Дмитрий Леонтьев - Петербургская баллада
— Зачем вам я?
— Вы — второй человек, который видел его в лицо так близко на протяжении такого времени и остался при этом живым, — сказал Пискунов. — Подполковник Дивов и вы — вот и вся наша надежда. Мы не знаем, что он еще может выкинуть, а шанс у нас остался только один. Последняя жертва из его списка — Родион Семенович Панов сидит в своем загородном особняке, окруженный своими и нашими телохранителями, боится подходить не только к окнам, но даже к телевизору и беспробудно пьет. Причем пьет такими темпами, что если Протей по каким-то причинам решит повременить, то Панов убьет себя сам — такое количество спиртного в его возрасте вполне способно заменить киллера… Панов — наш последний шанс пообщаться с убийцей. Проморгаем и в этот раз — потеряем надолго… Если не навсегда. Он это тоже понимает и потому будет особенно осторожен. С его дьявольской фантазией…
— Может быть, он вовсе откажется от этой затеи? — спросил я. — Риск неоправданно высок.
— Судя по тому, что мы о нем знаем, — вряд ли, — ответил Пискунов. — Это упертый сукин сын. Мне кажется, что ему даже нравится играть с нами.
— Псих! — сказала Беликова.
— Нет, — покачал головой капитан. — Просто… малый со странностями. Привык доводить все до конца. Он придет за Пановым — можете не сомневаться.
— Я не думаю, что моя помощь столь уж необходима вам, — задумчиво произнес я. — Здесь скорее нужны специалисты по личной безопасности.
— Утопающий хватается за соломинку, — сказал Пискунов, — он обязательно попытается проникнуть в особняк, когда поймет, что Панова не выпустят на улицу еще долгое время. И вот тут главное будет — опознать его. Вы с Дивовым будете в наружном оцеплении… Я говорил вам, что он отстранен от руководства операцией?
— И кто же руководит этим процессом теперь?
— Я, — сказал Пискунов. — Только не надо поздравлять. Поставили бы другого, да я с самого начала участвовал в операции и знаю все обстоятельства. Поймаю — быть мне майором и руководить отделом. Нет — быть старшим лейтенантом и навсегда забыть о возможности продвижения по службе.
— Значит, у вас есть теперь и личный мотив?
— Личный мотив у меня есть давно, еще с тех пор, как он стал делать из меня дурака, — нахмурился Пискунов, — у меня, знаете ли, тоже некоторые амбиции имеются… Кстати, личный мотив есть и у вас. Если не секрет, Сергей Алексеевич, как вы вышли на это дело?
— Какой же секрет? — удивился я. — Об этом в рапорте написано — по агентурным данным. Вы разве мои рапорта не читали? Агент сообщил о появлении на рынке кассет с «черным порно» и… закрутилось.
— Разумеется, я читал, — признался Пискунов. — Потому и захватил с собой вот это.
Он положил на стол передо мной газету, ткнул пальцем в заметку. Прочитав, я до хруста сжал зубы, и, когда поднял на Пискунова взгляд, он даже руками замахал:
— Я-то здесь при чем, Сергей Алексеевич? Вы не из тех эмоциональных людей, что убивали посланцев за плохую весть, нет? Ну и слава богу.
— Что там, Сережа? — спросила меня Беликова.
— Моего агента вчера убили, — медленно выговорил я. — На рынке, где он работал. Тело нашли в подсобке, кто-то перерезал ему горло… Странно, Крестьянин был не слабого десятка, зарезать себя, как свинью, он бы не дал…
— Как вы узнали, что он был Сережиным агентом? — спросила Беликова. — Я могу ошибаться, но такая информация обычно считается секретной.
— У нас несколько более обширный информационный центр, нежели думают некоторые, — скромно потупился Пискунов. — А я приказал докладывать мне о самых незначительных событиях вокруг всех лиц, так или иначе связанных с этим делом. Вы не представляете, сколько существует возможностей заставить человека выполнять свою волю. Похитит этот Протей жену одного из телохранителей Панова — и прикажет ему пронести в особняк бомбу. Я фантазирую, но я должен предвидеть все. Ставки слишком высоки. Потому большинство моих людей работают по направлениям, которые на первый, обывательский, взгляд не имеют к убийце никакого отношения… Когда мне сообщили о смерти вашего агента, я сопоставил факты и понял, что информацию о появлении на рынке кассет вы получили именно от него. Так?
— Так, — признал я, несколько оправившись от первого шока. — Только какой ему смысл убивать моего агента? Он ничего не знал и к делу не имел ровно никакого отношения.
— Кто знает ход его мыслей? — пожал плечами Пискунов. — Он ведь убивает всех, кто так или иначе был связан с этим делом. Ваш Крестьянин торговал порнухой — может, поэтому? А может, он был как-то связан с этой веселой (но теперь мертвой) компанией? Просто вы об этом не знали. Одним словом, это мы сможем узнать только тогда, когда возьмем киллера.
— Это могло быть совпадением, — предположила Беликова. — Рынок — место криминальное, мало ли какие дела были у этого парня на стороне…
— Может бьггь, — кивнул Пискунов. — Хотя лично я в это не верю. Совпадения в таком деле я допускаю с трудом… Но поживем — увидим. Так каким же будет ваше решение, Сергей Алексеевич? Участвуете в операции?
— Да, — твердо ответил я. — Участвую. Еще как участвую! Когда?
— А вот прямо сейчас и поедем, — посмотрел на часы Пискунов. — Насчет начальства можете не волноваться: я выпросил разрешение на ваше участие в операции через свои каналы. Вы откомандированы в мое распоряжение.
— Самоуверенно, — покачал я головой, — а если бы я отказался?
— Тогда бы я вам приказал, — голос Пискунова стал жестким. — Уж простите великодушно, Сергей Алексеевич, но дело приобрело такой размах и такое значение, что тут уж не до личных отношений. У нас остался только один шанс, и мы просто обязаны его реализовать. Вы готовы?
— Готов, — ответил я и поднялся…
Особняк Панова располагался неподалеку от станции метро «Рыбацкое», на берегу Невы, в живописном местечке, еще в начале «перестройки» захваченном под застройку финансовыми воротилами и преступными авторитетами (эти понятия были в те времена синонимами). Высокий кирпичный забор окружал целый комплекс зданий: Панов отстраивался добротно, явно не допуская даже мысли о возможной гибели или аресте. Тем обиднее было сейчас сидеть ему в этом роскошном заключении — богатому, властному человеку, привыкшему вершить чужие судьбы и не способному гарантированно защитить свою собственную жизнь. Выглядел он, мягко говоря, печально: огромные, черные мешки под воспаленными глазами, землистый оттенок лица, трясущиеся руки. Пил он явно «по-черному».
— А-а, спаситель! — с кислой миной протянул он, заметив меня. — Что ж ты тогда этого ублюдка прибить не смог? Сиди теперь тут, в окружении этих барбосов… Коньяк будешь? Нет, ну и не надо… А я пойду, приму грамм пятьдесят…
— Я показал весь обслуживающий персонал, всех телохранителей и всех наших сотрудников, — сказал мне Пискунов, когда нетвердой походкой хозяин особняка удалился в свою комнату, — заметили что-нибудь подозрительное?
— Нет, — ответил я. — Убийцы среди них нет, это точно.
— В основном он работает в одиночку, — сказал Пискунов. — Что ж… Будем ждать. Покушать не хотите? Закупает продукты и готовит наш человек. В столовой накрыто.
— Нет, благодарю, — отказался я. — И сколько ты планируешь держать здесь осадное положение?
— Сколько придется, — ожесточенно ответил Пискунов. — Год, два, десять лет! Пока этот поганец не отважится сунуть сюда свой нос!
— Медаль «за сидение на Шипке» тебе гарантирована, — вздохнул я. — Он и впрямь может отказаться от своего замысла… на некоторый срок. Я так понимаю, что спешности в исполнении заказа нет.
— Он придет, — с фанатичной убежденностью заявил Пискунов. — А я его возьму! Вот увидишь! Ты куда?
— Забыл сигареты в машине. Я редко курю, потому их с собой и не таскаю. Расслабься — я не убегу. У тебя начинается мания преследования.
— Посмотрел бы я на тебя, окажись ты на моем месте, — проворчал Пискунов. — Давай, только не задерживайся. Мало ли что…
Машины во дворе были развернуты в сторону ворот. Даже меня Пискунов заставил оставить ключи в замке зажигания — его дотошность и впрямь стала приобретать формы мании. Не хватало только кружащих над особняком вертолетов и снайперов на вышках по периметру.
Закурив, я окликнул уныло вышагивающего по двору человека:
— Добрый вечер, господин подполковник.
Дивов оглянулся, узнал:
— Если не ошибаюсь, майор Седов? Мы с вами виделись в тот злополучный день в отделении милиции.
— Я помню, — сказал я. — Как вы?
— Спасибо, не очень, — кисло усмехнулся он. — Такие поражения в моем возрасте сродни переломам — заживает с трудом, куда дольше, чем в юности… Вы тоже думаете, что он придет?
— Киллер-то? Да он уже здесь, — уверенно ответил я.
