Уилки Коллинз - Лунный камень
Оставался только один способ воздействия на него.
Я решил воспользоваться его привязанностью к Рэчель и ко мне.
— Беттередж, обрадовались ли бы вы, если б услышали, что Рэчель и я стали опять добрыми друзьями?
— Я служил бы вашей семье совершенно без всякой пользы, сэр, если б вы усомнились в этом.
— Помните, как Рэчель обошлась со мною перед моим отъездом из Англии?
— Так отчетливо, словно это случилось вчера. Миледи сама написала вам об этом, а вы были так добры, что показали ее письмо мне. В нем было сказано, что мисс Рэчель считает себя смертельно оскорбленною вами за то участие, которое вы приняли в отыскании ее алмаза. И ни миледи, ни я, и никто не мог угадать, почему.
— Совершенно справедливо, Беттередж. Я вернулся из путешествия и нашел, что Рэчель все еще считает себя смертельно оскорбленной мною. Я знал в прошлом году, что причиною этого был алмаз. Знаю, что это так и теперь, Я пробовал говорить с нею, она не захотела меня видеть: Пробовал писать ей, она не захотела мне ответить. Скажите, ради бога, как это понять?
Разузнать о пропаже Лунного камня — вот единственная возможность, которую Рэчель мне оставляет!
Мои слова, по-видимому, заставили его взглянуть на дело с новой стороны. Он задал мне вопрос, показавший, что я наконец-то поколебал его.
— У вас нет недоброго чувства к ней, мистер Фрэнклин?
— Был гнев, когда я уезжал из Лондона, — ответил я, — но сейчас он прошел. Я хочу заставить Рэчель объясниться со мною и ничего более.
— Предположим, вы сделаете какое-нибудь открытие, сэр, — не боитесь ли вы, что благодаря этому открытию вам станет что-нибудь известно о мисс Рэчель?
Я понял его безграничное доверие к своей барышне, продиктовавшее ему эти слова.
— Я верю в нее так же, как и вы, — ответил я. — Самое полное открытие ее тайны не может обнаружить ничего такого, что могло бы уменьшить ваше или мое уважение к ней.
Последняя нерешительность Беттереджа исчезла после этих слов.
— Пусть я поступлю дурно, помогая вам, мистер Фрэнклин, — воскликнул он, — но я могу сказать только одно: я так же мало понимаю это, как новорожденный младенец! Я поставлю вас на путь открытий, а затем вы пойдете по нему сами. Помните вы нашу бедную служанку, Розанну Спирман?
— Разумеется.
— Вы всегда подозревали, что она хочет что-то открыть насчет Лунного камня?
— Я, конечно, не мог объяснить ее странное поведение чем-нибудь иным.
— Так я могу рассеять ваши сомнения на этот счет, мистер Фрэнклин, если вам угодно.
Пришла моя очередь стать в тупик. Напрасно старался я разглядеть в наступившей темноте выражение его лица. Охваченный удивлением, я несколько нетерпеливо спросил, что хочет он этим сказать.
— Не торопитесь, сэр! — остановил меня Беттередж. — Я говорю то, что хочу сказать. Розанна Спирман оставила запечатанное письмо, адресованное вам.
— Где оно?
— У ее приятельницы в Коббс-Голле. Верно вы слышали, когда были здесь, сэр, о Хромоножке Люси — девушке, которая ходит с костылем?
— Дочери рыбака?
— Точно так, мистер Фрэнклин.
— Почему же письмо не было отослано мне?
— Хромоножка Люси своенравная девушка, сэр. Она захотела отдать это письмо в ваши собственные руки. А вы уехали из Англии, прежде чем я успел написать вам об этом.
— Вернемся тотчас назад, Беттередж, и сейчас же заберем это письмо!
— Сейчас поздно, сэр. Рыбаки экономят свечи, и в Коббс-Голле рано ложатся спать.
— Вздор! Мы дойдем туда в полчаса.
— Можете, сэр. А дойдя, вы найдете дверь запертою.
Он указал на огни, мелькавшие внизу, и в ту же минуту я услышал в ночной тишине журчанье ручейка.
— Вот ферма, мистер Фрэнклин. Проведите спокойно ночь и приходите ко мне завтра утром, если вы будете так добры.
— Вы пойдете со мною к рыбаку?
— Пойду, сэр.
— Рано утром?
— Так рано, как вам будет угодно.
Мы спустились по тропинке, ведущей на ферму.
Глава III
Я сохранил самое смутное воспоминание о том, что случилось на Готерстонской ферме.
Помню гостеприимную встречу, обильный ужин, которым можно было накормить целую деревню на Востоке, восхитительно опрятную постель, с единственным недостатком — ненавистным наследием наших предков — пуховою периной; бессонную ночь, беспрестанное зажигание свечей и чувство огромного облегчения, когда наконец взошло солнце и можно было встать.
Накануне я условился с Беттереджем, что зайду за ним по дороге в Коббс-Голл так рано, как мне будет угодно, — что на языке моего нетерпеливого желанья овладеть письмом означало: “так рано, насколько возможно”. Не дождавшись завтрака на ферме, я взял с собой ломоть хлеба и отправился, опасаясь, не застану ли еще доброго Беттереджа в постели. К великому моему облегчению, он был, так же как и я, взволнован предстоящим событием. Я нашел его уже одетым и ожидающим меня с палкой в руке.
— Как вы себя чувствуете сегодня, Беттередж?
— Очень нехорошо, сэр.
— С сожалением слышу это. На что вы жалуетесь?
— На новую болезнь, мистер Фрэнклин, моего собственного изобретения. Не хотелось бы вас пугать, но и вы, вероятно, заразитесь этой болезнью нынешним же утром.
— Черт возьми!
— Чувствуете ли вы неприятный жар в желудке, сэр, и прескверное колотье на вашей макушке? А! Нет еще! Ну, так это случится с вами в Коббс-Голле, мистер Фрэнклин. Я называю это сыскной лихорадкой, и заразился я ею впервые в обществе сыщика Каффа.
— Ну, ну! А вылечитесь вы, наверное, когда я распечатаю письмо Розанны Спирман. Пойдем же и получим его.
Несмотря на раннее время, мы нашли жену рыбака на кухне. Когда Беттередж представил меня ей, добрая миссис Йолланд проделала церемониал, рассчитанный (как я позднее узнал) исключительно на знатных приезжих. Она поставила на стол бутылку голландского джипа, положила две трубки и начала разговор словами:
— Что нового в Лондоне, сэр?
Прежде чем я мог придумать ответ на этот общий вопрос, странное видение возникло в темном углу кухни. Худощавая девушка, с расстроенным лицом, с удивительно красивыми волосами и с гневной проницательностью во взгляде, подошла, хромая и опираясь на костыль, к столу, у которого я сидел, и посмотрела на меня так, как будто я внушал и ужас и интерес, какими-то чарами приковывая ее внимание.
— Мистер Беттередж, — сказала она, не спуская с меня глаз, — пожалуйста, назовите его еще раз.
— Этого джентльмена зовут, — ответил Беттередж (делая сильное ударение на слове “джентльмен”), — мистер Фрэнклин Блэк.
Девушка повернулась ко мне спиной и вдруг вышла из комнаты. Добрая миссис Йолланд, насколько помню, извинилась за странное поведение своей дочери, а Беттередж, должно быть, перевел ее слова на вежливый английский язык. Я говорю все это наугад. Внимание мое было всецело поглощено стуком удалявшегося костыля. Он прозвучал по деревянной лестнице, прозвучал в комнате над нашими головами, прозвучал опять вниз по лестнице, — а потом в открытой двери снова возник призрак, на этот раз с письмом в руке, и поманил меня из комнаты.
Я оставил миссис Йолланд, рассыпавшуюся в еще больших извинениях, и пошел за этим странным существом, которое ковыляло передо мной все скорее и скорее по направлению к берегу. Оно повело меня за рыбачьи лодки, где нас не могли ни увидеть, ни услышать жители деревни, и там остановилось и взглянуло мне в лицо в первый раз.
— Стойте здесь, — сказала она, — я хочу посмотреть на вас.
Нельзя было обмануться в выражении ее лица. Я внушал ей сильную ненависть и отвращение. Не, примите это за тщеславие, если я скажу, что ни одна женщина еще не смотрела на меня так. Решаюсь на более скромное уверение: ни одна женщина еще не дала мне заметить этого. Такое бесцеремонное разглядывание мужчина может выдержать лишь до известного предела. Я пытался перевести внимание Хромоножки Люси на предмет, не столь ей ненавистный, как мое лицо.
— Вы, кажется, хотели передать мне письмо, — начал я. — Это то самое, что у вас в руках?
— Повторите свои слова, — было ее единственным ответом.
Я повторил свои слова, как послушный ребенок, затверживающий урок.
— Нет, — сказала девушка, говоря сама с собой, но все не спуская с меня безжалостных глаз. — Не могу понять, что нашла она в его лице. Не могу угадать, что услышала она в его голосе.
Она вдруг отвернулась от меня и тяжело опустила голову на свой костыль.
— О бедняжка! — произнесла она мягким тоном, который я впервые услышал от нее. — О моя погибшая подружка! Что ты нашла в этом человеке!
Она снова подняла голову и свирепо посмотрела на меня.
— В состоянии вы есть и пить? — спросила она.
Я употребил все силы, чтобы сохранить серьезный вид, и ответил:
