересно, они искренно проголосовали или же ему пришлось пустить в ход какие-то уловки?
— Да, папа, — признался Экон, заметив сарказм в моем голосе, — будь уверен, что Цицерон приложил все усилия. Единодушия в Сенате удалось добиться, продемонстрировав анонимные письма.
— Письма? Ты раньше об этом не говорил.
— Неужели? Я, наверное, не решился сказать перед Клавдией. За день до того, как Цицерон убедил Сенат принять декрет, его посетили некоторые видные граждане, в том числе и Красс. Они постучались в дверь поздно ночью и приказали рабу поднять Цицерона с постели. Якобы каждый из них получил анонимные письма со страшными угрозами.
— И кто их разносил?
— Посланник со скрытым лицом. Он протягивал свиток охранникам и исчезал, не сказав ни слова. Вот например, письмо, адресованное Крассу: «Через несколько дней всех богатых и влиятельных людей в Риме перебьют. Спасайся, пока есть возможность! Это послание — подарок тебе от друга».
— И Красс принес это письмо Цицерону?
— Да, как остальные, получившие письма в тот вечер. Ну да, понятно, что получение письма поставило Красса в двусмысленную позицию. Он и так под подозрением в связях с Катилиной и в темных махинациях. Некоторые считают, что он один из заговорщиков. Чтобы отвлечь от себя подозрение, он сразу же принес письмо Цицерону, отрицая, что ему известен автор.
— И письма были без подписи?
— Да, анонимны. Конечно же, все уверены, что их написал кто-то близкий к Катилине.
— То есть то, в чем и требовалось уверить публику.
— А кто еще мог их послать?
— Кто, в самом деле? Кому выгодно посеять панику среди властей и в то же время выяснить позицию таких людей, как Красс? И ведь именно из-за этого случая Цицерону удалось убедить Сенат принять чрезвычайные меры?
— Да, вместе с напоминанием об армии Манлия.
— А известия о ее боеготовности пришли от…
— От Цицерона и его осведомителей. Ну и, конечно, слухи о восстаниях рабов…
— Слухи, а не донесения?
Экон довольно долго глядел в огонь.
— Папа, ты хочешь убедить меня, что Цицерон сам разослал эта анонимные письма? Что нарочно создает панику?
— Я никого ни в чем не убеждаю. Я просто задаю вопросы и сомневаюсь — как и сам консул.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
В конце октября подули резкие ветры, а небо приобрело свинцово-серый оттенок. Ноябрьские календы выдались сырыми и холодными, изморось никак не переходила в настоящий дождь, с крыши скупо падали капли, словно редкие слезы неохотно плачущих богов.
Так продолжалось до восьмого дня ноября. Забрезжил просвет, но солнце так и не проглянуло. На севере собирались темные тучи. Порывистый ветер странствовал по равнине. Всех животных мы завели в стойла. Кассианова дорога опустела, за исключением нескольких групп рабов, перегоняемых надсмотрщиками.
Мы закрыли все двери в доме и подсобных помещениях и проследили, чтобы нигде не осталось брошенных инструментов, а после этого уже не выходили. Диана была не в себе, а когда ударил гром, она испугалась и еще больше закапризничала. Мать утешала и успокаивала ее, но с остальными тоже была не в ладах.
Метон сидел в своей узкой комнатке. Я неслышно прошел в нее и увидел на столе развернутый свиток Фукидида и оловянных солдатиков на полу в боевом порядке. Когда я, улыбнувшись, спросил, какое же сражение его увлекло, он вздрогнул, нахмурился и сгреб солдатиков в кучу.
Единственная радость в такую погоду — ждать дождя, а вместе с ним — прибытия воды в реке, подумал я. Целый день я расхаживал в маленьком закрытом садике возле библиотеки и смотрел на небо. Вершина горы Аргентум потерялась в темных тучах, время от времени освещаемых молнией. Там, должно быть, шел проливной дождь, но в долине царствовали только ветер и темнота.
Дождь дошел до нас только после захода солнца, если можно говорить о солнце в такой пасмурный день. Сначала послышался легкий перестук по черепичной крыше, затем он перешел в стремительный поток. Обнаружилось несколько течей в потолке. Вифания обрадовалась и, словно полководец, давно мечтавший о генеральном сражении, послала рабов чинить крышу. Диана неожиданно пришла в себя, открыла окно и с удовольствием разглядывала дождь. Даже Метон заулыбался. Он принес ко мне в библиотеку свиток Фукидида, и мы даже поговорили о спартанцах и персах. Я послал мысленную благодарность богам за то, что они наконец-то открыли небо.
Поскольку в этот день мы ничем не занимались, то долго не могли уснуть. Давно уже из кухни доносились ароматы ужина, и вот Конгрион подал на стол. После еды я попросил Метона почитать нам вслух — Геродот позабавил нас описаниями чужеземных стран и обычаев.
Наступил совсем поздний час, но никто не хотел спать. Дождь продолжался.
И в эту ночь я назначил охранника, как и во все предыдущие. На крыше оставаться было невозможно, и я приказал ему сидеть на чердаке и наблюдать за окрестностями через окошко. Ему тоже не хотелось спать в эту ночь. И он сразу заметил приближающихся со стороны дороги людей и прибежал ко мне доложить о них.
Дождь шумел, и стука не было слышно. И только когда раб принялся кричать и дергать запор, мы услыхали его. Вифания сразу же насторожилась, она уже давно опасалась ночных визитов. Ее опасения передались и Диане, она улеглась у матери на коленях и притихла. Метон отложил свиток и пошел вместе со мной к атрию. Мы прошли вдоль колоннады, чтобы не попасть под дождь. Я отворил окошечко в двери и выглянул наружу.
Раб указывал на дорогу и кричал. Неожиданно дождь усилился, и я не мог сразу разобрать его слов.
